Удерживающий Апокалипсис

Для начала журналистка выбрала отварную севрюгу с соусом из шампиньонов и салат из овощей и отварного языка. С вином не стала мудрить и заказала белое «Арбатское».

– Расскажи о себе, – попросила Егорова после тоста за знакомство.

На ней был топик на узких бретельках, верхний край которого спускался много ниже ложбинки между грудями. В ней пристроилась цепочка с золотым кулоном.

– Что рассказывать? – пожал плечами Семён, расправляясь с салатом. – Сперва ходил за лошадьми. У барина красавцы были – ты таких не видала! Крепкие, ноги как струны. Конюшня у хозяина большая была.

– Кто ж такой твой хозяин?

– Ты его не знаешь, – отмахнулся Семён.

– Поместье, наверное, немаленькое? – продолжала наступать Егорова.

– Бывают и побольше, а у барина по-теперешнему сто пятьдесят гектаров. Тут тебе и лес, и выгоны, и поля.

– Так это не коттеджный посёлок? – замерла с вилкой Надя. – Я думала, Жуковка или Нахабино.

– Барин любил уединение и охоту, – пустился в воспоминания Семён. – Сокрушался, что по-аглицки не выучился в своё время. Всё оправдывался, что способностей нет. Чудный был барин. А я теперь у его сиятельства. Механизмами заведую, самобеглый экипаж доверили.

Егорова жевала закуску, а мысли её разбегались: такого она ещё не слышала.

– Ну а ты? – спросил Семён, поднимая на Надю открытый взгляд.

– «Я не сею, не пашу, я пишу, пишу, пишу», – ответила Егорова журналистской прибауткой. – Всегда тянулась к интересным людям. Жизнь без впечатлений скучна. А что может быть интереснее людей? Командировки, захватывающие репортажи, сенсационные статьи.

Надя вспомнила недописанный и несданный материал о дворниках. Завтра Брыков её убьёт.

– А родители? – участливо поинтересовался Семён. – Матушка с батюшкой живы?

– Ой, да ну тебя! – Егорова оторвалась от еды. – Конечно, живы! Только я живу от них отдельно. У них двухкомнатная, а я снимаю. Самостоятельность – великое дело.

«Московский курьер» – не та газета, снова кольнула Надю мысль, где зарабатывают деньги на жильё. Вот телевидение…

– А ты где обосновался?

– Родился в Тверской губернии, а как стал служить его сиятельству, так переезжаю из страны в страну, по России командировки. Устаёшь за баранкой, но интересно.

– Почему ты Вольдемара Евпсихиевича называешь «ваше сиятельство»? Он что, правда граф?

– Князь, самый настоящий.

– Из бывших, что ли? – оторопела Егорова.

– Почему из бывших? – удивился Семён. – Из настоящих. Вот только недавно из Америки приехал.

Егорова почему-то вспотела. Случайный разговор про американского папашу становился реальностью. По крайней мере со стороны Дерюгина. А вот Надя на дочь эмигранта не тянула. Надо же, князь!

Официант принёс зразы под пикантным соусом и жареную осетрину. Семён заказал водочки.

– И что он в Москве делает? – выуживала сведения Надя. Удача плыла ей в руки.

– По делам приехал. У них целая контора, филиалы по всему миру. Большие дела творят.

– Американский олигарх?

– Что? – спросил Семён.

Его лёгкость в отношении к хозяину Надю начинала раздражать.

– Олигарх, спрашиваю?

– Может, и олигарх, – пожал плечами Семён. – Я не знаю как сейчас таких господ величают. Да что ты всё про его сиятельство расспрашиваешь? Хочешь, устрою встречу с ним, сама всё узнаешь.

– Как! – обомлела Егорова.

– Он тобой интересовался, – добавил Семён.

– Ты ему рассказал обо мне?

– Конечно, он ведь помешан на прессе. А тут такая удача: не успел приехать, – и на тебе, я с настоящей журналисткой познакомился. Давай выпьем, – предложил Семён. – Только я, извини, водочки.

Журналистка подставила бокал под «Арбатское», Семён наполнил стопку.

– Эх, хорошо-то как! – возрадовался он.

– Ну, за что пьём? – спросила Надя.

– За перспективы.

О каких перспективах говорил Семён, Егорова поняла и была не против. Но в отношении Дерюгина в Надиной голове что-то не сходилось.

Американский олигарх, наверняка миллионер, путешествующий по миру. Нет, не путешествующий, разъезжающий по важным и непонятным делам. Один слуга – провинциал из русской глубинки. Второй – китаец. Третий вообще непонятно кто. Тоже наверняка тот ещё фрукт.

Егорова была убеждена, что журналиста ведёт по следу нимфа, покровительница журналистики. У всех пишущих с ней свои отношения, но мало кто осознаёт, что покровительница вьётся над их головой и натаскивает на потрясающий материал.

С нимфой, её Егорова называла про себя Марусей, у Нади были тёплые отношения. Чувство, что невидимая подружка приготовила очередной подарок, не проходило. Так что за перспективы выпить стоило.

Когда Надя и Семён спустились с борта плавучего ресторана на тёплый асфальт набережной, было уже темно. За поворотом реки догорали остатки вечерней зари. В парке культуры и отдыха «Красная Пресня» чернели деревья. Несколько окон в «Экспоцентре» светилось: народ и ночью зарабатывал деньги. Вызванное Семёном такси уже стояло у тротуара.

– Ты где живёшь? – спросил он.

– На Преображенке. Большую Черкизовскую знаешь?

– Найдём.

Семён открыл дверь, усадил Егорову на заднее сиденье и сел рядом.

– На Большую Черкизовскую, – сказал он водителю.

Двигатель тихо заурчал.

– Князя своего предупредишь, что не приедешь?

– Он в курсе.

– Как?

– Я же говорил, он умнейший человек, – улыбнулся Семён, обнимая Егорову.

Ночная Москва сияла гирляндами лампочек на мостах и вереницами красных огоньков машин на дорогах. На «Авторадио» крутили песни Юрия Антонова.

– Квартирка у меня маленькая, но уютная, – оправдывалась Надя, ведя Семёна на третий этаж.

– Лишь бы тебе нравилась.

Егорова включила в прихожей свет и положила сумку под зеркало. Щёлкнул дверной замок, она повернулась к Семёну. Его бородатое лицо оказалось совсем близко. Сильная рука скользнула по её талии, другая пробралась под бретельку топика.

– Прекрасный был вечер, – проговорила Надя.

– Он только начинается! – шепнул Семён.