Умершее воспоминание

Я снова ворвался в спальню и окинул комнату беглым взглядом. Эвелин была на том же месте, где я её оставил, и не шевелилась. Впервые за эту ночь мне стало жаль её. Она лежала в луже собственной крови, вся изрезанная осколками зеркала, со спутавшимися волосами — о, моя Эвелин!.. Я почувствовал, как горло сдавило рыдание, но всё-таки сдержался и медленно, неуверенными шагами двинулся к ней.

— Родная, — прошептал я, глядя на её закрытые глаза, — прости меня, прости, прости… Как я мог сделать такое с тобой?..

Она не шевелилась. Я сел на колени рядом с ней, совсем испачкав в крови брюки, и погладил её по голове.

— Ничтожество, — тихо сказал я сам себе, — почему я не послушал тебя? Мы могли просто поговорить…

Я провёл пальцами по её шее и вдруг побледнел так, что почувствовал холод на лице. У Эвелин не было пульса.

— Чёрт… — вырвалось у меня, и я отскочил от любимой, как от огня. Моё сердце с нечеловеческой скоростью колотилось в груди, в висках пульсировало, руки и ноги дрожали от волнения. Теперь я смотрел на неё совсем по-другому, и взгляд мой был полон уже не сожаления, а бешеного отчаяния.

Я сидел неподвижно очень-очень долго, словно пытался принять новую, ещё не знакомую мне, но так сильно ранящую мысль. Наконец я понял, почему у неё не было пульса, и, встав на колени, закричал изо всех сил.

Я ползал по полу рядом с Эвелин, стучал по нему кулаками, рыдал и орал что-то несвязное. Грудь сдавило от тоски, досады, сожаления, отчаяния и ненависти. В душе теснилась буря чувств, и я выражал их все в своих бешеных криках.

— Эвелин, Эвелин, Эвелин! — кричал я, прижимая к груди окровавленное тело. — О Эвелин, любимая, пожалуйста, открой глаза!.. Посмотри на меня, это же я… это твой Логан, любимая… Пожалуйста… Мы ведь скоро поженимся, мы любим друг друга… Как ты можешь меня оставить?

Но она не отвечала на мои крики и просьбы, не сжимала мою руку, когда я сжимал её, не целовала меня, когда я касался её губ своими. Она просто лежала на моих коленях и медленно остывала.

— Что мне делать, моя родная? — спрашивал я, покачиваясь на месте. Слёзы градом лились из моих глаз, грудь разрывало на части от истеричных всхлипов. Я целовал Эвелин в макушку, совсем не заботясь о том, что её окровавленные волосы пачкали мне лицо. — Боги, это же всё я сделал, я, я! Мой невинный ангел, ты не заслужила этого, не заслужила смерти в таких муках… Посмотри на меня! Я тебя простил, простил, я готов ещё миллион раз простить тебя, только вернись, прошу!.. Пожалуйста… Что мне делать? Как жить без тебя?.. О, прости меня, прости, прости, прости…

«В Эвелин моя жизнь, — думал я, вспоминая время, когда только-только признался себе в неземной любви к ней. — Без Эвелин нет жизни, нет смысла, нет мира, ничего нет! Кто я без неё? Что есть у меня, если у меня нет её?!»

Ответ на вопрос, что мне делать, нашёлся сам собой. С трудом отстранив от себя Эвелин, я пополз к комоду и, вывалив из него кучу вещей, достал пистолет… Да, моё сердце, я прошу тебя о самом страшном: перестань биться. Я собирался сделать это ещё в тот вечер, когда узнал обо всём… но что-то меня остановило. Я знал: это всё Эвелин. Она не заслуживала жизни без меня, как и я без неё. А теперь… теперь её не было.

Не было… Зарыдав с ещё большим отчаянием, я зарядил пистолет и снял его с предохранителя. Лучше я тысячу раз умру в нестерпимых муках, чем буду жить без неё! Лучше я буду гореть в аду, а она — нежиться в раю, пусть мы будем порознь, но только бы ни дня не прожить без неё! Только бы ни разу не проснуться с мыслью о том, что её больше нет!

Я подполз обратно к Эвелин и убрал с её лица прилипшие волосы. Застывшее выражение её лица почему-то вызвало у меня улыбку, и я, взяв её холодную руку, вложил в неё тяжёлый пистолет.

— Я так и не понял, что такое мужество, — вполголоса проговорил я, глядя на неё, — то ли смелость поднять руку на любимую, то ли готовность принять всю силу удара на себя… Не знаю. Но смотри, моя милая, сейчас я совершу, наверное, самый мужественный поступок в своей жизни.

Взяв её указательный пальчик, я положил его на курок и заставил Эвелин поудобнее взять пистолет. Руки мои сильно дрожали, поэтому не каждое моё движение было чётким и точным.

— Давай, — прошептал я и лёг рядом с ней, — разбей мне сердце. — Я нацелил дуло пистолета на свою левую грудь. — Разбей снова, только теперь по-настоящему.

Пальчик Эвелин спустил курок. Выстрел оглушил меня, а потом наступила темнота.

Боль в груди была невыносимой. Я боялся пошевелиться, потому что знал, что любое движение принесёт мне целый океан неприятных ощущений. Дышать было невероятно трудно. Я лежал на спине неподвижно и видел только темноту. В голове царила пустота, точно кто-то забрал все мои мысли и все воспоминания.

Но я что-то слышал. Сначала звуки были мало разборчивы и непонятны, но с каждым мгновением они обрисовывались отчётливее. Прошло, наверное, около двух минут, и я ясно услышал чьи-то яростные всхлипы.

Открыть глаза мне удалось с трудом, яркий свет сразу резанул по ним. Я зажмурился, издал стон и сразу почувствовал, как заныло в груди. На мою грудь будто давило что-то тёплое, липкое и тяжёлое.

Собрав в кулак последние силы, я открыл глаза и поднял голову. Терпя невыносимую боль, я оглядывался вокруг и совершенно не понимал того, что происходило.

Я лежал весь в крови, она уже порядком запеклась. Яркий солнечный свет пробивался в комнату, освещая довольно знакомые мне предметы, но я, кажется, не мог вспомнить названия ни одного из них. Футболка на мне была насквозь пропитана кровью. Метрах в трёх от меня сидели два человека. Один парень, вторая — девушка. Он обнимал её и беспрерывно плакал, а она была неподвижна, как кукла. Лица обоих были очень и очень мне знакомы, но я никак не мог вспомнить имён…

— Ты сумасшедший! — кричал парень, почему-то глядя на меня. Он не мог успокоиться, его колотило в истерике. — Дурак! Я говорил тебе, я говорил, а ты… Ты всё-таки убил её! Всё-таки убил! Убил бедную Эвелин… О, Эвелин…

«Эвелин», — пронеслась в моей голове первая достаточно ясная мысль. Прижав ладонь к левой груди, я с трудом поднялся на ноги. Голова была тяжёлой, затылок будто тянуло вниз.

— Почему я не мёртв? — спросил я, холодно глядя на парня. Мой голос шёл как будто не из меня, а откуда-то снизу.

Он поднял на меня полные горечи зелёные глаза и молча поцеловал Эвелин в лоб. Я, шатаясь, выжидающе смотрел на него.

— Поверить не могу, что столько лет дружил с самоубийцей, — вполголоса проговорил парень. Его подбородок дрожал так сильно, что парень говорил, слегка заикаясь.

Я посмотрел на пол. Возле Эвелин лежал пистолет, вымазанный в крови.

— Люди решаются на самоубийство не из глупости, — тихо ответил я и зажмурился от боли, пронзившей мою грудь. — Ты… не понимаешь. Они делают это только из мудрости.