Уходи! И точка...
Шрифт:
Но на отца я была обижена до глубины души за отказ. И, конечно, обижалась на Захара за его грубость, за оскорбления — я ведь не виновата в том, что случилось! Только если по отношению к отцу обида усиливалась и крепла с каждым днем, то на Захара я долго обижаться не могла — он молчит, и я через полчаса после очередного его хамского заявления, уже забываю обо всех гадких словах!
О чем с ним разговаривать? Что рассказывать? Какую бы тему ни затронула, о чем бы ни хотела порассуждать, все казалось сейчас мелким и ненужным, все чудилось ни к месту, и не всерьез как-то. Да и меня вдруг перестали интересовать интернет-магазины с модными тряпками, сериалы и веселенькие бессмысленные попсовые песенки. Стало казаться,
Я ловила себя на мысли, что обзавелась в палате Захара любимым местом. Мне нравилось стоять у окна. С этой точки можно было видеть парк и людей, смотреть на них и думать, кто они, чем занимаются, где живут, работают, что ели на завтрак — развлекать себя таким вот нехитрым способом. А можно было, лишь слегка повернув в сторону голову, любоваться Захаром. Что, собственно, я и делала, стоило ему только закрыть глаза…
Смотрела и думала: Сможет ли он восстановиться? Сделают ли ему операцию? Что с ним будет дальше, а точнее, что дальше будет с нами… Отделить себя от него я уже не могла…
Агния
Проснулась в полутемной комнате. Одна. Память тут же услужливо подсунула картинки недавнего прошлого. Сердце совершило невероятный кульбит в груди, стоило только вспомнить — Антон надо мной, мои широко раскинутые ноги, согнутые в коленях, капельки пота на его лбу, и болезненное чувство наполненности, переходящее с каждым его движением в ожидание, в наслаждение, в чистое удовольствие…
Но его не было. Он не лег спать рядом. Не остался со мной! Он ушёл, использовав подвернувшееся тело! Не захотел обнимать… Не захотел даже просто лежать рядом. Я ничего не значу для Антона Радулова! Просто так сложилось. Просто сама захотела. А он не отказал… Только и всего.
Как теперь быть? Как жить теперь, когда понимаешь, что мужчина, который стал для тебя всем, не нуждается в тебе! Идти к Алику не имело смысла — скорее всего, отец сейчас спит с мальчиком. А я не нужна. Меня использовали и забыли, оставили…
Я не буду плакать! Я очень сильная. Ну и пусть! Ну и ладно! Но слезы все равно обожгли глаза. Нет! Я не буду лежать здесь, жалеть себя и оплакивать то, что не сбылось и не могло сбыться!
Села в постели, укуталась в одеяло… Это он меня, укрыл? Совершенно не помнила, чтобы укрывалась сама…
В голове вяло переворачивались мысли. Переспал со мной. И ушёл… Использовал и вычеркнул из своей жизни. Не нужна ему.
Так думать было больно. И мне бы свернуться калачиком и спать, проглотив слезы унижения и обиды, но я зачем-то встала и начала поправлять сбившуюся кровать, на которой совсем недавно Антон Радулов сделал из меня женщину… В свете ночника на простыне было хорошо видно небольшое бурое пятно. Моя кровь. Содрала ее с кровати, аккуратно свернула, пряча следы. Положила на кресло, надеясь утром как-нибудь, незаметно для Свята… и Антона постирать ее в стоящей в ванной стиральной машине. Стыдно-то как! Ведь все догадаются!
На часах было пол третьего…
На полу валялась скомканная майка. Надела её. Смущаясь, потрогала саднящее место между ног, удивившись тому, что крови нигде на теле нет и я сухая и чистая, и, натянув шортики, найденные на полу возле окна, вышла из комнаты.
В темном доме я уже давно легко ориентировалась — иногда ночами приходилось для Алика приносить что-нибудь, например, бывало, что мальчик просил молока, и я спускалась в кухню, грела в микроволновке и несла стакан.
В кухне тоже было темно. На ощупь дошла до чайника, потрогала его, ища кнопку включения и, нажав, решила постоять у окна, пока закипает.
Встала сбоку, чуть отодвинув в сторону штору, вгляделась в едва освещаемое тонким серпом луны пространство. Не так я хотела бы провести эту ночь. А как? Хотелось бы, чтобы он был рядом, целовал, обнимал,
чтобы я для него что-то значила! Хотелось нежности его, каких-то слов… Признаний… Хотелось быть нужной этому мужчине. Потому что он был нужен мне. Это было трудно осознать и принять, ведь мы с Антоном знакомы совсем недавно, но я уже не могла представить себе, как уйду из его дома! Я боялась даже думать о том, что очень скоро наступит осень, бабушка или мама заберут Алика, и Антон Радулов больше не будет нуждаться в няньке для сына! Представилось, как я с чемоданом ухожу отсюда — одинокая, несчастная, с разбитым сердцем…В тишине комнаты мой неожиданный всхлип прозвучал оглушительно громко. Почему-то вдруг подумалось, что кто-нибудь мог меня услышать! Я испуганно обернулась. Чужое присутствие почувствовала очень поздно, наверное, в тот момент, когда человек появился за спиной. И тут же сильные руки обхватили и уткнули носом в горячую мужскую грудь! Антон! Его запах я не могла бы спутать ни с чьим!
— Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь? — спросил и в его голосе я явно слышала беспокойство! А мне уже было хорошо! Всё, что напридумывала себе, всё, что обижало и расстраивало, исчезло, испарилось, и следа не оставив. Подумалось, что я, глупая, не увидев его, не поговорив, уже сделала выводы, заранее определив для себя, что все плохо… А теперь он рядом! Теперь он обнимает меня и большего счастья мне не нужно! — Агния?
Антон попытался отодвинуться, чтобы заглянуть мне в лицо, но я только плотнее прижалась к нему, обвивая руками талию. И мне не было видно, конечно, но почему-то мне казалось, что Антон улыбается!
Чайник, закипев, отключился, громко щелкнув, а мы все стояли и стояли, крепко обнявшись, у окна в темной кухне и не было на свете человека, счастливее меня!
20 глава.
Антон
Она не проснулась ни тогда, когда я вытирал ее тело влажным полотенцем, смоченным теплой водой, ни тогда, когда, постояв под струями контрастного душа, я вернулся в комнату снова. Долго не мог заставить себя уйти — сидел рядом со спящей девушкой и думал.
Как это всё невовремя! Как не к месту мои странные чувства к ней… Я о другом думать должен! И уходить пора… Но вот, едва освещаемая теплым желтым светом единственного в комнате ночника, передо мной спит, свернувшись калачиком на кровати, удивительная девушка, которая только что по-настоящему, искренне, с нескрываемой страстью отдавалась мне. Невинная девушка, почему-то выбравшая меня. И я снова, как в первый вечер нашего знакомства, не могу насмотреться на нее — такая красивая, такая чистая… И теперь уже моя. И не могу оторваться от нее! Не могу просто встать и уйти — тянусь к ней, легонько касаюсь пухлых, мною исцелованных губ, убираю со щеки выбившуюся из косы прядку волос. И снова хочу ее. Еще больше, чем до этого!
Убеждаю себя, что я не изверг какой-то там, что могу потерпеть, что ее нельзя трогать — внутри девочки рана, которую я ей нанес… Но физическое желание к ней не ослабевает — меня, как настоящего извращенца, возбуждает воспоминание о ее крови на моем члене! И чувство собственника, первобытное желание заклеймить, закрепить ее принадлежность мне, не отпускает!
Убеждаю себя, что у меня еще будет на это время, что она от меня никуда теперь не денется, и… все равно не могу уйти!
Легкий стук в дверь становится спасением. Но, прежде чем выйти, поправляю на ней одеяло, едва сдерживаясь, чтобы напоследок не отогнуть его край и не взглянуть на обнаженную девушку. Надо же, даже стук ее не разбудил! Мелькает мысль, что мог ведь и повредить ей что-то! Порвать мог! Но, вроде бы, визуально всё в порядке, впрочем, вполне возможны порывы внутренние… Ее бы к врачу. Решаю, что утром отвезу обязательно и все-таки выхожу из комнаты.