Уиронда. Другая темнота (сборник)
Шрифт:
– Я… Вы меня напугали, – объясняешь ты и, показывая на беспорядок, говоришь. – Это, наверное, мышь…
Потом пытаешься успокоиться и улыбнуться, но выражение лица начальника тебе мешает. В нем вдруг проступает что-то живое и человеческое. Куда-то подевались и высокомерие, и ледяной взгляд, с которыми он обычно разговаривает с подчиненными. Верхняя губа нервно подергивается, как желе.
– Все в порядке?
Ты знаешь, что не в порядке. Что случилось нечто ужасное. Ты понимаешь это по его лицу, по тому, как он проводит рукой по лбу – словно желая убедиться, что существует и состоит из плоти и костей. Беззвучно открывает рот, шевеля дряблыми губами, будто пойманная рыба –
– Франческини умер. Его убили. Убили.
Он улыбается растерянной улыбкой, видимо, сам все еще не верит своим словам. Потом смотрит на пустое рабочее место, где в рамке стоит фотография тучного мужчины средних лет, обнимающего жену и детей – твоего коллегу, который постоянно доставал тебя во время стажировки. Ты не знаешь, что сказать. И ничего не чувствуешь. Просто стоишь с открытым ртом, слушаешь шефа, а сам словно летишь в пропасть.
– Боже. Боже мой. Сначала Ирен Ару, теперь это… Он пропал в субботу вечером – вышел из дома за сигаретами и не вернулся. Жена сообщила в полицию. Сегодня утром, около четырех, его нашли на заброшенном промышленном складе. Похоже… Похоже, что его… Боже мой, это ужасно… Похоже, его сожгли. Сожгли заживо.
Я бы изжарил тебя на твоем собственном сале, жирная свинья.
Можно бутерброд с бекончиком?
Что происходит? Ты смотришь кино? Или это все еще сон – сборные стеллажи, гриль, холод, – а ты спокойно дремлешь на диване, завернув ноги в плед Лучаны?
Сознание отказывается объединить обрывки мыслей в единое целое, в голове пустота, она образует туннель, как будто ты смотришь в бинокль с обратной стороны; голос шефа отодвигается и звучит откуда-то издалека. Ты почти отключаешься от реальности, спотыкаешься, тело оседает на пол, все темнеет, сквозь туман чувствуешь, что шеф подхватывает тебя за подмышки и усаживает на мягкий стул. Проваливаешься в пустоту на пару минут, а когда начинаешь приходить в сознание, сначала видишь себя плавающим в цистерне, полной грязи, а потом, пульсируя в черепе, появляется картинка балкона и, наконец, встревоженное лицо шефа.
– Андреа, с тобой все в порядке? Ты… ты так упал, что у меня сердце екнуло. Слышишь меня?
– Д-да, в порядке, извините, – мямлишь ты, но это неправда, ты не в порядке, ты весь в поту, и от тебя воняет так, будто ты не мылся несколько недель.
– Скоро придут полицейские, они хотят задать несколько вопросов… – продолжает шеф. – Мне нужно в правление, Андреа. Ты уверен, что я могу оставить тебя одного?
– Да, конечно, идите, не переживайте, – отвечаешь ты.
– Сиди, не вставай, тебе надо прийти в себя, ты потрясен…
О, вы даже не представляете, насколько я потрясен, думаешь ты. Понятия не имеете, мой дорогой.
Ты смотришь, как шеф уходит, качая лысой головой, и надеешься, что скоро появится какой-нибудь коллега по работе.
Работа.
Эта работа.
Если не перестанешь жаловаться, что не можешь найти работу, я тебя с балкона скину.
Мысль взрывается в твоей голове, как бомба на многолюдном рынке – вспышка, потом слепая тишина и, наконец, паника, с которой едва можно справиться.
Если не перестанешь жаловаться, что не можешь найти работу, я тебя с балкона скину.
Адреналин вонзает зубы в икры, заставляя встать. Тебе нужно вернуться к Лучане. Срочно. Прямо сейчас. Ты молишься – только бы она уже вышла из дома на улицу, в толпу, в суматоху города, где опасности
предсказуемы, а не являются отражением желаний твоей самой черной части.Самой голодной части.
Ты бежишь. Пробираешься сквозь толпу служащих, стоящих посреди главного коридора, как статуи.
– Прошу прощения, извините… – бормочешь ты, вынимая из кармана мобильник и набирая номер Лучаны.
Звонок. Два. Три. Четыре. Пять. Включается автоответчик.
– Черт! – и ты уже видишь, как она летит с четвертого этажа, туфли падают на асфальт со звуком бьющейся плитки, бедренные кости, ломаясь, хрустят, словно сухие ветки, а черный силуэт на залитом солнцем балконе успевает в тот же миг со змеиной ловкостью юркнуть назад, в квартиру…
На полпути ты вспоминаешь, что оставил сумку с ноутбуком на столе. А в ней – ключи от машины. Проклинаешь себя, проклинаешь пот, щекочущий кожу между лопаток, идешь назад, и все вокруг начинает неуправляемо пульсировать, словно ты наркоман, нарвавшийся на бэд-трип. Стены покрываются кишечными ворсинками, коридор извивается, как кишка – ты в центре этой карикатуры на пищеварительный процесс. Сколько здесь фиброцемента, сколько раковых опухолей и страданий несут в себе сточные воды завода – спрашиваешь ты. Сбавляешь шаг. Пытаешься дышать глубже и вернуться в реальность.
Заходя в свой отдел, снова звонишь Лучане, но она снова не отвечает.
Пока шел, ты превратился в сгусток беспокойства, плавающий в ванне пота. В офисе по-прежнему никого нет. Но свет в комнате с копиром опять погас.
И там точно кто-то есть.
«Самсунг» выпадает у тебя из рук.
Тень. Она решила показаться мне. Больше нельзя списывать все на помехи, пятна или наваждение. Вот она, стоит прямо за дверью, блестит белозубой улыбкой и глазами, а сама чернее окружающей темноты, цвета первобытной ночи на мертвой планете, где нет ни солнца, ни огня, ни сознания.
Обитатель Комнаты. Он танцует. Медленные па напоминают чечетку, отбиваемую сумасшедшим, и ты слышишь, как по полу стучат то ли толстые хитиновые когти, то ли козлиные копыта.
Он говорит. Смеется над тобой. Потому что ты не можешь его прогнать. Его слова – грохот железяк в копире, которые наползают друг на друга с металлическим сухим дребезжанием, изрекая недопустимые истины:
– Ты же рад, правда? Ты же этого хотел, разве нет?
Твоя Копия. Она всегда где-то была, и ты всегда это знал. В чуланах, в темных подвалах, в тех местах, куда не хочется заглядывать…
Уродливая ксерокопия твоего паспорта обрела плоть из тьмы. Она поднимает руку и подзывает тебя, согнув указательный палец, словно приглашая дотянуться до нее.
Ты затыкаешь уши, кричишь «НЕТ!» и зажмуриваешься, а когда открываешь глаза, видишь, что стоишь перед копиром в комнате для ксерокопий, совершенно один.
Ты не помнишь, как туда попал. Между ног сыро, а зубы стучат, словно молотки на наковальне, заставляя тебя плакать от боли, Клак-клак-кла-кла-клак!
Дверь закрывается, в комнате воцаряется полумрак. Только от экрана настроек идет какой-то больной, изумрудно-зеленый свет, и, падая на плакат с Беллуччи, делает ее похожей на инопланетянина, плещущегося в зараженном болоте.
Крышка копира поднята. Ты даже не успеваешь подумать, что нужно бежать, кричать, звать на помощь, как щупальца, мерзкое подобие пальцев, хватают тебя за плечи и затылок, толкают, и ты ударяешься лицом в стекло копира, один раз, два, три. Твой нос ломается, кровь обрызгивает все вокруг, и в зеленоватом свете ты видишь, что она черная, как чернила, как ужасные мысли, приходящие в голову каждому, но которые далеко не каждый осмеливается осуществить.