Улей

– Куда ты поднимаешься? Ты видишь, куда поднимаешься?

Дыхание Линда замедлилось и превратилось в шелест. Его глаза были остекленевшими, сонными и потерянными. Воздух в комнате больше не вонял хлоркой. Внезапно стало холодно, очень холодно. Температура резко падала, пока Хейса не затрясло. Шарки выключила вентилятор и включила нагрев, но он едва сдерживал ледниковый холод. Хейс видел, как его дыхание вырывалось морозными облачками.

– Ветра, - сказал Линд скрипучим шепотом, - мы плывем по ветрам, которые несут улей, и вместе грезим... мы все грезим вместе всю долгую черную ночь, которая продолжается и продолжается, и продолжается... небытие... пустота... только долгая, пустая чернота...

Линд замолчал. Его глаза закрылись, и казалось, что он заснул. Он спал очень мирно. Он оставался так минут десять или пятнадцать, и Хейсу и Шарки ничего не оставалось, как ждать. В тот момент, когда Хейс решил высвободить руку, Линд схватил ее, и его глаза открылись.

– Мир... синий мир... пустой синий мир... сюда мы приходим, сюда сейчас идет улей. Океаны, великие океаны... черные, выжженные земли... горы, долины и желтый туман.

Хейс знал, где они сейчас. Они не могли быть где-то еще.

– Есть ли там что-нибудь живое, Линд? Есть ли жизнь?

B Но Линд покачал головой.

– Мертвое... мертвое... ничто. Но улей, улей может его засеять... создать органические молекулы, белки и спираль, мы - создатели спирали... мы фермеры, мы сеем, а затем собираем урожай. Первобытное белое желе... архитектор жизни... мы есть и всегда были фермерами спирали, разум улья, огромного белого пространства, мысли и бытие и структуры и... спираль... сохранение спирали, гарантия и план, завоевание и урожай... создатели и разрушители... космический повелитель спирали... продолжение кода спирали, код сосудов плоти существуют для того, чтобы увековечить спираль, существуют только для того, чтобы увековечить и обновить спираль, спираль бытия... первобытное белое желе... цвет из космоса...

Хейс попытался отстраниться, потому что-то происходило.

Глаза Линда теперь были черными, бездушными и злобными, наполненными ужасной инопланетной злобой. Они были черными и маслянистыми, но ярко сияли, как тензорные лампы^[31]. Они нашли Хейса и задержались на нем. И эти глаза, этот кровоточащий чужеродный рак, они не просто смотрели сквозь него, они смотрели прямо в центр его существа, его душу, холодно оценивая то, что они там нашли, и размышляя о том, как это можно раздавить, сдержать и превратить во что-то другое. Что-то нечеловеческое, что-то бесплодное и пустое, что-то, что было частью улья.

Хейс закричал... чувствуя их, древние сознания, надвигающиеся на него, как миллион ос в аэродинамической трубе, пронзающие и расплавляющие его душу и индивидуальность, делающие его частью великой дыры, роя, роевого разума. Он тщетно пытался вырвать руку из хватки Линда, но мышцы превратились в резину, а кости стали эластичными. Линд был похож на какой-то невероятный генератор, искрящийся и потрескивающий, электрические потоки энергии танцевали по его коже бледно-голубыми вихрями и водоворотами.

И эта энергия была кинетической. У нее было движение и направление.

Стеклянный циферблат часов на стене разлетелся, словно по нему ударил молоток. Бумаги, карандаши и папки разлетелись по столу Шарки и были унесены в воздух диким, разрывающим циклоном. Склянки и инструменты были сброшены с полок, пол вибрировал, стены стучали, как удары какого-то невероятного сердца. Лазарет и изолятор представляли собой ураган антигравитации: вещи вращались, прыгали и кружились в воздухе, но не падали. Шарки отбросило к стене, а затем на пол, где волна невидимой силы прижала ее прямо к двери, ведущей в коридор. Ужасная вибрация гудела и гудела, воздух был наполнен странными визгами, эхом и звенящими звуками. Хейс потерял гравитацию... его подняли в воздух, Линд все еще сжимал его руку, привязывая к миру. Стены пошли трещинами, потолочные плитки оторвались и безумно закружились в вихре, а затем...

И затем Линд сел.

Ремни, удерживавшие его снизу, разорвались, дрожа, и рассыпаясь, словно конфетти в торнадо. Лицо было искажено и вздуто, из глаз и носа текли кровавые капли. Его свело, он застыл, и рухнул обратно на кровать.

Все остановилось.

Все бумаги, ручки, флаконы с таблетками, лекарствами, книги, схемы и скрепки... все это внезапно обрушилось на пол, а вместе с ними и Хейс. Он шлепнулся на задницу, ошеломленный и потрясенный, и секунду не был уверен, где он находится и что делает. Шарки карабкалась по стене, пытаясь говорить и издавая только странные хрюкающие звуки. Сила этого ветра, или чем бы это не было во имя Христа, фактически сорвала с ее волос тугую резинку, и локоны свисали ей на лицо, небрежными прядями. Она откинула их.

Она помогла Хейсу подняться.

– С тобой все в порядке, Джимми?

Он молча кивнул.

– Ага... я даже не знаю, что произошло.

Шарки подошла к Линду. Она открыла одно из его век, проверила пульс. Взяла стетоскоп, свисавший с двери. Выслушала сердце Линда и покачала головой.

– Мертв, - сказала она.
– Он мертв.

Хейс не удивился.

Он взглянул на Линда и понял, что если бы сердце этого человека не отказало или его мозг не взорвался в голове, если бы что-то не убило его, то и Шарки, и он сам, вероятно, были бы сейчас мертвы. Эта энергия была смертоносной, дикой и разрушительной.

– Элейн, - сказал он, - должны ли мы...

– Давай просто уберем этот бардак.

Так они и сделали.

Едва они приступили, как по коридору пошли люди, требуя объяснить, что это был за шум и почему в чертовом лазарете пахнет отбеливателем или химикатами. Но потом они увидели Линда и больше вопросов не было. Вежливо поджали хвосты между ног и убрались, пока это было возможно.

После того, как они разложили вещи по местам и подмели остальное, Хейс и Шарки сели, а она достала бутылку вина, которую берегла. Это был дорогой алкоголь, и пили его из пластиковых стаканчиков Дикси (Dixie Cup– фирменное название бумажных стаканчиков – примечание пер).

– Как мне это записать?
– спросила Шарки.
– Что Линд был одержим? Что он показал телепатию и телекинез? Что что-то завладело его разумом, и оно было внеземное? Или мне следует просто сказать, что он умер от какого-то необъяснимого слабоумия?

Хейс вздохнул.
– Он не был одержим или безумен. По крайней мере, не поначалу. Каким-то образом он был с ними в контакте, с теми спящими разумами в хижине или, может быть, с живыми в озере. Наверное, первое, я думаю. Хейс закурил сигарету, его рука дрожала.
– То, что он нам рассказывал, док, было воспоминанием. Воспоминание о чужом мире, откуда пришли Старцы... это была память о колонизации. Я думаю, о том, как они покидают эту планету и дрейфуют сюда через космос.

– Дрейфуют через космос?
– сказала она.
– Должно быть, это заняло целую вечность, эоны.

– Время для них ничего не значит.

Шарки только покачала головой.

– Джимми... это довольно дико.

Он знал, что это так, но верил в это. Полностью.
– У тебя есть лучшее объяснение? Я так не думаю. Ты чувствовала жар, чувствовала аммиак... вероятно, это была одна из внешних планет, с которых они прибыли. Возможно, не изначальная, но это была их отправная точка, когда они пришли сюда. Господи, они, должно быть, дрейфовали тысячи лет, спящие и грезящие, ожидая возможности прийти сюда, в этот голубой мир.