"Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты

Мы, значит, остаемся. Но уже этим доказано, что никакой необходимости в нашем уходе не было, что план наш в самом деле был сумасшедшим и что родители правы.

Этим, далее, доказано, что всё мною написанное - просто слова; потому что, если бы речь шла не просто о словах; они бы кричали, как может закричать только душа, ибо я убиваю ядом ее детей. Фридель вычеркнул это, потому что так думать грешно.

Может, оно и так; но путь, по которому я должен идти, обрекает меня на то, чтобы я сложил оружие. Если я все расскажу родителям, они потребуют, чтобы я перестал писать. А если они этого потребуют, мне придется уйти!

Что тогда будет, не знаю, потому что Фридель уйти из дому одновременно со мной не может. Но нам нет нужды так далеко наперед знать наш путь.

Это, дескать, ниспосланное нам испытание.

Мне так бесконечно тяжело, что, кажется, я вот-вот сломаюсь. Тем не менее, во мне бесконечно много упрямства, говорит Фридель; упрямство же, дескать, - не что иное, как сила, направленная к ложной цели; выходит, во мне еще много сил, так что я сумею это преодолеть.

Может, в какой-то момент во мне всё утихомирилось, омертвело; не знаю точно; во всяком случае, мне так кажется. Кажется, потому что я уже не уверен, в самом ли деле написанное мною правильно и хорошо. Но оно должно быть таким, должно быть, потому что я вел нескончаемую борьбу.

Ну и где же победа, где победа?

У меня есть мой Фридель - но если сейчас мне придется уехать? Он, конечно, есть у меня; но он очень, очень далеко, и когда нагрянут злые силы, я буду сидеть в одиночестве, не зная, что предпринять. Я могу молиться - могу, конечно... Но сильнее ли я, чем Христос?

Прошли годы, прежде чем Он стал таким сильным, каким должен был стать; я же обрел Фриделя всего полгода назад.

Всего полгода, как я впервые стал мною; полгода, как начал догадываться, что собой представляет мой Бог... Я Ему верю, и я уцепился за Него; но Он никогда не был воплощением правильного пути - и как знать, не придется ли мне погибнуть от собственной силы.

Я хочу быть смиренным - хочу быть смиренным и верить.

Только я не пойму: как это Бог может требовать, чтобы мы жертвовали любовью к человеку ради любви к Богу.

Я люблю одного человека бесконечной любовью, даже Бога не способен я любить больше.

Если Бог сейчас заберет у меня эту единственную любовь, потому что Он всемогущ, мне придется проклясть Бога - и Он мне не поможет, потому что бесконечную любовь не вытеснить ничем, ничем.

Если Бог за такое проклятье меня накажет, потому что Он всемогущ, тогда... тогда...
– Он вообще никакой не Бог!

Ничего другого мне в голову не приходит... Но ведь любовь -от Него; всё непостижимое в нас - от Него. И если мы защищаем эту святыню и проклинаем того, кто пытается отнять ее у нас, захочет ли Бог наказать? Я не могу в этом разобраться - не могу!

В нас разворачивается величайшая борьба, которую мы не понимаем, потому что не понимаем Бога, - и все-таки мы должны принять чью-то сторону, не зная, окажемся ли на стороне друга или врага.

Мы на этом ломаемся - я тоже ломаюсь, Фридель.

Я чувствую, как во мне всё успокаивается и белеет: потому что внутри лопнул какой-то сосуд... Покой - это состояние слабости, в которое человек впадает, чтобы не сойти с ума.

Чтобы оправиться от такого, требуется много, много времени.

Я мечтал о многих радостях, но ни одна не осуществилась. Я хотел отправиться в какую-нибудь поездку с мальчиками-подростками, хотел болтать с ними, по-матерински о них заботиться... Но вместо этого пришла горькая пустота.

Я хотел вместе с Фриделем порадоваться его дню рождения; но вместо этого пришла страшная беда, из которой мне теперь не выбраться.

Я хотел отправиться вместе с ним в большое путешествие.

Вместо этого я возвращаюсь в прежнее беличье колесо!

Вместо этого я после каникул снова появлюсь в школе - намного, намного более усталый, чем до них.

Я буду всё слушать, как прежде, буду внимательным и буду работать; я теперь должен работать! Я искал радость, и Бог указал мне путь к ней, но я свернул в сторону.

Теперь я никогда ее не найду - я свой шанс упустил. Я больше не смогу радоваться, когда ко мне придет Фридель, потому что он будет приходить тайно и каждый его приход станет в моих глазах новой несправедливостью.

Это будет что-то вроде бесконечной тоски, о которой ты знаешь, что она подобна тоске по облачным замкам. Человек, так тоскующий, понимает, что цель его недостижима.

Но я, может, и не буду нуждаться в радости, ибо она относится ко мне-человеку... Сила же моя тут не при чем.

Я, собственно, умру; останется только Сила.

И я представляю себе, что уже давно лежу в могиле. Вот я стою у своей могилы и смотрю на надпись: «Здесь покоится Ханс Ян»; и думаю, что Сила-то его не покоится, а создает великие вещи.

Но и у мертвых есть отведенный им час духов; и когда наступит черед дурных ночей, я выберусь из могильного склепа, присоединюсь к своей Силе и вместе с ней буду сидеть, склонившись над белым листом бумаги.

И тогда я почувствую, что не знаю радости, а сплошь исписанные тетради расскажут мне, как я когда-то о ней мечтал... Летучий Голландец приблизится, и шершавой ладонью тронет меня за плечо, и скажет: «Ты хотел плавать со мной, почему же остался на берегу? Испугался ветра и волн?»

Из склепа поднимется Праматерь и пропоет с новой интонацией, от которой кровь у меня застынет в жилах: «Ты хотел переселиться в мой замок. Почему же ты этого не сделал? Или ты испугался, ибо однажды ночью в стене склепа образовалась большая трещина, через которую я и выбираюсь наверх?»

И ангелы, подступив ко мне, спросят, почему я не пришел к ним в рай - дескать, там находишься и ты, дорогой Фридель, и все, кого я любил.

«Потому что Тело мое лежит в могиле, оно лишилось Души, и моя Сила осталась в одиночестве! Вот, вот почему!» Это я им прокричу, и ангелы затанцуют вокруг; я же буду лежать, борясь с собой и догадываясь, что теперь - на веки веков - радость для меня умерла.

Тут моя Сила тряхнет меня крепкими руками: «Чего же ты хочешь, Тело, способное только хныкать! Уходи, откуда пришло - ты, комок глины!» И опять Сила будет сидеть и творить - перенапрягаясь, как пар в котле.

И будет Сила раздуваться от гордости, захочет руководить всей Землей, захочет исходящим от нее силовым током двигать по нашей Земле поезда, захочет без чьей-либо помощи гонять кровь через все человеческие сердца, захочет быть Прародительницей всякой другой изначальной силы...