Уездная учительница магии

За спиной опять раздался протяжный выдох-стон, сбоку мелькнул оранжевый всполох, в шею дохнуло жаром. Куча сухих листьев у обочины взметнулась вверх, рассыпая пепел и искры.

Монстр перешел к метанию огня!

Призрак Грабба — судя по треуголке, мне встретился именно он — основательно запасся разнообразным потусторонним оружием. Если у него под саваном спрятана разбойничья сабля, мне конец.

Я неслась в темноту молча и сосредоточенно. Метнулась в переулок, перемахнула через ограду, пробежала по грядке — из-за забора мне вслед неуверенно гавкнула собака — и внезапно вылетела на главную улицу города.

Впрочем, фонари здесь тоже не горят, и ни души вокруг.

Но впереди светится одинокий квадрат окна в доме за высоким кованым забором.

Я понеслась к дому, как мотылек на лампочку. Ни одной толковой мысли в голове больше не было, только липкий страх и глубокое недоумение.

Но тут случилась новая беда: каблук изношенного ботинка зацепилась за камень, ногу пронзила боль. Подошва отвалилась и осталась лежать на земле.

Я взвыла; камни мостовой впились в кожу. Зато теперь мне почти не было страшно, было адски больно, и думалось лишь о том, как бы не упасть.

На бегу оглянулась через плечо и не увидела призрака. Возможно, его отпугнул мой вопль. Но это могло быть уловкой, поэтому замедлить шаг я и не подумала; продолжала бежать, хромая и постанывая.

Вот и конец улицы, и последний дом, большой и богатый. Я уже поняла, кому он принадлежит. Но помощи ждать неоткуда, и поэтому я вцепилась в холодные прутья ажурных ворот и потрясла. Ворота поддались под моей рукой, створка скользнула внутрь — не заперто!

Из последних сил я проковыляла по каменной дорожке к крыльцу. Дом был высок и темен, лишь одно окно светилось в левом флигеле. Но и перед дверью горели небольшие фонари, таинственно подсвечивая снизу разросшуюся сирень у крыльца.

Взбежала по крыльцу, задыхаясь, и сильно постучала в дверь.

* * *

Глубоко в доме послышались шаги; я обернулась, изучая темный сад, но голубоватого сияния не увидела. В дом Роберваля призрак полезть не решился. Возможно, он затаился в переулке и ждет, когда хозяин дома выставит меня прочь — тут-то безглазый со мной и разберется.

Наконец, дверь распахнулась. Я держалась за ручку, и поэтому чуть не ввалилась внутрь, но успела вовремя отпрянуть.

В проходе, освещенный со спины, стоял сам хозяин дома.

Увидев меня, он не выказал удивления. Открыл пошире дверь, шагнул в сторону и кивнул — пригласил войти. Просить дважды ему не пришлось; я ринулась внутрь и прислонилась к стене, хватая ртом воздух.

Роберваль осмотрел меня с ног до головы — зрелище наверняка было странным и жалким, потому что его брови взметнулись вверх, а ноздри нервно дернулись.

Он заложил большие пальцы за подтяжки — Роберваль вышел ко мне по-домашнему без пиджака, рукава рубашки закатаны до локтей — еще несколько секунд безо всякого выражения смотрел на мое раскрасневшееся лицо, а потом спросил:

— Чем обязан позднему визиту?

Я помотала головой, потому что на объяснения дыхания не хватало.

— Не просто же так вы забежали поздороваться?

— За мной гнался призрак, — выдавила я. — Хотел меня заморозить, или сжечь, или порубить на кусочки. Я подвернула ногу. В вашем доме горел свет. Пришлось прийти к вам.

Редко я так переживала, как в ту минуту, когда ждала его ответных слов.

— А, призрак, понятно, — кивнул Роберваль совершенно спокойно, как будто к нему каждый день забегали на огонек перепуганные жертвы привидений. — Сегодня же Дикая ночь. Что ж, прошу. Только не шумите — все уже спят.

Я шагнула, охнула и начала падать. Ногу как будто пронзила огненная спица от пятки до самого бедра. Перед глазами замелькали красные мошки.

Роберваль придержал меня за плечо и, вероятно, только теперь понял, что дело серьезное. Без лишних слов он подхватил меня за талию и повел по коридору.

— Обопритесь на меня, — велел он.

Я послушно уцепилась за его плечо и запрыгала.

Из всех помещений в доме он привел меня на кухню. Сухое тепло ударило мне в голову. Безумный бег сначала разгорячил меня, но и высосал все силы, и теперь тело бил нешуточный озноб.

— Садитесь, Эрика.

Роберваль придвинул высокий старинный стул и усадил меня.

— Вы ранены?

— Нет. Только нога... подвернула. На ботинке отлетела подошва.

Он молча ушел вглубь кухни; загремели склянки, полилась вода.

Я огляделась.

Кухня просторная, обставленная в старинном духе. Здесь не только готовят пищу; здесь отдыхают и коротают долгие вечера. Потолок низкий, с балками. У большого очага, выложенного грубым камнем, стоит удобная скамья. Весело трещат поленья, на отполированной решетке вспыхивают отблески. Напротив — еще одна печь, чугунная, где готовят еду. Буфеты массивные, тяжелые, с витражными стеклами. В центре стол: широкий, темного дерева. Столешница припорошена мукой, лежит скалка, рядом расставлены чашки, плошки, бумажные пакеты, но кухарки не видать. На мягком стуле, тесно придвинутом к столу, сидит смешной тряпичный заяц с длинными ушами и лапами. Я улыбнулась, узнав любимую игрушку Регины — она приносила ее в школу похвастаться.

Корнелиус вернулся, поставил на пол небольшой таз с водой. Опустился на колено и споро расшнуровал мой ботинок. Закончив, осторожно потянул его, снял и взялся твердыми пальцами за мою лодыжку.

— Вы сбили ногу до крови. Нужно промыть и обработать, — сказал он. — Снимите чулок.

Он поднял голову и посмотрел мне в лицо. В его темных глазах плясали красноватые отблески пламени.

— Послушайте, не надо, я сама...

— Снимайте чулок, Эрика. Или хотите, чтобы это сделал я?

Он даже не отвернулся, когда я приподняла юбку и неловко отстегнула подвязку. Но мне было уже все равно; на меня навалилась тяжелая усталость и равнодушие.

Он все же помог мне; перехватил мои руки и стянул грязный, изорванный чулок. А потом без церемоний опустил мою ступню в таз с теплой водой — в первый момент я зашипела сквозь стиснутые зубы от боли — и начал осторожно промывать раны.

Я изо всех сил вцепилась в края стула. Корнелиус крепко держал лодыжку, чтобы я не дергалась, его пальцы скользили по подошве. Закончив, он чем-то смазал кожу и обернул ступню мягкой тканью.

Но он зачем-то подержал еще немного за щиколотку, скользнул ладонью выше, к колену. Я смотрела, как его длинные пальцы сжимают мою ногу, и в груди у меня стало жарко от его вольности. Корнелиус отпустил мою ногу и поднялся.

— Ничего страшного, — сказал он угрюмо, вытирая руки о переброшенное через плечо полотенце. — Порезы неглубокие, вывиха нет. Похромаете денек и вновь сможете бегать.

— Спа... спасибо, — выдавила я.

Стоило боли отступить, как вернулось чувство неловкости. То, что он сделал, показалось мне глубоко интимным. Даже Андреас не касался меня столь уверенно, но осторожно, с трепетом и скрытой силой. Пальцы Корнелиуса были жесткими и горячими; я до сих пор словно чувствовала их прикосновение.