Украина: политика упущенных возможностей

Фюрер Украины?

Проведенное Виктором Ющенко «празднование» Дня Победы 9 мая в Киеве и Украине дало повод очередной раз задуматься над тем, кто является героем для главы нашего государства, кого он навязывает, цинично издеваясь над убеленными сединами ветеранами, в качестве примера для подражания новым поколениям граждан Украины.

Действия президента и его идеологической обслуги убеждают меня в том, что «национальный проект» Виктора Андреевича не является по своему содержанию ни патриотическим, ни государственническим. Его трудно назвать даже националистическим, если иметь в виду прогрессивный буржуазный национализм XIX века, структурировавший современные европейские национальные государства, а не многочисленные пещерные разновидности национализма.

Этот проект не является по сути и антисоветским. Ритуально критикуя коммунизм и Советскую власть, Ющенко не отказывается ни от своего личного коммунистического прошлого, ни от своей успешной советской карьеры, ни от территориальных приобретений Украинского государства, советской властью обеспеченных.

Внимательно всмотревшись в смысловой историко-героический ряд, выстраиваемый Ющенко, можно определить этот проект как, в первую очередь, антирусский, во вторую — как антиевропейский и ксенофобский, а в третью — как антиукраинский, если под Украиной понимать всю страну, а не ее отдельные, но близкие сердцу президента регионы или группы населения.

Судите сами. С трипольских времен от «великих укров» Виктору Андреевичу не осталось ничего, кроме черепков, как-то не сподобились «отцы мировой цивилизации» изобрести письменность и записать (на чистом украинском языке, разумеется) имена своих героев. Зато уже в средние века определяются президентские герои и антигерои. При этом «герои» (действительно или только в горячечном воображении сервильных президентских «историков») всегда являются русофобами.

Так, из двух великих Мономашичей-современников: Данилы Галицкого и Александра Невского — первый считается в современной Украине второстепенным героем, а второй едва не извергом. Это при том, что у обоих были практически одни и те же противники, но проводивший более гибкую политику Невский сумел сохранить полусуверенное (ограниченное лишь выплатой дани Орде) государство на северо-востоке Русской земли, а внешняя политика князя Данилы была менее успешной, и его домен оказался разорванным на куски, а затем инкорпорированым в состав Литовского Великого княжества, а позднее Королевства Польского в составе Речи Посполитой.

Но о Даниле говорят мало — он герой «вспомогательный», поскольку не успел повоевать с Москвой, которая в тот момент еще не поднялась даже до уровня удельного центра. Скорее всего, его место в современной украинской истории было бы еще более скромным, если бы не факт его политической конкуренции с Александром Ярославичем Невским, чьи прямые потомки правили государством Российским до Василия Шуйского включительно (с коротким перерывом на Бориса Годунова и Лжедмитрия I).

Куда больше внимания уделяется гетманам XVII–XVIII веков. И здесь неудачливый предатель, растранжиривший наследие Богдана, Выговский (казненный своими же хозяевами-поляками) оказывается героем только потому, что при нем крымские татары (при незначительном участии части украинских казаков) поймали в засаду передовой конный отряд князя Пожарского. Поскольку это было единственное сражение, которое с натяжкой можно трактовать как победу украинцев над русскими, этой не имевшей даже тактического значения битве приписывается значение, равное Бородину, Вердену или Саратоге. Зато опиравшийся на московскую помощь Богдан Хмельницкий, реально создавший первое полусуверенное Украинское государство, равно как и действительно боровшийся за независимость Украины, но колебавшийся между русскими, поляками и турками (в зависимости от ситуации) Дорошенко, не в чести.

Клевреты Ющенко поют осанну инициатору закрепощения украинского крестьянства, организатору постоянного присутствия российских гарнизонов в украинских городах, кавалеру единственного на тот момент российского ордена Андрея Первозванного (жаловавшегося только высшим сановникам государства Российского и ближайшим соратникам царя Петра), гетману Ивану Мазепе только потому, что именно Мазепа предал своего повелителя и покровителя, предал свой народ, совершил клятвопреступление и в обмен на обещание создать для него личное княжество в размере полутора воеводств перешел на сторону Карла XII. Украинские казаки и мещане, которые вместе с крохотным российским гарнизоном героически защищали от двадцатикратно превосходившей их лучшей в Европе шведской армии город Полтаву, по европейским меркам и крепостью-то не являвшийся, для Виктора Андреевича не герои.

Из многих противоречивых личностей, подвизавшихся у руля Украинского государства в послереволюционные годы, в качестве героя выбраны не претендовавшие на интеллектуализм и либеральные взгляды Владимир Винниченко и Михаил Грушевский (о них упоминают вскользь и памятников им не ставят), не твердый государственник и потомок гетманов прошлого генерал Павел Скоропадский, а лидер полубандитской вольницы, весьма прозрачно величавшей себя «гайдамаками», Симон Петлюра. Тоже не удивительно, поскольку именно Петлюра согласился заключить позорный Варшавский договор, отдававший Польше половину Украины и делавший вассальным государством вторую половину — только бы польские дивизии помогли ему воевать с большевиками (читай — с русскими).

Именно от Петлюры выпуклой становится вторая, скрытая до поры линия ющенковского «национального проекта» — антиевропейская. Ведь украинский президент пытается героизировать политика, чей убийца был оправдан в Париже французским судом присяжных. Тогда не было юридически сформулировано понятие преступления против человечности. Поэтому Петлюру не судили во Франции за учиненные его войсками погромы, этнические чистки, массовые убийства гражданского населения. Однако европейская общественность уже тогда четко определила свое отношение к только зарождавшемуся течению украинского национализма, признанным руководителем которого в тот момент был Петлюра и апологетом которого сегодня является Ющенко. Присяжные, выслушав свидетелей защиты, рассказавших о злодеяниях петлюровцев в украинских городах и селах, полностью оправдали его убийцу, приняв решение не юридическое, но политическое — исходя из высших принципов общечеловеческой морали и справедливости, а не узких процессуальных норм уголовного права.

Вернемся однако ко Дню Победы. Именно в трактовке событий Великой Отечественной войны, которая для Виктора Ющенко является Второй мировой, наиболее четко, рельефно выступает не только русофобская, но и антиевропейская сущность пещерно-националистического проекта, продвигаемого действующим президентом.

Попытки примирить ветеранов Советской Армии с коллаборантами из ОУН-УПА, представить батальон «Нахтигаль» в качестве едва не гуманитарной организации, его командира — гауптмана гитлеровской армии, в дальнейшем гауптштурмфюрера СС Романа Шухевича — как рефлексирующего интеллигента и философа-государственника, добровольцев дивизии СС «Галичина» — как равноправных комбатантов, не только осуждаются большей (и лучшей) частью украинского общества, но и квалифицируются законодательством большинства европейских государств как уголовное преступление: пропаганда фашизма и оправдание его преступлений.

Мне уже доводилось писать, что патриот своей страны, победитель и герой в Первой мировой войне маршал Франции Анри Петэн закончил жизнь в тюрьме, получив в качестве милости и в знак признания своих бывших заслуг замену смертной казни пожизненным заключением. Между тем, его вина заключалась лишь в том, что, возглавив правительство в момент, когда французская армия была разгромлена, а государство на две трети оккупировано, он подписал перемирие с Германией (на что имел полное право) и затем пытался сохранить французскую государственность в рамках режима Виши. Его поведение было вполне объяснимо и разумно — война была проиграна, и не было никакой гарантии, что еще через два—три месяца вермахт не добьет Британию. По единодушному мнению военных историков, в том числе британских, высадка германских войск на Британских островах летом—осенью 1940 года однозначно вела эту страну к военному поражению.

Найдите сегодня француза, возводящего Петэна в герои или возвеличивающего «подвиг» эсесовцев легиона «Валлония». А ведь если на стороне Советской Армии воевала лишь одна эскадрилья «Нормандия-Неман», то только военнопленных французов, носивших форму частей СС, было захвачено на советско-германском фронте около 25 тысяч — две полноценные дивизии. Однако они не лезут нагло в победители 9 мая каждого года, и ни один французский политик не смеет объявить их равными французам, сражавшимся в армии или в отрядах Сопротивления. И примирять их силой тоже никому не приходит в голову: первые — коллаборанты, вторые — герои всей Франции.

Точно так же нет норвежца, публично гордящегося полковником Квислингом. А Квислинг тоже считал себя патриотом своей страны и был уверен, что, поскольку захват Норвегии одной из воюющих сторон неизбежен из-за ее стратегического положения (британцы готовились к соответствующей операции), то более предпочтительной является германская оккупация. По состоянию на 1940 год ошибочность его точки зрения не была столь уж очевидна, и норвежцев в частях СС воевало куда больше, чем украинцев, они даже рейхсканцелярию и бункер Гитлера защищали до последней минуты боев в Берлине. Тем не менее ни один норвежский политик, думающий о своем будущем, не посмеет героизировать этих искренне заблуждавшихся коллаборационистов, независимо от того, какая «великая идея» вела их в бой. Даже неприятие советского коммунизма как идеологии и желание принять участие в «крестовом походе» против него не является оправданием измены родине.