Умершее воспоминание

Я открыл рот, собираясь сказать что-то, но решил, что говорить уже нечего, и пошёл за Эвелин. Поднимаясь в её спальню, я не мог перестать думать о ней и о том, что происходило в её жизни. Я не любил жалеть людей, но чувствовал, что в моей душе было разлито тёплое, доброе чувство жалости и сожаления к ней: у Эвелин, выходит, никогда не было семьи, у неё была только сестра, которая и теперь покинула её… Значит, у неё есть только я? Если так, то я брошу все свои силы на то, чтобы она была счастлива, чтобы чувствовала себя хорошо рядом со мной… Клянусь, я отдам ей всё самое искреннее, сильное и страстное, что осталось в сердце.

Когда я вошёл в её спальню, она сидела на полу, а перед ней лежали стопки семейных фотоальбомов. Эвелин доставала из альбомов фотографии и, без слёз всхлипывая, рвала их. Я подошёл к ней и взял её за локоть, но моя возлюбленная дёрнула рукой и продолжила уничтожение воспоминаний, которые, очевидно, никогда не были для неё родными.

— Дай мне это, — выговорил я таким тоном, которым очень редко разговаривал с Эвелин, и вырвал из её рук фотографии. — Хватит.

Она посмотрела на меня. Широко распахнутые глаза моей избранницы блестели, но она не плакала.

— Я знаю, что мы всегда спорим об этом, — устало сказал я, точно в сотый возвращался к изматывающему и бессмысленному спору, — но я хочу, чтобы мы вернулись вниз и ты поговорила со своими родителями.

Она прерывисто вздохнула, тоже возвращаясь к обсуждению этого спора, дала волю первой слезинке и, придвинув к себе ближе фотоальбомы, опустила голову.

— Э-эвел-иин, — произнёс я и поднял её на ноги. Она оттолкнула меня от себя и, закрыв лицо одной рукой, в голос заплакала. — Любимая…

— А ты всё думаешь, что я неблагодарная, — проговорила она, не глядя на меня, — раз я позволяю себе так с ними обращаться! Да? А я буду так относиться к ним всю свою оставшуюся жизнь, и думай обо мне всё, что хочешь.

Я молча смотрел на неё, обдумывая, с какой стороны к ней лучше подступить. Подобные разговоры с не самыми вежливыми жестами и словами были для нас редчайшим явлением, но каждый такой разговор отравлял мою душу. В чём крылась причина? Наверное, это было несовпадение во взглядах, что вполне естественно и, можно сказать, ожидаемо, но у меня споры с Эвелин забирали последние силы.

Я всегда считал, что мы с ней одно сердце, как она сама и говорила, и, наверное, я ожидал от наших отношений такого понимания, с которым прежде мне ещё не приходилось сталкиваться. Однако эти разногласия, существование которых я никак не мог допустить, в совокупности с проявлениями моего расстройства резко отрезвляли меня, приземляли, и я чувствовал себя так, будто меня окатили ведром ледяной воды. Чаще всего, когда разговор заходил в сторону мистера и миссис Блэк, злилась именно Эвелин, а я, если и горячился, то старался остыть как можно скорее и прийти на помощь своей возлюбленной, утешив и её.

И всё бы ничего — я готов смириться с этими спорами, которые, как я теперь был убеждён, неизбежны, — только вот, сердясь, и я, и Эвелин не обдумывали свои слова; они, холодные, чужие, оскорбляющие, вырывались как-то сами собой. Потом, конечно, злость испарялась, но неприятные воспоминания никуда не исчезают…

— Я не думаю, что ты неблагодарная, Эвелин, — начал я утешающим тоном и протянул к ней руку, но она, взглянув на меня заплаканными глазами, отступила на шаг.

— Если не считаешь, что я права, то лучше уходи, — дрожавшим голосом проговорила она, — уходи, уходи!..

И она, зарыдав, задрожала всем телом. Я не мог более оставаться равнодушным, не мог даже делать вид, что оставался равнодушным, и поэтому, сердито сжав губы, с силой прижал плачущую девушку к себе. Мне кажется, я сделал это с такой силой, что мог бы запросто задушить её.

— Ты, видимо, совсем не понимаешь, что значишь для меня? — жёстко выговорил я, но тут же себе ужаснулся. «Это ведь Эвелин, — мысленно твердил я себе, — моя добрая, хорошая, милая, любимая Эвелин…» Мгновенно смягчившись, я поцеловал её в макушку.

Она продолжала плакать, только теперь глухо, и, больше не прося меня уйти, обнимала меня за шею.

— Ладно, я больше не буду вмешиваться в это дело, — умиротворённо сказал я, надеясь навсегда поставить крест на этом разговоре. — Я ценю твоё мнение и мысли, и… Это твои родители — тебе самой решать, как к ним относится. Прости.

Несмотря на наш сегодняшний разговор с Дейвом, несмотря на реакцию мистера и миссис Блэк на моё желание увезти Эвелин и их слова, я продолжал относиться к ним как прежде, чувствуя, что просто не в состоянии изменить отношение к этим людям. Не знаю, почему всё выходило так, но думаю, что это одна из странных закономерностей человеческой сущности: мы ни за что не станем сомневаться в святости того, во что хотим верить всей душой. Даже если нам предоставят миллион самых разных и достоверных аргументов, мы, с большим недоверием изучив их, всё равно захотим остаться при своём мнении.

Я взял свою избранницу за плечи и, отстранив от себя, заглянул в её глаза.

— Когда ты ушла, мистер Блэк сказал, чтобы я забирал тебя… — несколько растерянно произнёс я. — Мы можем уехать. Хочешь, уедем сейчас же?

Эвелин, кажется, желала что-то сказать, но частые истерические всхлипы, рывками издаваемые ею, не позволили ей говорить. Поэтому она быстро закивала.

— Я так боюсь возвращаться к той жизни, — отстранившись, приподняв брови и глядя прямо мне в глаза, сказала она, — к жизни без тебя… Такое чувство, что если я буду с семьёй, то у меня не будет тебя.

— Милая, никто не заставляет тебя делать такой выбор…

— Не заставляет, а я сделаю, сделаю!

— Это безрассудство, Эвелин, — жёстко, но в то же время с неким испугом выдал я, всем сердцем желая уберечь её от ошибки. — Не надо говорить таких слов в порыве злости, поверь моему опыту!

Она поджала губы, точно хотела что-то с грубостью мне возразить, но вместо этого кинулась мне на грудь и сказала:

— Я очень хорошо понимаю, о чём говорю, и не отрекусь от этих слов даже на холодную голову. Пожалуйста, Логан, давай поскорее уедем!

Примерно в одиннадцать мы с Эвелин уже были у меня дома. Она взяла с собой только самые необходимые вещи, я помог ей собраться. Родителям, которые во время сборов смотрели на неё так, словно их грабят, моя избранница не сказала ничего, кроме довольно сухого «До скорого». Меня это, кажется, задело даже больше, чем их троих, и Эвелин это заметила. Только к обсуждению этого вопроса ни я, ни она вернуться не рискнули.

Ночь для меня выдалась беспокойная. До половины первого я помогал своей возлюбленной с размещением: для удобства немного передвинул мебель, освободил свой шкаф с одеждой, поделился с Эвелин ящиком в комоде. В постель я лёг уставший и измотанный как физически, так и душевно, но не смог уснуть и пролежал с открытыми глазами, наверное, целый час. Эвелин уже спала, хотя ей не всегда удавалось сразу же уснуть на новом месте… Да, моя постель, вполне возможно, являлась для неё этим новым местом.