Умереть, чтобы жить
Шрифт:
— Идем, я знаю, какой он пьет, — рассмеялся Рощин, глядя на недоуменное Никино лицо. — Это ж фанатик, как увидел компьютер — все, пиши пропало, потерянный человек, пока не разберется, ни за что не встанет с места. Ему сейчас что угодно можно говорить — он не слышит и не запоминает.
— Точно, фанатик, — вздохнула Ника, — у меня начальник такой.
Они ушли в кухню, чтобы не мешать Андрею.
— Ты думаешь, он что-то найдет? — шепотом спросила Ника, включая чайник.
— Если там это «что-то» есть, то непременно.
— Лучше бы не было, — вздохнула Стахова.
Ей казалось, что она снова
— Подумай еще раз, может, все-таки ты переедешь ко мне? — предложил Дмитрий, словно угадав, о чем она думает. — Как ты будешь здесь жить, зная, что в квартиру могут прийти в любой момент?
Она не понимала, почему никак не может согласиться на его предложение. Внутри что-то подсказывало — не делай этого, не торопи события, подожди.
— Мне кажется, что второй раз уже никто не полезет, — не очень уверенно протянула Ника, — это как-то странно.
— Ты про снаряд, который два раза в одну воронку не попадает? Ну, зря. Дело, конечно, твое, я же не могу тебя силой увезти. Но ты знай — если решишь, то в любое время…
— Спасибо, Дима. Мне это очень важно, правда, — она отвернулась, чтобы не расплакаться — так вдруг защипало в носу от благодарности.
Рощин сделал вид, что не заметил ее слабости, встал и принялся заваривать чай для Андрея. Ника вышла на балкон, открыла окно и высунулась почти до пояса, вдыхая уличный воздух.
— Ника, у вас звонит телефон, — раздался из комнаты голос Андрея, и Стахова метнулась через вторую дверь, схватила брошенную на пол возле кровати сумку и принялась лихорадочно искать завалившуюся куда-то трубку.
— Черт, да где же… а, вот! — найдя телефон, Ника кинула сумку на кровать и вышла на балкон.
Звонила Бальзанова.
— Здравствуйте, Вероника, извините, что я с такой задержкой, — сразу начала Людмила, едва услышав Никин голос, — но дело в том, что…
«А вот дальше я уже знаю, — подумала Стахова. — Сейчас ты мне скажешь, что исчезла Юлия».
Так и вышло — Людмила сообщила о том, что никак не смогла дозвониться до домработницы Луцкой, а потому отправила к ней водителя, и тот сказал ровно то же, что и детектив Павел. «Вот только странно, она что же — не в курсе, что муж детектива нанял? Почему сама все проверяет? Или они с Бальзановым не разговаривают об этом? Вообще странно». И Ника решилась:
— Людмила, а я знаю об этом еще со вчерашнего вечера.
— Вам Павел сказал? — тут же отреагировала Людмила, удивив Нику.
— Да.
— И вы, конечно, сейчас подумали, что…
— Ничего я не подумала, просто сказала, что уже знаю, — перебила не совсем вежливо Стахова, не желая развивать эту тему. — Значит, с этой стороны мы никакой помощи не получим. А я надеялась, что Юлия сможет рассказать, как выглядели следы на лице Натальи…
— Если у вас сейчас есть час времени, мы можем встретиться в том же кафе, я как раз в церкви возле него, — огорошила ее Людмила, и Ника поняла — у нее есть что-то еще, о чем она не желает рассказывать по телефону.
— Хорошо! — без колебаний ответила она. —
Я уже выхожу.— Отлично, жду вас в кафе, — и Бальзанова положила трубку.
Ника вышла в кухню, где Дмитрий, включив маленький телевизор, смотрел новости, и тихо сказала:
— Дима, мне нужно отлучиться на час в соседний дом. Останешься пока здесь?
— Тебе точно не нужна помощь? — внимательно глядя ей в глаза, спросил Рощин.
— Нет. Мне просто нужно увидеться с одной женщиной, она в другое время не сможет. Это для статьи.
— Ну, что ж… Работа есть работа. Ты иди, а мы тебя здесь подождем — все равно Андрюха долго будет возиться, он такой — пока все до последней буквы не проверит, не успокоится.
— Тогда я пойду, а ты хозяйничай.
Ника чмокнула Рощина в щеку, наскоро зашнуровала кеды и, прихватив сумку, вышла из квартиры.
Глава 25
Когда новость убивает
Правдивые речи некрасивы, красивые речи неправдивы.
Первое, что пришло в голову Нике, когда она вошла в кафе и увидела стоящую у витрины Бальзанову, было словосочетание «туфли из кожи мыши, больной ветрянкой». Именно так ей хотелось охарактеризовать то, во что была обута Людмила. Странная обувь бросалась в глаза, затмевая остальной наряд. «Кажется, нечто подобное я видела в детской книжке про Волшебника Изумрудного города — была там такая ведьма, а у нее серебряные башмаки. Всю жизнь меня эта книжка преследует», — подумала Ника, рассматривая удивительной формы и расцветки туфли, украшенные впереди большими бантами. Людмила вообще выглядела экстравагантно — для похода в церковь во всяком случае. На ней была легкая юбка розовато-персикового оттенка, вычурная блузка с большим жабо, в руках — дорогая мягкая сумка из золотистой кожи. Перехватив изумленный взгляд Стаховой, Людмила чуть снисходительно улыбнулась:
— Не обращайте внимания, Ника, я была не в храме, а в детской школе, я там патронесса, репетировали с детками воскресную сказку.
— Судя по туфлям, вы Гингема, — не удержалась Ника, и Бальзанова со смехом подтвердила:
— Вы удивительно догадливы! Я с таким трудом нашла эти боты у Шанель…
«И так элегантно мне по носу щелкнула — мол, даже для детского спектакля у меня туфли от Шанель!» — усмехнулась про себя Ника, нисколько при этом не задетая снобским замечанием Людмилы. Она совершенно спокойно относилась к вещам, брендам, именам и прочим принадлежностям гламура, могла себе позволить их покупать, однако не считала это таким уж обязательным, а одежду предпочитала просто удобную и хорошо сидящую на ее довольно нестандартной фигуре. Но если Людмиле хочется козырнуть — пусть.
— Ну, что, присядем? — предложила Бальзанова. — Я рискнула сама заказ сделать — ничего?
— Ничего.
Они уселись за тот же столик в углу — кафе было пустым, как обычно — и Людмила заговорила:
— Ника, мне кажется, что Юля исчезла не просто так.
— Почему вы так решили?
— Посудите сами: я с ней разговаривала как раз накануне похорон, мы договаривались, что встретимся. И вот я звоню на следующий день, отправляю водителя — и никого не обнаруживаю. Почему? Куда она могла деться?