Украденная память

– Что вы нам работать мешаете?... – беззлобно ворчали осветители, не отрываясь от действия, происходящего на сцене.

– Неужели это результат психотерапии? – вслух пробормотала Катя, вернувшись в гримерный цех.

– Ой, не могу! – хмыкнула Агафонова. – Это результат очередной хитроумной акции, направленной на завоевание цели.

– Какая же ты злая, Света, – осуждающе покачала головой Ржевская. Она мастерила бусы, нанизывая стеклярус на прочную нитку.

– Я не злая, – парировала Светка, – я справедливая.

– Знаешь, Свет, – задумчиво произнесла Катя, – в чем-то я с тобой согласна. Но сейчас ты не права. Лариса действительно изменилась. И сегодня потрясающе играет. Прямо мороз по коже.

Катя так и сказала Бондаренко, когда после спектакля пришла забирать гримерные принадлежности: накладные ресницы, парик, коробку со шпильками.

– Спасибо, – радостно улыбнулась в ответ Лариса. – Я и сама почувствовала какой-то прорыв в роли. Раньше меня что-то сковывало, что-то мешало до конца понять Чебоксарову. А теперь, благодаря Наталье Андреевне, как будто глаза открылись.

– Подожди, – перебила Катя, – как ты говоришь? Наталья Андреевна? Кто это?

– Фантастическая женщина! – Бондаренко повернулась к Кате, лицо ее светилось от переполнявших эмоций. – Наталья Андреевна Дроздовская – настоящая волшебница.

– Дроздовская? – не веря своим ушам, повторила Катя. – Юлькина сестра?

– Ой, точно, она! – хихикнула Лариса. – А я и забыла. Слушай, Катя, она потрясающий, гениальный врач. Всего за один сеанс вернула мне веру в себя. Я ощущаю себя абсолютно счастливой.

– А как она это делает? – заинтересовалась Катя и присела на соседний, Юлин, стул. Она подумала, что, может быть, ей самой стоит обратиться к Дроздовской за консультацией по поводу галлюцинаций. – Гипнозом?

– Ты что? – возмутилась Бондаренко. – Каким гипнозом? Во-первых, я совершенно не поддаюсь гипнозу. Я это знаю точно. Во-вторых, мне это не нужно. Нет, мы просто с ней поговорили.

– Поговорили? О чем?

– О чем? – Лариса сморщила лоб и неопределенно махнула рукой. – Да обо всем. О жизни, о творчестве, о погоде...

В этот момент в кармане Катиного рабочего халата завибрировал мобильный телефон.

– Ну ты где, мать? – раздался в трубке голос Богданова. – Я уже внизу.

– Иду, – ответила Катя. Ее немного покоробило фамильярное «мать», но она быстро себя одернула. Мало ли, может быть, среди телевизионной богемы так принято.

– Вот черт, – пробормотал Андрей, когда спустя десять минут Катя захлопнула за собой дверцу машины. – Поехали скорее, а то мне так и кажется, что сейчас Юлька выйдет из служебного входа.

Кате было хорошо знакомо это странное чувство. Первое время после гибели мужа она постоянно видела Костю в толпе.

Богданов с визгом сорвался с места и покатил по Садовому кольцу.

– Ну, здорово! – Андрей наклонился и чмокнул Катю в щеку. – Как тут столица? Замерзает?

– Да уж, – кивнула Катя и поежилась. Они как раз миновали огромный термометр, столбик которого опустился до отметки -12, – что-то больно рано в этом году зима пришла...

– А я сегодня только из Тбилиси. В командировку мотался. Вот там красота, доложу я тебе, теплынь пятнадцать градусов, золотая осень. Голодная? – деловито осведомился Богданов.

– Честно говоря, да, – смущенно рассмеялась Катя.

– Тогда в «Папарацци».

Как и в прошлый раз, в ресторане было шумно, дымно и пьяно. Богданов заказал запеченную свиную ногу с картофелем и овощами под названием «Бомба».

– Целый день ничего не ел, – пояснил он свой выбор, – утром в самолете впихнул в себя какую-то муть, и все.

Катя ограничилась жареной на углях форелью «Рейтинг».

Официант прикатил тележку с тарелками и бутылкой белого «Шардонне», сфотографировал по традиции гостей и удалился. Катя поразилась размерам блюда, которому Андрей отдал предпочтение.

Она быстро насытилась и потом лениво ковырялась вилкой в форели, потягивая вино и наблюдая украдкой, как ловко Богданов разбирался с гигантским куском мяса.

– Ну, как «Бомба»? – улыбнулась Катя, когда Богданов отодвинул от себя опустевшую тарелку, и залпом допила вино.

– Отлично! Только больно быстро проскочила, не успел насладиться как следует, – прищурился Богданов, прикурив сигарету. – Ну, это-то ладно. Я тебе сейчас такую бомбу расскажу! Закачаешься!

Подскочил официант и снова наполнил Катин бокал. Поставил перед Андреем чашку с двойным «эспрессо». Богданов от спиртного отказался, так как был за рулем.

– Я так сопьюсь, – вздохнула Катя.

– Не боись. – Андрей неторопливо развернул сахар, бросил в кофе, медленно размешал.

– Андрей, не томи, – взмолилась Катя. Она уже слегка захмелела и расслабилась. – Рассказывай.

– Есть у меня дружок один, весь из себя засекреченный. Сколько лет его знаю, так до сих пор и не понял толком, чем он занимается. Вроде какой-то аналитический центр возглавляет, а я так думаю, он фэсбэшник. – Богданов выпустил кольца дыма. – Я попросил его справочки навести, по поводу Юлькиной семьи. Откровенно говоря, не надеялся, что он что-нибудь откопает. Вдруг звонит он в субботу и выкладывает совершенно фантастическую историю. Знаешь, Катюха, мне теперь кажется, что Юлька вполне могла сама... Наследственность у нее.

– Да что за история-то?

– Папаша Юлькин, прикинь, убил из ружья лучшего друга, некоего Крымова, а потом и сам застрелился.

– Как так? Почему? – Сердце Кати неистово забилось, по затылку побежали мурашки. «У меня мурашки от моей Наташки», – совершенно некстати вспомнилась дурацкая песенка.

– Почему? Хороший вопрос... Кто же их, психов, разберет. Умом, видать, тронулся. – Богданов придвинул к себе Катин бокал, налил вина и выпил одним глотком.

– Тогда все зря... – тихо пробормотала Катя. Но Богданов услышал.

– Что зря? – насторожился он.

– Понимаешь, – взволнованно начала Катя и вкратце поведала Богданову свой план, – Фаина Ильинична обещала поднять документацию по роддому, в котором Юля родилась. И теперь получается, если тайна открылась, напрасно я занятого человека побеспокоила. Она ведь искать будет и ничего не найдет, только время свое драгоценное потратит.

– Пусть ищет, – резонно заметил Андрей. – Ты ее поблагодаришь, таким образом избавишься от чувства вины, а она будет рада, что сделала полезное дело.