Умершее воспоминание

— Мне нужно в больницу… — начала она оправдывающимся тоном.

— Ты поедешь туда после бессонной ночи? О, возьми выходной и останься дома…

— Я не могу взять выходной, дорогой, ты же знаешь.

Я опустил глаза, загрустив не столько от того, что мне придётся остаться в квартире одному, сколько от того, что Эвелин предстоит ещё один непростой день в больнице, к тому же после такой ночи. Слабо улыбнувшись, она прижала ладонь к моей щеке и спросила:

— Ты не злишься?

— Нет-нет, всё в порядке, — заверил я любимую и, взяв её руку, поцеловал её. — Может быть, мне даже необходимо остаться ненадолго одному. Хочешь, я заберу тебя после работы?

— Ты не сядешь за руль в таком состоянии, — сказала она таким тоном, точно отдала приказ, которому нельзя было не подчиниться. — Я приеду сама. В восемь буду дома.

Эвелин взглянула на меня и, с сожалением приподняв брови, вздохнула.

— Что-то не хочется мне оставлять тебя одного…

— Да всё будет в порядке, — улыбнулся я, согревшись от её заботы. — Я не маленький, один справлюсь.

Не желая быть бесполезным в доме, я, в часы отсутствия Эвелин, проветрил квартиру, слегка прибрался, покормил Блэкки и в завершение всего решил приготовить что-нибудь на ужин. Открыв холодильник, я изучил содержимое полок и нашёл ингредиенты, пригодные для приготовления пиццы. Единственное, я не совсем был уверен в их свежести… Однако я был ещё слишком слаб для того, чтобы дойти до ближайшего магазина: земля подо мной была ещё не очень тверда, а голова шла кругом. В итоге я решил, что духовка всё равно не испортит продукты, и взялся за приготовление ужина.

Моё одиночество длилось около четырёх часов, и оно, как я думал, действительно пошло мне на пользу. Я много всего обдумал, перебрал даже самые пугающие мысли и постарался сделать из них наиболее утешительные для себя выводы. Не знаю, помогло ли мне это на самом деле, но в тот вечер я впервые за долгое время почувствовал себя отдохнувшим и расслабленным.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Эвелин, вернувшись домой в восемь, как и обещала.

— Теперь, когда ты здесь, ещё лучше.

Она поцеловала меня в губы и, отстранившись, улыбнулась.

— Пахнет пиццей?

— Да. Мне кажется, я уже тысячу лет ничего не готовил.

За ужином Эвелин немного рассказала мне о том, как прошёл её день в больнице, и особенно внимание уделила рассказам о девочке Карен, которую она знала дольше всех и, кажется, больше всех любила. Я слушал её и не мог перестать улыбаться; мне нравилось, когда моя возлюбленная говорила о детях. Пытаясь понять, как Карена выглядела, я почему-то представлял её похожей на Эвелин…

Когда мы замолчали, я задумчиво уставился на свою избранницу. «Ну вот, вы оба молчите, — заговорил голос где-то внутри меня, — кажется, самое время сказать об этом. Скажи же, скажи, пока она сама ни о чём не заговорила!»

— Сегодня я думал кое о чём, — сосредоточенно и решительно начал я, но, когда Эвелин подняла на меня глаза, я сразу же растерял всю свою решимость, — думал… Просто думал, ради чего я живу.

«Струсил!» — сокрушительно пронеслось у меня в голове, и я, чего-то застыдившись, отвёл глаза в сторону. Моя возлюбленная выжидающе смотрела на меня.

— Может быть, это странно, — принялся на ходу рассуждать я, — но когда у меня что-то очень сильно болит, я всегда думаю о… о смерти. Просто мне не даёт покоя мысль: вдруг меня не станет, вот в этот самый миг? И что? Что я оставлю после себя?

Мысленно я хлопнул себя по лбу. Боже, что я нёс?..

— О чём ты ещё думал? — тихо спросила Эвелин, вовсе не придав значения странности высказанных мною мыслей.

— Что будет с миром, когда меня в нём уже не будет? — Я не выдумывал то, что говорил: я действительно когда-то размышлял обо всём этом. Да что там, мне кажется, каждый думающий человек когда-то задавался подобными вопросами! — Когда думаешь о том, что однажды тебя не станет, воображаешь, что мир завертится, как… как гигантская карусель; что он, потеряв все свои краски, в конце концов сгинет в небытие.

Сказав это, я сам удивился тому, насколько точно сумел выразить то, что пришло мне в голову.

— Но ты ведь воображаешь это, — сказала Эвелин, — а что с миром будет на самом деле?

— На самом деле? — со вздохом переспросил я. — На самом деле ничего не произойдёт. Миру всё равно. Я уйду, как ушли миллиарды других людей, и меня — одного из этих миллиардов — никто никогда не вспомнит.

— Ты будешь не среди забытых миллиардов, а среди сотен, о которых вспоминают. — Она слегка улыбнулась. — Просто подумай, сколько ты сделал для этого мира… Он не может не дать тебе ничего взамен.

— Справедливости в мире мало, — грустно сказал я, глядя себе в тарелку. — Я больше отдаю, чем получаю.

— Тогда от несправедливого мира ты просишь очень много… Не проси ничего. Обратись лучше к справедливому миру.

— А он существует?

— Конечно, — сказала моя избранница, слегка качнув головой. — Конечно, Логан, ты живёшь в этом мире.

— А ты?

— И я тоже. Этот мир состоит из двух частей, разве ты ещё не понял?

Я, посмотрев на Эвелин, улыбнулся. Она сделала то же в ответ. Эти разговоры напоминали мне те периоды, когда мы с моей избранницей только-только познакомились и делали неуверенные шаги навстречу друг другу. Воспоминания о тех временах были особенно мне дороги, хотя наше с Эвелин прошлое очень сильно отличалось от настоящего.

— Тогда несправедливого мира не существует, — сказал я, взяв с тарелки ещё один кусок пиццы. — Есть только этот. И только в нём я живу.

Ночью я спал крепко, но видел ужасные сны. Мне снилась смерть. Не чья-то личная, не какого-то отдельного человека, а просто смерть — чёрная, страшная, беспощадная. Я резко проснулся, когда понял, что в мой сон начал пробираться очень знакомый образ. Нет-нет, только не этот образ и только не в этом страшном сне…

Я понял, что было уже утро: нашу с Эвелин спальню обхватили лучи раннего, только что взошедшего солнца. Остатки мрачного сна, а вместе с тем и дикого страха, оставили меня.

Повернув голову, я посмотрел на свою возлюбленную. Она лежала на спине с открытыми глазами, вся бледная; брови её были приподняты таким образом, точно она терпела какую-то невыносимую физическую боль. К губам моя избранница прижимала ладонь.

— Эвелин?.. — испуганно позвал её я, приподнявшись на локтях. — Что такое?

Она бросила на меня быстрый взгляд и, прижав руку к животу, тоже осторожно приподнялась.

— Не знаю, — ответила Эвелин слабым голосом. — Я проснулась от жуткой тошноты.

Внутри меня всё вспыхнуло, когда я услышал это. «Её тошнит, тошнит, тошнит!» — лихорадочно завертелось в голове. Эта мысль мгновенно взбодрила меня и так воодушевила, что я чуть было не рассмеялся от радости. Был ли у меня повод для подобной радости? О, кажется, был, был…

— Тебя тошнит? — спросил я с невольно выступившей улыбкой на лице, но постарался тут же подавить её: мне пока что не хотелось, чтобы Эвелин видела мои эмоции. — О, тебе плохо, милая? — Я погладил её по волосам. — Чем я могу помочь?