Уилл Грейсон, Уилл Грейсон

"Выпей со мной",- говорит он, и я качаю головой, но Джейн толкает меня в спину, и я понимаю, что ради Тайни должен принять этот удар на себя. Я нахожу в своём кармане ключи от машины и протягиваю их Джейн. Единственным верным способом остановить его от принятия в себя остатков плутонически-зеленой выпивки - это выпить самому. Поэтому я хватаю рюмку, и Тайни говорит: "О, да пошёл он, Грэйсон. Пошли они все нахуй", и я говорю: "Я выпью это", и я выпиваю, затем выпивка обжигает мой язык, и это как взрыв коктейля Молотова – стекло и всё. Я поневоле выплевываю всю рюмку прямо на майку Тайни Купера.

"Монохромная картина Джексона Поллока[4], - говорит Джейн, затем поворачивается к Тайни, - мы должны уйти. Слушать эту группу, как сверлить зубы без болеутоляющего".

Мы с Джейн выходим вместе, полагая (точнее, как позже выяснилось), что Тайни, одетый в мой плевок из ядерных осадков, будет идти за нами. Поскольку я облажался и не выпил ни одного алкогольного напитка, которые Тайни купил мне, Джейн кидает ключи мне назад. Я хватаю их и сажусь за руль после того, как Джейн влезает назад. Тайни вваливается на пассажирское сиденье. Я завожу машину, и моя встреча с большим слуховым разочарованием подходит к концу. Но я не думаю об этом по пути домой, потому что Тайни не может успокоиться по поводу Зака. У Тайни есть особенность: его проблемы настолько огромны, что ты можешь спрятать за ними свои.

"Как ты можешь быть настолько не прав насчёт чего-то? " - спрашивает Тайни сквозь шумный визг песни «», которая является любимой песней Джейн (и моей нелюбимой). Я еду по мосту через озеро Мичиган и слышу пение Джейн сзади, немного не попадая в ноты, но лучше, чем пел бы я, если бы пел перед людьми, чего я не делаю, следуя Правилу Заткнуться. И Тайни говорит: " Если ты не можешь верить своему пищеварительному тракту, тогда кому ты можешь верить? ", и я говорю: "Можешь поверить мне, что волнение о чем-либо, как правило, заканчивается плохо", что было правдой. Волнение не иногда приводит к беде. Оно всегда это делает.

"Моё сердце разбито",- говорит Тайни так, как будто это никогда не происходило с ним, как будто это никогда ни с кем не происходило. И, может быть, это проблема: может быть, каждое новое расставание Тайни чувствует по-новому, так что, в каком-то смысле, это никогда и не происходило. "И ничго не пмгает", - добавляет Тайни, и тогда я замечаю, что его язык начинает заплетаться. Десять минут до его дома, если не попадем в пробку, и тогда прямо в постель.

Но я не могу ехать очень быстро, а Тайни становится хуже. Я проезжаю мост, – осталось шесть минут – он глотает слова и ревёт, говоря и говоря о Фейсбуке, гибели приличного общества и о чём-то там ещё. Джейн массирует руками, ногти которых покрыты чёрным лаком, огромные плечи Тайни, но он не может перестать плакать, и я пролетаю все светофоры, как будто кто-то разлил Шеридан[5] перед нами, и сопли и слёзы смешиваются до тех пор, пока майка Тайни не превращается в мокрое месиво. "Ещё долго? ", - спрашивает Джейин, и я отвечаю: "Он живёт в Центральном", и она говорит: "Боже, Тайни, успокойся. Тебе просто нужно пойти поспать, малыш. Завтра всё будет лучше".

Наконец мы въезжаем на аллею, и я огибаю выбоины до подъезда к дому Тайни. Я выпрыгиваю из машины и толкаю своё сиденье вперёд, чтобы Джейн могла вылезти из-за меня. Затем мы идём к пассажирскому сиденью. Джейн открывает дверь, перегибается через Тайни и, благодаря ловкости рук, чудом отстёгивает его ремень безопасности, а затем говорит: "Всё в порядке, Тайни. Время поспать", и Тайни отвечает: "Я дурак", и затем начинает рыдать, и оно, вероятно, регистрируется на шкале Рихтера[6] в Канзасе. Но он встаёт и направляется к черному входу. Я следую за ним, просто для того, чтобы убедиться, что он дойдёт до кровати как нужно, что оказалось хорошей идеей, потому что он не дошёл до кровати как нужно.

Вместо этого, в трёх шагах от гостиной он останавливается, как вкопанный. Он оборачивается и смотрит на меня, и щурится так, как будто ни разу в жизни не видел меня и не может понять, что я делаю в его доме. Он всё ещё смотрит на меня вопросительно, когда произносит абсолютно трезво: "Грэйсон, кое-что должно произойти", и я говорю: "Да? ", и Тайни говорит: "Потому что если не произойдет, то мы можем кончить как все в «Убежище» ", и я хочу сказать "Да? " опять, потому что те люди были намного круче, чем наши одноклассники и, к тому же, намного круче нас, но затем я понимаю, что он имеет в виду. Он имеет в виду, что если мы станем взрослыми людьми, которые ждут группы, которая никогда не вернется? Я замечаю, что Тайни безучастно смотрит на меня, покачиваясь взад-вперёд, как небоскрёб на ветру. И затем он падает лицом вниз.

"Вот черт", - произносит Джейн сзади меня, и только тогда я понимаю, что она здесь. Тайни с лицом, погребенным в ковер, опять начинает плакать. Я долго смотрю на Джейн, и на её лице медленно всплывает улыбка. Всё её лицо преображается, когда она улыбается – эти приподнятые брови, совершенные зубы, прищуренные в улыбке глаза – я либо никогда не видел, либо никогда не замечал. Она становится красивой так внезапно, что это похоже на фокус – но не то, чтобы я хочу её или ещё что-нибудь. Не хочу прозвучать как тупица, но Джейн действительно не в моем вкусе. У неё ужасно кучерявые волосы и в основном она болтается с парнями. Девушка моего типа немного женственнее. И, честно говоря, мне даже не настолько нравятся девушки моего типа, чтобы оставлять девушек других типов. Не то, чтобы я асексуальный – я просто считаю Романтическую Драму невыносимой.

"Давай уложим его в постель, - говорит, наконец, Джейн.- Не могу позволить, чтобы его родители нашли это утром".

Я встаю на колени и прошу Тайни подняться, но он просто продолжает плакать и плакать, поэтому мы с Джейн встаем слева от него и переворачиваем его на спину. Я перешагиваю через него, затем опускаюсь, хорошенько хватаясь его за подмышку. Джейн делает то же самое с другой стороны.

"Один", - говорит Джейн, "Два", - говорю я, "Три", - говорит она и издает низкий звук. Но ничего не происходит. Джейн довольно маленькая – я могу видеть её узкое плечо, когда она напрягает мышцы. И я не могу поднять свою половину Тайни, поэтому мы решаем оставить его здесь. Пока Джейн накрывает Тайни и засовывает ему под голову подушку, он уже храпит.

Мы уже собираемся уходить, когда храп покидает Тайни, и он начинает издавать этот ужасный сип, который звучит, как храп, но гораздо более зловеще и более мокро. Я наклоняюсь к его лицу и вижу, что он вдыхает и выдыхает эти отвратительные пузыри соплей. Их так много, что я начинаю волноваться, не задохнется ли он.

"Тайни, - говорю я.- Ты должен высморкаться, чувак", но его это не волнует. Поэтом я кричу ему прямо в барабанную перепонку: "Тайни! "Никакой реакции. Затем Джейн шлепает его по лицу, достаточно сильно. Ничего. Только отвратительный, тонущий в соплях, храп.

И затем, когда я понимаю, что Тайни Купер не может сам высморкать свой нос, борясь со второй частью теоремы моего отца. И вскоре после этого, с наблюдающей Джейн, я, доказывая ложность теоремы целиком, опускаюсь и прочищаю ноздри Тайни от соплей. Проще говоря: я не могу поднять своего друга; он не может прочистить свой нос; и я могу, нет, я должен прочистить нос для него.

Глава вторая

Я постоянно разрываюсь между убийством самого себя и убийством всех вокруг. Есть лишь этот выбор. Все остальное - пустая трата времени. Прямо сейчас я иду через кухню, чтобы попасть к задней двери.

Мама: Позавтракай.

Я не завтракаю. Никогда. Я не завтракаю с тех пор, как научился выходить через заднюю дверь, не завтракая перед этим.

Мама: Куда собираешься?

В школу, мам. Тебе стоит как-нибудь попробовать.

Мама: Не закрывай волосами лицо - я не вижу твои глаза.

Но ты видишь, мам. В этом весь, блять, весь смысл.

Мне жаль ее, правда. Вот досада, серьезно, что у меня должна быть мама. Нелегко иметь меня в качестве сына. Ничто не может подготовить к такому разочарованию.