Удерживающий Апокалипсис

Павлик был из рабочей семьи. Сперва он собирался к отцу на завод, но за полгода до аттестата передумал.

– А я в банк устроюсь, – размечталась Аллочка Савельева. – Там даже уборщицы получают больше, чем мои папа с мамой вместе взятые.

– У тебя опыт есть? – засмеялся Павлик. – Сейчас везде с опытом работы требуются.

– А я в педагогический, – призналась Люда. – Историком буду.

– Как Марго, что ли? – изумился Антонов.

– Почему как Марго? Постараюсь быть лучше.

– Учителям не платят и никогда не платили, – заметил он.

– А мы не привыкли к богатству.

В начале девяностых всё вдруг стало дефицитом. Как из-под земли повылезали кооперативы, возникли банки. Народ почуял вкус денег. Из закрывавшихся НИИ и с больших предприятий ручейком, а потом рекой потекли будущие «челноки».

В институт поступить оказалось легко. В голодной оборванной стране, которой коммунисты, давно переставшие быть марксистами и ленинцами, обещали светлое будущее, не было ничего. Что бы «челнок» ни привёз, что бы кооператор ни произвёл, – всё шло на «ура».

Деньги в ту пору делались в два счёта. «Челнок» зарабатывал по триста процентов чистой прибыли. Молодёжь задавалась вопросом: зачем пять лет протирать штаны на студенческой скамье и становиться никому не нужным инженером, если в торговле талантов не требуется, а доллары сами текут в карман?

Способные ребята уходили из вузов на широкое поле неосвоенной коммерции, стали мотаться в Турцию и в Китай. Через несколько лет спохватились. Как только рынок насытился пуховиками, дублёнками, кожаными куртками и одноразовыми китайскими носками, прибыли резко упали.

Выяснилось, что и для торговли нужен талант, знание рынка, умелый расчёт и хорошие отношения с милицией и бандитами. Разорявшиеся молодые бизнесмены снова бросились в университеты, благо вузов развелось видимо-невидимо. Образование тоже стало бизнесом.

Все эти годы Люда Ткачёва упорно училась. В пединституте ещё остались советские преподаватели, работавшие на совесть. Они относились к своей профессии как к миссии. На них Люда хотела быть похожей и удивлялась, как такие люди могли воспитать никуда не годную Марго, которая была позором учительского племени.

Красный диплом стал закономерным итогом пятилетних усилий. Честно говоря, Людочка сама удивилась, что заработала диплом с отличием. Она просто училась, а на пятом курсе выяснилось, что надо пересдать один экзамен, и диплом станет красным.

Для приготовления праздничного обеда по случаю окончания вуза Вера Николаевна притащила с нового рынка две сумки продуктов.

– Мама, куда столько? – ужаснулась Люда.

– За пять лет ты заработала большой праздник.

Июнь был необычайно тёплым для Москвы, балконная дверь была открыта. Улица шелестела пыльными листьями тополей.

– Я в нашу школу пойду, – сообщила Людочка, когда мать и дочь подустали праздновать. – Столько лет об этом мечтала! Хочу показать Марго, каким должен быть учитель.

– Тебе предлагали в аспирантуру, – напомнила Вера Николаевна.

– Это не для меня, – отмахнулась Люда. – Заседания кафедры, сессии, писание методичек, сборников, учебников. Скукотища! Я хочу настоящего дела, чтоб плоды видеть. А что учебник? Сегодня он есть, а завтра напишут другой. Так быстро всё меняется!

Но устроиться в свою школу не получилось. Марго уволилась три года назад, пришёл новый директор и стал перетаскивать в школу своих. Людмиле Петровне Ткачёвой он предложил быть воспитателем в группе продлённого дня.

– Да вы что? – краска бросилась в лицо молодой учительнице. – Я же историк, у меня красный диплом!

– Как хотите, – и новый директор отвернулся к телефону.

Через неделю Люда Ткачёва нашла другую школу – тоже недалеко от дома, старую и облупленную.

– Ох, съедят тебя детки! – вздыхала Вера Николаевна. – Смотрела «Большую перемену»? Правильно говорила там тётя Глаша: «Это ж сатаны!»

– Не бойся, мамочка, – смеялась дочь. – Дети ласку любят. Есть, конечно, хулиганы, но как без них?

– Другие нынче хулиганы, да и детки другие.

В ночь с тридцать первого августа на первое сентября Людочка не сомкнула глаз.

С восьми утра у школы толклись ученики с мамами и бабушками. Дорогие букеты наполовину скрывали разряженных первоклашек. Девочки трясли большими бантами, мальчики с серьёзным видом поправляли галстуки. Мамаши и бабушки квохтали. Старшеклассники жевали жвачку и обнимались с девицами.

За десять минут до первого звонка на крыльцо вышло руководство: директриса, завуч, психолог, социальный педагог. Учителя и родители шикали на классы, выстроившиеся колоннами перед входом.

К микрофону подошла элегантная директриса с неподвижным лицом.

– Дорогие наши ученики, – бесцветным, хорошо поставленным голосом изрекла Нина Максимовна. – Сегодня – день знаний. Мы, учителя и руководство школы, хотим поздравить вас…

Людочка слушала речь, и душа её пела. Вот десятый «Б», за которым её закрепили классным руководителем. Семнадцать девчонок и тринадцать ребят. На слова директора, завуча и представителей родительских комитетов они не обращают внимания, а говорят о своём.

Людмила Петровна тоже больше слушает подопечных, ведь это её первый в жизни класс! С какими словами они с ней расстанутся через два года, закончив одиннадцатый? Добрые слова учеников учитель хранит в сердце всю жизнь.

Первый день пролетел. За шесть уроков знакомства с классами Люда не устала. Пробовала шутить, ребята смеялись. Через неделю она ощутила, как школа засасывает.

– Ты погуляла бы, – говорила ей мать, сетуя на то, что дочка, придя с работы в три часа дня, кушала и тут же садилась готовиться к урокам.

– Некогда, мам, – отговаривалась Людочка. – В преподавании первые три года самые трудные. Надо много готовиться, писать конспекты.

– Ты же пять лет в институте писала!

– Это лекции, это не то, – помотала головой Люда.

Вера Николаевна пожимала плечами.

– С мальчиками встретилась бы, – предложила она.

– Какие мальчики? – удивилась Людочка. – Надо входить в профессию.

– Ну входи, входи, – говорила Вера Николаевна, удаляясь на кухню.

Каждый день был сражением. В молодости так не хватает трудностей, а если есть, то их с удовольствием преодолеваешь.