Удерживающий Апокалипсис

После уроков голова гудела. На шум, царивший в коридорах во время перемен, Люда обратила внимание ещё в институте во время практики. Две недели молодые учителя вели открытые уроки, набирались педагогического опыта. Присутствовавшие на уроках однокурсники делали замечания, обсуждали ошибки. Старые учителя молчали или приговаривали:

– Не волнуйся, спокойнее. Нервы тебе и так истреплют.

На переменах учителя не обращали внимания на скачущих по коридорам школьников и чинным шагом топали в учительскую менять журнал. Людочка удивлялась: как можно не реагировать на сумасшедшие вопли, от которых дрожали стёкла, на клубы табачного дыма, валившие из мужского и женского туалетов?

Месяцы рутинной работы и бесконечная подготовка к урокам заслонили остальной мир. Телевизор и друзья перестали существовать.

– Ты распинаешь себя на классной доске! – досадовала мать.

– Так надо, мама, – отвечала дочь.

Людочка втайне радовалась, что семья всю жизнь жила скромно, как все. Привычка к безденежью помогала искоренять надежды на повышение зарплаты.

Глава 9

С детских лет Люда была убеждена, что если относиться к людям с открытым сердцем, они ответят взаимностью. Не дураки же они! Кому захочется воевать, когда можно жить мирно?

Работая в школе, Людмила Петровна Ткачёва убедилась, что большинство предпочитает войну миру. Даже не так: предпочитают не войну миру, а унижают и издеваются до тех пор, пока самое ангельское терпение не лопнет. И тогда начинается война.

Кто отстаивает своё достоинство и не позволяет втаптывать себя в грязь, вызывает ненависть. Таких обвиняют во всех грехах, навешивают любую напраслину, чтобы хотя бы ложью вывести из себя.

– Запомните, дети, – говорила студентам во время педагогической практики пожилая учительница с традиционной брошью под горлом, – ученики хорошо знают свои права и ваши обязанности. Учёба – это всегда насилие. Стремящиеся к знаниям дети – редкость, поэтому вы должны заставить остальных учиться. Не заставите – пеняйте на себя.

В первые же месяцы работы Людочка познала однобокость педагогического образования. В институте в подробностях рассказывали о реформах Солона, о Пунических войнах, о подлости американской и английской политики. На истории педагогики – о «Великой дидактике» Яна Амоса Коменского.

На лекциях по методике преподавания истории вдалбливали приёмы работы с учебником и с картой. Твердили: «Гуманизация образовательного процесса. Вы должны уметь заинтересовать ученика».

Почему учитель должен заинтересовать, а ученик не обязан заинтересовываться? Ему лень, у него плохое настроение, поэтому сидит на уроке, развалясь и поставив ноги на соседний стул; жуёт жвачку, слушает плеер или копается в мобильнике, который так и подмывает назвать дебильником.

Замечания? Они не действуют. В лучшем случае десятиклассник криво ухмыльнётся, а на требование вынуть жвачку изо рта прилепит её к стулу или к мочке уха.

Выгонять из класса нельзя: одного выгнали, а он третьеклассницу в туалете изнасиловал; другой на стене такое написал, что уборщица отмывала полдня. А виноват учитель – «не смог найти подход».

Санкции строятся исключительно на устрашении: вызов к директору, вызов родителей.

– Иванов, тебе стыдно?

– Угу, – отвечает Иванов.

– Не будешь так больше?

– Не-а, – и идёт курить в туалет.

Справедливости ради, Людочка отмечала, что школьники делятся на три группы: первая – отморозки. Часто это неглупые ребята, но мозги у них спаяны не так, как у нормальных людей. Отморозок может встать во время урока и ходить по классу. В ответ на замечание заявить:

– А что я такого делаю?

Может у них что с психикой?

Вторая группа – дети, пресные как овсянка. Не реагируют ни на что. Скажешь писать – пишут. Скажешь встать – встанут. Всегда в полусне. Говорить не могут – мало практики. Не то что слова подбирать не умеют – речевой аппарат не развит!

Третьи – умные и любознательные, но большинство, как говорили в институте, «педагогически запущенные». Как необработанные алмазы. Родители ими не занимаются, а самим заниматься лень. Разве что Людмила Петровна трясёт на истории раз в неделю, заставляя думать.

В третьей группе попадались единицы, которые жадно впитывали материал. Для них Людочка и работала. Трудно удержаться, но хочется сеять там, где прорастает.

Учитель находится на передовой и должен быть уверен, что за ним крепкий тыл – другие учителя, школьная администрация, окружное управление образования, наконец.

Первое потрясение произошло через полгода после начала работы. Людмила Петровна добивалась от Бори Вестфрида не то что идеального, но хотя бы сносного поведения на уроке. Боря обозвал учительницу сукой и послал в жопу.

Директриса прочла докладную и вызвала Ткачёву к себе.

– Людмила Петровна, вы специалист с красным дипломом. С методикой работы знакомы. Идите в класс и не морочьте мне голову, у меня своих забот хватает.

– Ну как же, Нина Максимовна? – залепетала учительница.

– Знаете, сколько оскорблений выслушала я за время своей работы? И вы не сахарная, не растаете. Кстати, у завуча к вам тоже есть замечания. Зайдите к ней.

Евгения Владимировна восседала в кабинете, пропитанном табачным дымом. Растрёпанные прямые волосы, пожелтевшее от табака жабо, колючий взгляд.

– Вы хотели меня видеть? – спросила Людочка, прикрывая дверь.

– Садитесь, – буркнула завуч и затушила окурок в полной пепельнице. – У меня журналы классов, в которых вы работаете.

Евгения Владимировна вытащила журнал из-под бумаг и смахнула с него сигаретный пепел.

– Вот посмотрите, – сказала она, поплевав на пальцы, – открываем историю. Видите?

– Что? – не поняла Ткачёва.

– Как что? – возмутилась завуч. – «Двойки» за первую четверть!

– Эти ученики ничего не делали, вот я и поставила, – объяснила Людочка. – В каникулы и во второй четверти пересдавать не приходили.

– Ну и что?

Конец ознакомительного фрагмента.