Уходящие из города

– Не знаю. Говорите, что едете отдыхать и скоро вернетесь… Обратные билеты у вас есть?

Лу уже несколько раз изучила свои переписки, поудаляв все сомнительное или могущее таковым показаться.

– Мы там не опаздываем? – подала она голос с заднего сиденья. Голос прозвучал как блеянье, так что ей самой стало противно.

Машина стояла на пешеходном переходе, который медленно преодолевала какая-то бабуля в коричневом плаще и вязаной шапке, натянутой до самых глаз.

– Не-не, с запасом едем, – уверенно сказал водитель.

Бабуля двигалась так медленно, что Лу показалось, будто воздух снаружи машины напоминает кисель или что-то вроде того – некую вязкую массу, сопротивление которой необходимо преодолеть, чтоб сделать шаг. Неужели это время растягивается, чтобы окутать их, обмотать в сто слоев целлофана, и не выпустить? Захотелось биться всем телом, трепыхаться что есть мочи – только бы освободиться, только бы… Загорелся красный. Машина тронулась с места.

Уже в салоне самолета, когда можно было расслабиться, но не получалось (господи, как же Лу боялась летать!), ей вспомнился мерзкий эпизод из детства: когда-то в Заводске был зоопарк, ныне закрытый, и мать повела ее туда. Да, это было в то же самое время года: весной. Вид несчастных животных, худых, в свалявшейся шерсти, с мутными, нездоровыми глазами довел Лу до слез и разъярил маму. Она обратилась к первому попавшемуся из служителей:

– В чем дело? Почему ваш верблюд еле ходит? Почему он такой облезлый?

Ей ответили совершенно спокойно, что на зоопарк не раз жаловались, но по закону животных нельзя ни выпустить, ни усыпить, поэтому они будут жить здесь до естественной смерти. Мама принялась ругаться и кричать, что, видимо, руководство зоопарка стремится приблизить естественную гибель животных, но и на это никто ей ничего вразумительного не ответил – очевидно, потому, что она была права.

И вот сейчас в самолете, пока стюардесса рассказывала о технике безопасности, у Лу перед глазами то и дело проходили то скрюченная старушка в коричневом пальто, то облезлый верблюд – и настойчиво лезла в голову мысль о том, что она улетит, а они все, кто остался здесь, умрут, вымрут, потому что их нельзя ни усыпить, ни выпустить на свободу. Лу гнала от себя эту мысль – здесь оставалась мама. И Олеська. И Арчи.

Она никому об этом не рассказала, даже Никите.

Тест был отрицательный, но кашель никак не проходил. Пока Влад спускался с четвертого этажа, он несколько раз останавливался, чтобы перевести дух. Вдобавок еще и ныло колено. Наверное, за последние пару месяцев он снова прибавил в весе. Надо худеть, но пока дальше признания необходимости дело не заходило. Выйдя из полутемного подъезда, он сощурился от яркого света и долго стоял, привыкая. Подумалось: к новому миру тоже придется привыкать. Славка писал из своей заграницы, что у него все в порядке, пока не увольняют, хотя пара знакомых перестали здороваться (сраные русофобы), но это мелочи. Мама без конца плачет и звонит украинским родственникам, которые вот-вот должны выехать и двинуться к ним, в Штаты.

Деревья уже стали зеленеть, появились первые клейкие листочки, о которых писали в школьных сочинениях про весну. Во дворе было не так много детей, как когда-то давно, в его детстве. Тогда вообще мир был другим. Вспомнилось почему-то, как после окончания первого класса они с Полиной бегали по небольшой аллейке, которая шла вдоль их дворов. На бетонные плиты дорожки то и дело выползали огромные слизняки и улитки, которые чем-то безумно нравились Полине. Она заботливо переносила их на другую сторону дорожки, а Влад ей помогал.

– Смотри, в какую сторону она ползет, туда и неси…

– А как ты понимаешь, в какую сторону надо ее нести?

– По рожкам. Куда смотрят рожки, туда она и ползет. Вот так бери и неси. Улиточка, не бойся, сейчас ты будешь в травке!

Иногда Полина ложилась на живот рядом со спасаемой и о чем-то тихо говорила с ней. Что-то шептала на своем, полиньем. Она носила полосатую майку с Микки-Маусом, короткие джинсовые шортики и сланцы не по размеру, слишком большие для нее, из-за чего она часто теряла то один, то другой – и всегда смеялась. Зубы у нее были не слишком белые, ногти обломанные, с черной каемочкой, а волосы растрепанные и нечесаные.

На следующий год они уже не играли вместе. Полина подружилась с Лолой, у них появились какие-то девчачьи игры, в которых Владу не хотелось участвовать. Тогда же Славка научился кататься на велике, на котором из вредности не дал Владу проехать ни единого раза. Славка ездил по той же бетонной дорожке, вдоль дворов, а Влад бегал за ним, как дрессированная собачка (то есть как бегал – ковылял, как мог, ведь с такой ногой, как у него, не набегаешься). Однажды Влад придумал выкладывать улиток, все так же переползавших дорожку, в цепочки, чтобы Славка мог проезжать по ним, давя их по очереди. Высшим пилотажем было раздавить их всех с первой попытки. Панцири ломались с хрустом, а внутри оказывалось противное месиво, сопли и кишки. Какое-то время это развлекало братьев, но потом Славке надоело давить улиток и он стал укатываться далеко, слишком далеко, чтобы Влад мог его догнать.

Непонятно, почему сейчас, посреди совсем другого мира, Влад вспомнил про этих улиток, но это воспоминание показалось ему таким мерзким, что он обрадовался, что никогда и никому об этом не рассказывал, а Славка, конечно же, давно об этом забыл – как вообще обо всем, что связывало его с этим двором и этой страной.