Украденная память

На улице бушевала настоящая метель, наглый снег моментально залепил глаза, поэтому Антон не сразу заметил необычное оживление у дверей метро. Народ скопился небольшими кучками и что-то увлеченно обсуждал. Антон подобрался поближе и прислушался.

– Ох, Господи! Никогда этого не забуду! – захлебывалась молодая мамаша, на руках у которой надрывался в плаче ребенок. – Боюсь, молоко теперь на нервной почве пропадет. Врагу такого не пожелаешь! Она как зомби была. А может, наркотиками накачалась? Взгляд такой отсутствующий, губа нижняя отвисла. Кошмар! Ужас! А потом поезд из тоннеля выкатился, и она на рельсы ка-ак шагнет!

Глава 42

Итак, она все вспомнила. Но долгожданное возвращение памяти не принесло облегчения, лишь добавило горечи и безысходности. Словно в сердце воткнули остро отточенный клинок.

Как же больно, Господи! Как же больно! Невыносимо.

Ее снова предала собственная мать. Во второй раз. И невозможно было оценить, какое из двух предательств страшнее. То, давнее? Или сегодняшнее?

Таня, вернее Юля, Таней она называла себя по привычке, уткнулась лицом в подушку.

Все детство она не могла понять, за что Наташа так яростно ее ненавидит. Она всячески старалась завоевать Наташину любовь. Разучивала специально для нее стишки, разыгрывала сценки, сочиняла песенки. Но это только раздражало сестру.

Позже Юля все поняла. Когда женщина, которую она всю жизнь считала своей матерью, рассказала ей перед смертью правду о Наталье, о Крымове...

Жестокая ухмылка судьбы.

Наверное, поэтому она выросла такой замкнутой, недоверчивой. Ей всегда не хватало ласки и тепла. Она отчаянно завидовала своим школьным подружкам, окруженным чрезмерной родительской заботой. Подружки бесились и злились, когда их не отпускали на вечеринки, не разрешали поздно возвращаться домой. А Юля им завидовала. Ее-то никто не ограничивал, всем было на нее наплевать.

Хотя кому всем? Наталье? Так та была бы только рада, если бы с Юлей что-нибудь случилось.

А мать... То есть бабушка... Она была буквально раздавлена той трагедией, которая разыгралась в их семье. К ее лицу навеки приклеилась печать скорби, клеймо мученичества. До конца своих дней бабушка носила траур и практически никогда не улыбалась. По крайней мере, Юля не помнила ее улыбки. В их доме стояла оглушающая тишина, а зеркало в материной комнате всегда было завешено черной тканью. Добровольная могила...

Бабушка безумно любила своего мужа, Наташиного отца. И так до конца и не примирилась с его ужасной гибелью. И конечно, подспудно винила во всем ее, Юлю... Ведь, если бы не ее рождение, все было бы прекрасно. И они жили бы долго и счастливо...

Бабушка умерла, когда Юле исполнилось двадцать три. В тот же год Юля вышла замуж за Андрея Богданова, ее взяли на работу в театр. Для нее вообще это был счастливый год.

Зачем память вернулась к ней? Для того чтобы заставить пережить все это снова? Юля рывком поднялась с кровати и подошла к окну. Снег валил плотной стеной. Унылое белое однообразие, не оставляющее никаких надежд.

Внезапно в коридоре раздались шаги. Юля напряглась. Она испугалась, что это Кречетов. Теперь она вспомнила, что милый доктор Кречетов на самом деле муж Натальи. Вспомнила, как всегда раньше презирала этого самовлюбленного альфонса. Юля схватила висевший на спинке стула халат, закуталась в него, туго завязала пояс.

Послышался металлический звон, характерный лязг открываемого замка, дверь распахнулась, и в палату ввалился Сергей. Он был заметно навеселе. Из кармана дубленки торчала початая бутылка пива.

– Ну, здравствуй, милая женушка, – ухмыльнулся он и икнул. Нетвердой походкой Сергей прошлепал в комнату, аккуратно повесил дубленку на освободившуюся от халата спинку стула и разлегся на кровати. – Устал я чего-то, – сообщил он с таким видом, словно действительно явился домой к жене после тяжелого трудового дня. Устроился поудобнее, заложив руки за голову.

– Тебе пива налить? – затаив дыхание, спросила Юля.

– Отличная мысль! – оживился Сергей. – А то в горле пересохло. Я малость принял на грудь. Теперь душа требует продолжения банкета.

– Я сейчас, только стакан сполосну. – Не веря в собственную удачу, Юля метнулась в ванную. Открыла кран, плеснула воды на самое донышко. Быстро достала из кармана халата салфетку, в которую были упакованы заветные розовые таблеточки. Трясущимися пальцами развернула. Хотела сначала бросить в стакан все шесть штук, но потом решила, что в сочетании с изрядной дозой спиртного может получиться непредсказуемый результат. Вплоть до летального исхода. Пришлось ограничиться тремя таблетками.

– Ну, ты чего там застряла? – услышала Юля сквозь шум льющейся из крана воды.

– Иду, иду! – крикнула она в ответ. Таблетки и не думали растворяться...

Юля схватила зубную щетку и яростно принялась растирать их в порошок. Они раскрошились на мелкие кусочки, но все равно было заметно. Розово-белые осколки плавали в мутной лужице. Юля чуть не расплакалась от досады. Она еще ни разу не была так близка к цели. Крем для рук! – осенило Юлю. Крышка от тюбика была достаточно широкой и плоской, для того чтобы справиться с оставшимися крошками. Юля сунула тюбик в стакан, крышкой вниз, и стала толочь. Воду в ступе...

Получилось! Господи, получилось!

На негнущихся ногах Юля вернулась в палату. Сердце колотилось так сильно и так громко, что, казалось, эхо от его стука с оглушительным грохотом разносится по всей комнате. Но, к счастью, это только казалось...

– Ну, че ты так долго? – недовольно проворчал Сергей. – Тебя только за смертью посылать.

– Стакан мыла, – хрипло ответила Юля. Вытащила пиво из кармана дубленки. Руки так дрожали, что чуть не выронила бутылку. Налила с грехом пополам, расплескав половину драгоценного напитка.

– Да ладно, не баре... – миролюбиво пробормотал Сергей, отхлебнув густой пены. – Могла бы и в грязный... Я не брезгливый.

В ожидании действия лекарства Юля уселась на подоконник, подальше от Сергея. Мучительно медленно потекли минуты.

– Ох, достала меня эта работа, – с пьяной обидой в голосе разоткровенничался Сергей. – Столько на меня повесили! Ни вздохнуть, ни... это. Сама понимаешь... Вон, до сих пор глаз болит. – Сергей осторожно дотронулся до разноцветного фингала и поморщился. – Здоровый, гад, оказался... Ну, ничего, я его хорошо отделал...