Умереть, чтобы жить
Шрифт:
Оспаривать нужды работодателя Павел явно не хотел, потому сменил тон на более дружелюбный:
— Хорошо, давайте позже. Куда мне подъехать?
Встречаться с кем-то снова в кофейне, где сидела с Людмилой, Ника не хотела — не хватало еще, чтобы официантка ее запомнила и начала присматриваться, с кем она приходит. Потому пришлось назначить свидание в ущерб себе — в ГУМе. «Заодно прогуляюсь оттуда пешком».
Подхватив пакеты, Ника направилась домой, гадая, почему так и не звонит Людмила. Возможно, у нее появились какие-то дела на работе — а что, мало ли. Но эта версия почему-то
До встречи с Павлом оставалось больше трех часов, но за это время Ника хотела не только привести себя в порядок, но и просмотреть еще кое-какие материалы, собранные в интернете. И именно это ее подвело. Погрузившись в работу, Стахова переставала чувствовать время, и когда спохватилась, мыть голову было уже поздно — оставалось только что-то надеть и бежать ловить такси.
Чертыхаясь и путаясь в джинсах, она пыталась одновременно одеваться, причесываться, бросать в сумку блокноты и карандаши… Все, разумеется, валилось из рук.
— Так, Ника, успокойся! — рявкнула она на свое отражение в большом зеркале. — Некрасиво приходить на встречу в разных носках!
Немного успокоившись, она собралась и вышла из квартиры на лифтовую площадку. В этот момент ей показалось, что на балконе, который вел к лестничным маршам, кто-то стоит, но у Ники не было времени выяснять это. Из подъезда она выскочила, едва не сбив консьержа, на ходу буркнула извинения и побежала на дорогу, отчаянно размахивая рукой, чтобы привлечь к себе внимание таксистов.
«Ну, что за жизнь? — думала она, уже сидя в машине и будучи уверена в том, что не опоздает. — Опять несусь куда-то, что-то вынюхиваю. Зачем я вообще сюда вернулась? Не могла прожить без журналистики? Вот я снова журналист — и что? Много счастья?»
Эти мысли были прерваны мрачным сообщением с переднего сиденья:
— Приехали, дамочка.
Ника сунула таксисту деньги и вышла.
Встретиться с Павлом они договорились возле билетных касс — так было проще. Ника почему-то безошибочно из трех стоящих там мужчин выбрала именно того, что ждал ее. Это был бородатый худой мужчина лет тридцати пяти в больших очках, серой рубашке с короткими рукавами и легких голубых джинсах. В руках он держал коричневую пухлую папку. Ника сразу подошла и спросила:
— Вы Павел?
Мужчина окинул ее взглядом и кивнул:
— А вы, очевидно, Вероника?
— Не знаю, почему это очевидно, но я Вероника, — он ей не понравился, Ника поняла это с первого взгляда и даже вопросов никаких задавать этому самовлюбленному и явно высокомерному человеку она не хотела. Но делать это придется — Бальзанов настаивал на разговоре с детективом.
Павел, очевидно, почувствовал ее напряжение и неприязнь, но вида не подал:
— Думаю, нам будет удобнее где-то в кафе. Как вы смотрите на «Боско»?
— Мне все равно.
— Тогда идем туда.
Они расположились за столиком у стены, заказали кофе, и Павел открыл папку:
— Ну, что, давайте я расскажу, что мне удалось накопать за это время. Записывать будете?
— Будет видно, — уклонилась Ника, хотя блокнот достала, — вы говорите, я по ходу решу.
Он удивленно
посмотрел на нее:— У меня больше не будет времени для встреч с вами.
— Не заплачу, — заверила Стахова не совсем любезно, — у меня хорошая память, все, что сочту необходимым, я зафиксирую.
Детектив покачал головой и начал рассказывать, то и дело заглядывая в свои записи. Ника слушала и понимала, что большую часть материалов она уже отработала сама — что-то по рассказам Людмилы, что-то нашла в интернете. И только за одну фразу она зацепилась:
— …парню сейчас двадцать четыре года, насколько я понял, с матерью он не виделся.
— Стоп-стоп! Какому парню и с какой матерью? — перебила она.
— А я не сказал? У Луцкой есть взрослый сын. Знаете — ошибка молодости, родила в пятнадцать лет, он у ее матери воспитывался.
— Погодите… и что — об этом никто не знал? В смысле — никто в тусовке?
— Я так понял, что нет.
— А сам Луцкий?
— С Луцким мне пока встретиться так и не удалось. У меня сложилось впечатление, что он избегает любых контактов, заперся в загородном доме и никуда не выходит.
— Мне кажется, это по-человечески понятно. Все-таки у него жена погибла, пусть даже они вместе и не жили.
— Да, я тоже так подумал, потому оставил беседу с ним до более удачных времен.
— А домработница? Юлию вы опросили?
Павел взъерошил волосы и признался:
— А вот тут начинается самое непонятное. Я договорился встретиться с ней вчера, место выбрали, я приехал, прождал ее больше двух часов — ну, мало ли, пробки, еще что. Она так и не пришла. А вечером позвонил ей домой, так подружка, с которой она квартиру снимает, сказала, что Юлия с утра собрала часть вещей и уехала, даже телефон не взяла, так и оставила на тумбочке. Пропала. Я попытался поискать через аэропорты и вокзалы — ничего, гражданка Гриневич Юлия Михайловна билетов не покупала и никуда не выезжала.
Ника задумалась. Исчезновение домработницы, нашедшей тело Натальи, было весьма некстати — именно от нее она надеялась получить какую-то информацию о следах на теле и общей обстановке в квартире.
— Так, может, она и не уезжала никуда? Просто съехала с квартиры? Ну — другую сняла, например?
— Возможно. Но чтобы это проверить… — Павел развел руками.
— Да, действительно… Ладно, оставим это. Вы мне лучше про сына Луцкой подробнее расскажите.
Павел сделал большой глоток кофе, откашлялся, как диктор перед выступлением, и начал:
— Здесь тоже информации немного. В пятнадцать лет Наталья пережила бурный роман с мужчиной старше себя. Результатом явилась беременность. Но рассказала она матери обо всем уже тогда, когда ничего, кроме родов, сделать было нельзя. Родился мальчик, мать оформила опекунство, об отце никто больше не слышал. Позже Наталья уехала в Москву — учиться, окончила факультет журналистики, пару месяцев поработала в одном журнале — его сейчас уже не издают. Внешность у нее была яркая, ну, думаю, вы видели снимки? Соответственно в середине девяностых девушка с такой внешностью могла неплохо устроить свою жизнь, и не работая журналисткой в газете «Гудок». А потом появился Луцкий.