Ультиматум Борна

Годы назад, когда Дэвид – когда Джейсон – находился под пристальным наблюдением Панова, Мо велел ему зарисовывать любые образы, которые он вспоминал. Время от времени появлялся этот ужасный круг с вытянутым распятием… неизменно разорванный в клочья или истыканный острием карандаша. Шакал!

Неожиданно ее взгляд замер на фигуре, пересекавшей улицу Риволи. Это был высокий мужчина в темной одежде – в темном свитере и брюках, – и он хромал, маневрируя среди машин. Рукой он прикрывал лицо от мороси, которая скоро должна была превратиться в дождь. Прихрамывание было ложным! Нога выпрямилась только на мгновение, и движение плеча было характерным жестом, так хорошо ей знакомым. Это был Дэвид!

Другой, не более чем в восьми футах от нее, тоже увидел то, что увидела она. У рта мужчины тут же оказался миниатюрная рация. Мари рванулась вперед, выставив ногти, словно когти тигрицы, и набросилась на киллера в одежде священника.

– Дэвид! – прокричала она, раздирая в кровь лицо человека Шакала.

На улице Риволи прогремели выстрелы. Толпа запаниковала, многие побежали в отель, другие побежали прочь от крытого подъезда, все кричали, визжали, искали защиты от смертоносного безумства, неожиданно возникшего на цивилизованной улице. В яростной борьбе с человеком, который хотел убить ее мужа, бравая канадская девушка выхватила автоматический пистолет из его пояса и выстрелила ему в голову; кровь и куски кости полетели в воздухе.

– Джейсон! – крикнула она снова, когда киллер упал, тут же сообразив, что стоит одна рядом с трупом – и теперь она была мишенью! Тут же близость смерти сменилась неожиданной возможностью жизни. Старый аристократический француз, узнавший ее в вестибюле, проломился через передний вход, стреляя из пистолета по черному лимузину. На мгновение он замер, чтобы сменить цель, и разнес ноги «священника», целившегося в него.

– Эй, друг! – прокричал Бернардин.

– Здесь! – отозвался Борн. – Где она?

– А votre droite! Aupres de [101] … – Из-за двойных стеклянных дверей вырвался выстрел. Падая, ветеран Бюро выкрикнул: – Les Capucines, mon ami. Les Capucines! – и Бернардин уткнулся в тротуар; второй выстрел оборвал его жизнь.

Мари была так парализована ужасом, что не могла пошевелиться. Все смешалось, ураган ледяных частиц врезался в ее лицо с такой силой, что она не могла ни думать, ни искать смысл. Потеряв контроль, она упала на колени, потом рухнула на улице, крича:

101

Справа от вас! Возле… (фр.)

– Мои дети… о боже, мои дети!

– Наши дети, – проронил Джейсон Борн, чей голос не был похож на голос Дэвида Вебба. – Мы убираемся отсюда, понимаешь?

– Да… да! – Мари неловко, болезненно подогнула под себя ноги и поднялась с помощью мужа, которого она и знала, и не знала. – Дэвид?

– Конечно, Дэвид. Пойдем!

– Ты меня пугаешь…

– Я сам себя пугаю. Идем! Бернардин дал нам выход. Беги за мной; держись за мою руку!

Они побежали по улице Риволи, свернули на восток на бульвар Сен-Мишель и бежали, пока присутствие парижских прохожих в их nonchalance de jour [102] не дало им понять, что они уже в безопасности от ужасов «Мориса». Они остановились в переулке и держали друг друга.

– Зачем ты это сделал? – спросила Мари, обняв ладонями его лицо. – Зачем ты убежал от нас?

– Потому что мне лучше без вас, и ты это знаешь.

– Раньше было не так, Дэвид… или Джейсон?

102

Обыденной беззаботности (фр.).

– Имена не имеют значения. Мы должны двигаться!

– Куда?

– Какая разница? Но мы можем двигаться, и это важно. Есть выход. Бернардин дал его нам.

– Старый француз?

– Давай не будем говорить о нем, ладно? По крайней мере некоторое время. Я и так разрываюсь.

– Хорошо, не будем говорить о нем. И все же, он упомянул капуцинов – что он имел в виду?

– Это наш выход. На бульваре Капуцинов ждет машина. Это он и пытался мне сказать. Идем!

Они мчались из Парижа на юг в неприметном «Пежо», выбрав Барбизонское шоссе, ведущее к Вилинью-Сен-Джордж. Мари сидела, прижавшись к мужу, ее ладонь лежала на его руке. Однако она с болью ощущала, что тепло, передаваемое ею, вопреки ожиданиям не возвращается ей в той же мере. Только часть напряженного человека за рулем была ее Дэвидом; остальная часть была Джейсоном Борном, и он был сейчас главным.

– Ради бога, поговори со мной! – воскликнула она.

– Я думаю… Зачем ты приехала в Париж?

– Боже правый! – взорвалась Мари. – Чтобы найти тебя, чтобы помочь тебе!

– Уверен, ты сочла это правильным… Хотя это и не так, видишь ли.

– Снова этот голос, – протестовала Мари. – Этот проклятый бездушный тон! Кем ты себя возомнил, чтобы так говорить? Богом? Просто говоря – это не так, грубо говоря – у тебя проблемы с памятью, дорогой мой.

– Только не о Париже, – возразил Джейсон. – Я помню все, что связано с Парижем. Все.

– Твой друг Бернардин так не думал! Он сказал мне, что ты бы ни за что не выбрал «Морис», если бы помнил.

– Что? – Борн кратко, резко глянул на жену.

– Подумай. Почему ты выбрал – а ты ведь выбрал – именно «Морис»?

– Не знаю… Не уверен. Это отель; я просто вспомнил его название.

– Подумай. Что произошло много лет назад в «Морисе» – прямо у входа?

– Я… Я знаю, что-то было… Ты?

– Да, любимый, я. Я остановилась там под вымышленным именем, и ты пришел, чтобы со мной встретиться, и мы дошли до газетного киоска на углу, где в один кошмарный момент оба поняли, что моя жизнь больше никогда не будет прежней – с тобой или без тебя.

– О боже, я забыл! Газеты – твоя фотография была на всех первых страницах. Ты была канадской чиновницей…

– Сбежавшей канадской экономисткой, – поправила Мари, – преследуемой властями по всей Европе за многочисленные убийства в Цюрихе, а также за кражи многих миллионов из швейцарских банков! Такие заголовки никого не оставляют в покое, правда? Их можно опровергнуть, может быть доказана их полная ложность, но всегда останется сомнение. Нет дыма без огня. Мои собственные коллеги в Оттаве – дорогие, близкие друзья, с которыми я работала годами, – боялись даже разговаривать со мной!