Улица 17

– Инес красива? – спросил неожиданно Родриго.

– Да, а что? Точнее, не то чтобы красива, но привлекательна, – сказал Иван.

– Тебе не странно беседовать так со мной? – наконец задал тот самый вопрос Родриго, хотя уже знал на него ответ.

– Я как-то сразу понял, что ты не испугаешься. И что ты хорошо относишься ко всему тому, о чем я говорю.

– Кроме марксизма, – уточнил Родриго, подняв неожиданно кверху указательный палец, как будто бы он был итальянцем. Такая непривычная эмоциональность ему самому не понравилась, а потому он резко спрятал руку обратно.

– Святой Павел был марксистом, – Иван усмехнулся и вновь закашлялся. – Чертово курево, я к тебе никогда не вернусь.

– Апостол? Мне отец Педро никогда об этом не говорил…

– Эскобар, – сказал Иван и обернулся, увидев увеличенные в размере глаза Родриго. – А что, вам разве в приходе не сказали?

Машина вырулила наконец на наименее оживленную часть сельской местности, куда ей предстояло двинуться еще дальше. Родриго закрыл глаза, неожиданно представив, что им придется делать после того, как Иван ее остановит. На заднем сиденье поблескивал пистолет неизвестной Родриго марки, судя по всему, тяжелый и настоящий. На переднем стекле стояла статуэтка Девы Марии с радостным младенцем Иисусом на руках, который тянул руки через весь салон к этому металлическому холодному блеску.

В это же самое время из-под Триумфальной арки вырулил странный автомобиль, который был со всех боков окружен кортежем из черных длинных мерседесов. Средство передвижения, или, скорее, роскоши, было компактным по размерам, но выделялось своей крышей, которая, казалось, была спущена сверху и слегка изогнута. Стекла были тонированными, а потому увидеть что-либо не представлялось возможности. Однако парочка вспышек все-таки проследовали по пути движения машины, что было оставлено без ответа всеми членами кортежа. Белый, как ангельское крыло, «вуатюр» содержал в себе такого же святого – или имевшего претензии на сей счет – человека. Его одеяние нежными, практическими дамскими, складками, лежало вдоль его молодой и довольно стройной и высокой фигуры, а на голове его возвышался убор, похожий на модель летательного аппарата или даже нераспустившийся бутон почему-то белого ириса, украшенный деликатной позолотой. Солнце било в лицо человеку, который ехал по Парижу, и плясало на обшлагах его водителя, угрюмого квадратолицего швейцарца.

– Tu comprends, eh? – говорил человек, ехавший на заднем сиденье. В салоне никого, кроме них двоих, не было, а ему очень хотелось поболтать после долгого перелета.

– Говорите по-английски, я все понимаю, – произнес водитель и посмотрел на карту из маршрутизатора.

– Но мне хочется по-французски, – сказал человек, всплескивая руками.

– Извините, ваше святейшество, – сказал квадратный швейцарец и посмотрел вдаль. – Мой родный язык ретороманский.

– А, так вы редкий человек на свете, – произнес загадочно Папа (а это был, несомненно, он), и его тонкие изящные губы раздвинулись в улыбке.

– Да, – сказал швейцарец. – А еще я везу вас.

Папа благожелательно откинулся на заднее сиденье, поправил головной убор и взял в руки неожиданно откуда-то взявшийся мобильник. Он нажал на иконку Гугла, и ему высветилась первая новость за день, делавшая заголовки в прессе: «Папа Пётр II делает визит в Париж и обсуждает возможность восстановление Нотр-Дам в первозданном виде». Следом за этим Папа пролистнул на другую новость и остолбенел: «Глава исламской фракции мэрии Парижа против визита Папы Петра II». Мужчина вздохнул и отложил в сторону мобильный телефон, в то время как

Молодая монахиня Инес его взяла. Как ни странно, она опять забыла отключить его во время службы, аккурат во время пения Gloria. Ей всегда нравилось петь лучше всех в соборе, особенно с того времени, как учившаяся в консерватории несостоявшаяся оперная дива сестра Хоакина слегла с легкой простудой. Инес подавляла в себе желание взять и ознакомиться с уведомлением, но наконец не выдержала. Увы, это не был лайк в инстаграме фотографии монастырского кота, на который она рассчитывала. Это было сообщение с незнакомого номера.

«Донья Инес, надо срочно встретиться. Дело срочное. Касается вашего папы. Иван»

Перечитав это сообщение несколько раз, Инес пожала плечами и опустила мобильный в карман рясы. Тут она заметила, что во время исполнения несколько выпала из общего хора, да так, что на нее смотрел отец Педро, стоявший в парадном облачении и готовившийся принять причастие. Инес зарделась и опустила глаза. Казалось, она больше никогда не сможет смущаться, но только не в присутствии уже довольно пожилого священника. Возможно, ей нравились когда-то мужчины постарше, а может, воспоминание об отце растревожили ее сердце – кто знал? Она посмотрела на мать Анхелику, стоявшую рядом с приютскими детьми, которая, казалось, всецело отдалась исполнению гимнов, а потом, особенным каким-то величественным образом, изящно рухнула на колени, на предварительно выдвинутую кем-то из воспитанников скамейку. Мать Анхелика была такая красивая, ее лицо было воздушным, трепетным, нежным и одновременно строгим, но Инес она любила. Наверное, потому, что Инес была самая несчастная и опытная среди всех, подумала девушка.

– Наверное, – произнес Иван, – в России мне просто не нравилось. Страна Достоевского, говоришь?

Он усмехнулся.

– Да, я… писал о Достоевском в университете, – смутившись, сказал Родриго. Его самого подбешивало при мысли о том, что его должна была испугать данная ситуация, однако он совсем не боится. Его палец лежал на спусковом крючке незнакомого, тяжелого, давящего на ладонь пистолета, а перед ним, связанный, стоял Альберто Фигероа. Он дрожал всем телом, казалось, понимая, что с ним хотят сделать.

– Преступление бывает и без наказания. А слов про тварь дрожащую в оригинале я вроде не нашел, – сказал Иван, пожав плечами. – Давай дело делать.

– Вы хотите, чтобы это был я? Но почему? – спросил Родриго.

– Просто так, – сказал Иван и подошел к Фигероа, перекрестив его и вынув откуда-то потрепанный черный молитвенник. Он быстро открыл его и нашел нужную молитву.

– Это предсмертная? – сказал Родриго и зажмурил глаза.

– Да, – ответил Иван. – Ну…

– А ты, – опять перейдя на неформальный стиль общения, спросил Родриго, ощущая в теле какую-то странную дрожь предчувствия, как будто он сейчас прыгнет и полетит куда-то, расправив невидимые крылья, – не боишься, что я… тебя?

– Я недавно исповедовался, – заявил Иван и шагнул к Родриго. – Сделай это, если так хочешь. Но Инес тебе не видать.

«Почему он сказал про Инес? Откуда он вообще взял, что она меня интересует?» Мысли путались в голове испанца, но он почти нежно взял за плечо нового знакомого и отстранил его. Потом взвел руку с зажатым в ней пока еще неизвестным пистолетом, и

Раздался выстрел, совсем недалеко.

– Это, скорее всего, пиротехника, – пожал плечами Папа, выходя из машины и поправляя сложный головной убор на голове.

– Но, ваше святейшество… – сказал появившийся рядом здоровенный бугай с выражением почтения на лице.

– Тиару не задело? Никто не пострадал? Значит, пиротехника, – ухмыльнулся Папа.

Он оперся рукой о плечо своего телохранителя и под прицельным огнем фотовспышек двинулся к стоявшей на пороге собора короткостриженной светловолосой женщине, вымученно улыбавшейся на встречу него. Она была в белом брючном костюме, что Папе почти не понравилось. «Однако она старалась, эта мадам президент», – подумал он, и тут ему в голову пришло, что Мадлен Лежануа просто хотела гармонировать с цветом его облачения. «Дейвствительно, ангельская женщина», – чуть не рассмеялся он. Неожиданно в голову ему пришло, что стоит побыть джентльменом по отношению к первой правительнице Франции и приподнять тиару, как в старину великосветские викторианские франты делали при виде любой дамы из общества.