ULTRAмарин

Пьеса имела успех, несмотря на жалкий лепет отдела культуры, где были одни консерваторы, не понимающие нового языка и вызовов нового века.

Позвонили две девушки – Белла и Анжела, обе входили в их художественный салон на правах начинающих концептуалисток. Они сказали, что уезжают в Питер пробовать себя в одной галерее, а пока все наладится, поработают в сауне, где наберутся жизненного опыта и обрастут связями с бизнес-элитой.

ЕБань демонически заржала – она неплохо знала этих концептуалисток, их художественные интересы вызывали у нее естественный гнев. Проститутки, просто твари! В Питер им надо! Мало им ебарей на малой родине! Что подумает культурная столица о таких пионерках-первопроходках из родного города! С таким творческим багажом в столицу! «Чистая шняга!» – гневно заклеймила их поэт одной строки, хотя втайне была рада отъезду этих вульгарных шлюх: она желала быть единственной женщиной-магнитом на художественной ниве города N.

Елдырин-Леонардов поддержал свою музу и решительно придвинулся к телу. Он начал прелюдию и для страховки налил ей еще вина, чтобы не было холостого выстрела.

Кручинин с Мартышкиным разминались пивком и вяло шерстили Карлика – этот жалкий стоматолог-журналист в пятый раз затеял глянцевый журнал на деньги хозяина рынка. Его жена мечтала появиться на обложке местного «Бога» – так его назвал Карлик, чтобы избежать претензий от «Вога» настоящего. Поэт Кручинин журнал видел, супруга спонсора на обложке лежала без трусов на джипе мужа, а внутри был целый разворот с ее прелестями. Муж был доволен, первый тираж раскупили воинские части, правоохранительные органы, несколько экземпляров попали в местную тюрьму вместо наркотиков.

В 15 часов неизвестные корреспонденты сообщили, что дизайнер Хром-Кожемяко постригся и придет с женщиной Амаль, ставшей в пять утра его музой на лавочке горпарка. Но информация оказалась дезой.

Наконец в пять часов пришел визажист и кутюрье Мурадян со своей моделью Алексом, который в шестой раз провалился в театральное училище по причине воинствующей гомофобии в регионе.

Мурадян принес вино и лаваш и сообщил, что у него день рождения. Все обрадовались, что Пушкину повезло попасть в компанию с Мурадяном.

Пили и тостили Мурадяна за вино, а Пушкина – за вклад в мировую сокровищницу.

Полистергейст заявил, как человек презирающий все, кроме рэпа, что Пушкин – говно, на Западе его никто не знает. Визажист Мурадян, тонко заметив, что не будь Чайковского, Пушкин остался бы только русской звездой, начал читать «Я Вас любил…», глядя на Алекса с выражением.

Потом Изольда принялась наигрывать на скрипке из Петра Ильича, Мурадян с выражением читал, вышло волшебно, все решили записать весь вечер на видео и поместить в Сеть.

Проснулся поэт Мартышкин. Сквозь сон он слышал, как Полистергейст пнул ногой великого именинника, и, стряхнув с себя обрывки пьяного сна, с ноги ударил диджея по яйцам за предательство русской национальной идеи. Вмешался фотограф Джим, он повалил Мартышкина и стал его душить. Кручинин, увидев, что бьют поэта, вписался в драку.

Их остановил приехавший из Питера странствующий дервиш Приходько. Он исповедовал дзен-буддизм и шаманил за деньги на Витебском вокзале. Для любопытных граждан он привез фильм «Груз-200».

Все сели смотреть. Смотрели внимательно – много слышали о самом шокирующем кино начала третьего тысячелетия.

Никто не испугался, каждый житель города N видел в жизни и похлеще, но дискуссия разгорелась нешуточная. Стали делиться впечатлениями.

Изольда, духоподъемная девушка, вспомнила своего отчима, который изнасиловал ее в ночь, когда ее мама умерла от удара кованого сапога приемного папы и первого Изольдиного мужчины.

Поэт Мартышкин, как бывший мент, разбил в пух и прах образ киношного монстра. Свои конкретные дела в прошлой милицейской жизни он описал в поэме «Люди и звери».

Неумеренное потребление спиртного, как причина всех российских бед, вызвало дикий смех всей присутствующей интеллигенции – как на трезвую голову можно выжить в городе N, не представлял никто.

Елдырин-Леонардов, культуролог и постоянный ведущий на местном радио рубрики «Давайте посмотрим», картину осудил за лакировку действительности. Он обвинил ее создателей в холуйском почитании режима и прочел коротенькую лекцию о месте художника в период стабилизации.

Все мастера культуры согласились – никто из них с властью не сотрудничал, просто жили весело, не думая о судьбе России. Каждый считал себя космосом, а кое-кто, как диджей Полистергейст и художник актуального искусства Брило, целыми вселенными.

У Брило в сарае стояла инсталляция из городского мусора «Лев, разрывающий очко Голиафу» по мотивам отношений Льва Семеновича, местного краеведа, и компании «Голиаф», разрушающей разрушенные памятники культуры и деревянного зодчества в угоду коммерческому жулью.

Брило хотел подарить ее городу, но город не брал, боялся нового искусства, а сам потрафлял скульптору Евсюкову, куму городского головы, запрудившему все вокруг фонтанами и настенными росписями по мокрой штукатурке на фасадах, маскирующими разрушения облика древнего города.

Брило попросили держать себя в руках и не сводить счеты. «Время рассудит», – сказал прозаик Кручинин и потребовал оставаться в рамках дискуссии о кино.

Дискуссия умерла, как только в дверь ввалился нумеролог и мракобес-сатанист Ангельский. Он всегда требовал ставить в своей фамилии ударение на букве «е», отрицая свое небесное происхождение.

Он привез из Астрахани мешок рыбы и рюкзак пива, отдельно поставил на стол канистрочку спирта на пять литров, и все воскликнули: «Ай да Пушкин! Ай да молодец!» Ангельский не обиделся.

Кручинин и Мартышкин стали готовить коктейли собственного производства: треть спирта, треть воды и сверху пиво. Женщинам пиво заменяли апельсиновым фрешем, который от ненависти к человечеству давила поэт ЕБань.

Напились довольно быстро, короткая художественная часть закончилась свальным грехом на полу. Мурадян остался верен Алексу, Елдырин овладел ЕБань, Кручинин и Мартышкин никем не овладели, они допили канистру, и сон разума свалил этих чудовищ. Джим и Полистергейст уползли утром на афтер-пати «Пушкин и рок» в клуб «Небо в алмазах».

Ангельский увлек Изольду и Брило в свои сети и провел утром обряд, где Брило распял Изольду на перевернутой звезде.

Нумеролог Приходько опять уехал в Питер шаманить на вокзале. Только редактор журнала «Дебил» не пил и не спал. Он записал все происходящее, для того чтобы потомки знали, что N – не пустыня бездуховности, а город с прошлым и настоящим.

Ночной перезвон

Днем разговаривать не о чем, все стремятся или заработать, или с умом потратить.