Уиронда. Другая темнота (сборник)
Шрифт:
Потом берут короткое бессмысленное интервью у старушки с морщинистым лицом, на котором застыла гримаса вечного недовольства: «Такая хорошая девушка, я не знаю, куда мы катимся, что будет дальше, а если они будут пускать всех…»
Ты хватаешься руками за щеки, все вокруг плывет, Лучана в ужасе закрывает рот рукой. Голос на заднем плане рассказывает подробности изнасилования.
«Очевидно, девушка отчаянно защищалась, царапаясь и пытаясь ударить напавшего каблуком своей туфли; худшее не случилось только благодаря вмешательству соседа, которому показалось странным, что машина открыта, а двигатель
На экране крупным планом лицо синьора де Ризи, героя момента. Румяные щеки, жидкие усики, простодушный взгляд – такого не испугается даже декоративный кролик.
– Я вышел из дома и позвал девушку… Синьорину Ару, а этот человек выскочил из котельной. Мне не удалось толком ничего разглядеть, лицо казалось каким-то темным, было чем-то закрыто, только глаза блестели… Думаю, этот человек не европеец. Я закричал, и он побежал, очень быстро, а потом, как человек-паук, ей-богу, просто перелетел через забор, раз – и нет его…
Интервью заканчивается, и на переднем плане снова появляется фотография Ирен.
«Жертва, все еще находящаяся в шоке, в тяжелом состоянии госпитализирована в больницу Молинетте. Угрозы жизни нет. Расследование уже начато, следователи допросят пострадавшую, как только ей станет лучше. Надо сказать, что в этом районе отношения между представителями стран, не входящими в Евросоюз, и итальянцами становятся все более напряженными…»
Ты встаешь и выключаешь телевизор.
– Кто это? – удивленно спрашивает Лучана. – Ты правда ее знаешь?
– Да, мы работаем вместе, – бормочешь ты. – Я… Я разговаривал с ней вчера вечером, перед тем, как пойти домой…
– Какой ужас… Бедняга.
Ты проводишь пальцами по своей груди. В царапинах на теле и ссадинах на члене чувствуется вялая пульсация, словно ленивый свет далеких звезд. В голове засела абсурдная мысль. И плавает в розоватом облаке, как в воде биде.
Я бы такое с тобой сделал, шикарная задница… Затрахал бы до смерти, Господи прости.
Лучана встает, подходит к тебе; в голосе слышатся сочувствие и забота:
– Андреа, ты неважно выглядишь…
– Да. Мне так плохо, да еще эта новость…
От подступившей тошноты ты сгибаешься пополам. Выходные испорчены. Ты думаешь о том, о чем лучше не думать, в голову опять лезут безумные мысли. Комната для ксерокопий, за копиром клацают чьи-то острые кривые зубы, твое лицо на фотографии напоминает гнойную чернильницу.
– Давай я вызову врача, малыш?
Лучана тащит тебя в комнату, помогает снять рубашку от пижамы; она явно переживает.
Ты сомневаешься.
– Нет, не стоит. Само пройдет. Просто надо отлежаться.
Ты идешь по коридору, сужающемуся, как нора, а перед глазами плывут картинки, где вы с Лучаной отдыхаете в Греции; потом они сменяются черными лицами, которые, ухмыляясь и пуская слюни, изучают тебя косыми глазами.
Ты погружаешься в скрипучие объятия матраса, Лучана укрывает тебя одеялом. Откуда-то издалека доносится ее голос:
–
Сейчас приготовлю чай и принесу тахипирин, хорошо? Лежи, не вставай.Лежи – а у меня есть выбор?
Но не прошло и полминуты, как ты чувствуешь, что вставать все-таки придется. Еще никогда в жизни тебе не было так плохо. По пищеводу поднимается жгучая волна.
И вот ты уже в туалете, склоняешься над унитазом, извергая сладковатые комки какой-то гадости, которые не имеют отношения к тому, что съедено накануне. Кажется, это не закончится никогда. Сквозь пелену слез пытаешься разглядеть содержимое желудка, а едкий запах желчи вызывает новые приступы рвоты.
На дне унитаза в желтоватой жиже плавают горошины.
Что это такое? Изюм? Шоколадные шарики?
Ты срыгиваешь, мышцы шеи сводит судорогой. Все зубы болят – и резцы, и коренные. Будто жевал кусок поролона. Сил совершенно нет. Только бы доползти до кровати. Погрузиться в небытие. Умереть. Поспать. Поспать, и, может, увидеть сон. Хотя нет. Лучше не надо. Еще только кошмара тебе не хватало.
Лучана, ты где? Мне плохо.
Шаги. У тебя за спиной.
– Вставай, осторожнее. Пойдем в постель. Я вызову врача. Давай.
Это Лучана? Или Ирен? Униженная, с распухшим от ударов лицом, выбитыми зубами, порванными колготками, в убогой котельной дома на окраине…
Прежде чем подняться и нажать на слив, в желтой рвотной массе на дне унитаза, которую твой организм произвести просто не мог, ты видишь странные волокна; они плавно колышутся и вытягиваются, как плохо перемешанные в ведре капли краски.
Черные нити такого хищного, такого едкого черного цвета, что ты втягиваешь голову в плечи, несмотря на боль в шее.
Черные, как гнилая желчь, как кишки заброшенного угольного карьера.
Черные, как сажа.
Черные, абсолютно черные, как чернила.
– Сезонный грипп во всей красе, – с невозмутимым видом заявляет врач после недолгой пальпации твоего живота холодными, словно ледышки, пальцами. Ты не говоришь ему ни о царапинах, ни о странном раздражении на члене, которое начало проходить. – Соблюдайте постельный режим и пейте больше воды. Если в понедельник жар не спадет, вызовите врача… От рвоты принимайте Пласил…
Всю субботу ты валяешься в кровати, ворочаясь с боку на бок и чувствуя жажду – ты обезвожен, высох, как старая оленья шкура. Лучана сетует, что в такую хорошую погоду вам приходится сидеть дома, а можно было бы погулять.
Тебе плевать и на погоду, и на прогулку. Из головы не выходит Ирен
(жертва, все еще находящаяся в шоке),
и ты хотел бы позвонить какому-нибудь коллеге, чтобы узнать, как у нее дела. Но у тебя нет ни одного номера телефона, ты ни с кем не сблизился за два месяца; в офисе никто не уверен в своем будущем, все думают только о собственных проблемах, и, отработав восемь часов, молча расходятся по домам. Придется ждать понедельника. А можно было бы навестить Ирен в больнице, принести ей букет цветов. Хотя, наверное, она спит под львиной дозой снотворного и болеутоляющих.