Умершее воспоминание

И меня просто бесило, когда люди пытались быть мягкими со мной, боялись сказать что-то не то, боялись меня обидеть. Я не хотел чувствовать себя не таким, как все, я хотел быть как все. Я хотел ходить с друзьями в бар, выпивать там, веселиться и знакомиться с новыми людьми… Но болезнь не позволяла мне сделать и глотка алкоголя, я считал это сочетание гремучей смесью. Алкоголь творил со мной невиданные вещи, потому я старался ограничить его потребление. Но рядом с нетрезвыми друзьями я чувствовал себя не в своей тарелке, а это, в свою очередь, дико злило меня. Эта безграничная злость выпускала наружу все эмоции, я часто психовал. Парни смотрели на меня, с сожалением понимая, что не могут мне ничем помочь, и пытались остудить мой пыл.

Да уж… Кто мне сможет помочь? Правда горька: никто не сможет. Мне казалось, что я никогда не смогу избавиться от своего психического расстройства, что я никогда не смогу вздохнуть полной грудью и понять, что голову больше не занимают тяжёлые мысли. И мне было чертовски грустно от этого, от своих размышлений, чувств и предположений.

Поэтому, наверное, я приходил в бешеную ярость, когда кто-то, пусть даже случайно, упоминал в разговоре о моей болезни. Это выводило меня из себя. Люди держали меня за психа и, возможно, полагали, что я даже понятия не имею, о чём они разговаривают. Но я всё прекрасно понимал и всё прекрасно чувствовал. Они думали, я бесчувственный и чёрствый, раз иногда позволяю себе такое хамство и такую наглость. Они были не правы. Я понимаю всё, что говорю и делаю, но иногда я просто не могу себя контролировать. Такое ощущение, что порой моим мозгом завладевает кто-то посторонний; в такие моменты я не чувствую себя в себе. К счастью, эти припадки быстро проходят, и я снова могу контролировать всё, что со мной творится.

Парни, зная о моём расстройстве, старались вести себя сдержанно рядом со мной. Они не повышали на меня голоса, даже если я был в чём-то не прав, никогда не давали мне повода для злости. Несомненно, я ценил их поддержку, но иногда она выводила меня из себя. В конце концов дошло до того, что я считал их поведение оскорбительным, а их отношение ко мне — ненастоящим, фальшивым.

Того же нельзя было сказать про Мика, нашего менеджера. Он выделялся своей безмятежностью, но иногда, как и все люди, мог вспылить. Микки не выделял среди нас кого-то, он относился к нам абсолютно одинаково, и потому в порыве злости мог наорать даже на меня. Поначалу это пробуждало обиду в моей душе, сам не знаю почему. Но потом, когда я понял, как все окружающие относятся ко мне, поведение Мика понравилось мне. Он никогда не говорил, что я болен, никогда не говорил, что я не такой, как все. Я был для него одним из четырёх подопечных, которому он время от времени предъявлял свои требования. И это мне нравилось.

В общем-то, к Мику у меня всегда было хорошее отношение, я уважал и ценил его. Иногда мог нагрубить (как, например, сегодня), но обиды быстро забывались и оставались в прошлом. Но когда Мик прямо в лицо сказал мне, что я не здоров… Что-то у меня внутри щёлкнуло, сдавило горло. Я чувствовал невыносимую обиду оттого, что единственный человек, не выделявший меня среди остальных, позволил себе сказать такое. И это нагоняло на меня тоску.

— Логан, — послышался шёпот Микки, и он тронул меня за плечо. — Ты что, обиделся на меня?

Я удостоил его ледяного взгляда.

— С какой стати мне на тебя обижаться? Мне кажется, ты всё правильно сказал.

Он слабо улыбнулся.

— Правда?

— Да. Ты верно заметил, что я псих.

Я встал с кресла и собрался было уйти, оставив Мика наедине со своей совестью, но тот схватил меня за руку.

— Если ты сейчас уйдёшь, между нами останется некая недоговорённость.

Я покорно опустился в кресло. Не знаю, что именно, но что-то заставляло меня повелеваться этому человеку. Было в Мике что-то такое, чего не было у многих людей, записывающих себя в ряды лидеров.

Микки взял чашку кофе и сделал глоток. Он внимательно посмотрел на меня.

— Кто сказал, что ты псих?

— Ты.

— Неправда, — довольно спокойно парировал он. — Никто тебя не называл психом.

— Ты прав. Но ты сказал, что я не здоров.

— Верно. Все мы не здоровы, Логан. Особенно это проявляется с возрастом. О, знаешь, сколько всего случается? Иногда спина болит так, что не разогнуться.

— У тебя-то спина болит? — с недоверием спросил я. — Тебе же чуть-чуть за сорок.

— И что? Разве возраст имеет значение? Будучи в твоём возрасте, я знаешь сколько всего перетаскал? Где я только не работал, чтобы заработать на жизнь… У меня потом такие проблемы со здоровьем были, что оставалось только ложиться в гроб и помирать.

— Чушь.

— Нет, правда. Сейчас старые раны зажили, но следы всё равно остались.

Какое-то время мы сидели молча. Мик пил свой уже порядком остывший кофе.

— Я надеялся, ты не примешь мои слова всерьёз.

— Ты никогда мне такого не говорил, Микки. И меня это задело.

— Знаешь, Логан… Всё когда-то бывает в первый раз.

— И, я надеюсь, в последний.

Мик утвердительно кивнул.

— Если тебе так хочется, то пожалуйста. Я не знал, что для тебя моя фраза окажется такой…

— Оскорбительной?

— Да.

— Унизительной?

— В точку.

Я вздохнул и произнёс:

— Я уже забыл.

— Это потрясающе. Только не забудь проследить за своими друзьями, когда мы прилетим в Лондон.

— Я всё помню. Смотреть, чтобы Карлос не заехал в казино по дороге, иначе он просрёт там все свои наличные; смотреть, чтобы Джеймс не открывал бутылку до начала концерта, потому что, сделав глоток бренди, он не сможет себя остановить; и, наконец, чтобы Кендалл не взял в рот ни сигареты вплоть до окончания выступления, ведь это сильно испортит его голос.

— Браво, Логан. Надеюсь, твоя мамочка тобой гордится.

— Несомненно.

Я так же тихо вернулся на своё место и, взяв в руки телефон, взглянул на время. До приземления самолёта в Лондоне осталось целых восемь часов.

Вот здорово было бы позвонить сейчас Чарис… Помнится, я уже несколько недель не пересекался со своей бывшей любовью. Но я не был абсолютно уверен, что она возьмёт трубку. Должно быть, она спит, ведь на часах около полуночи.

Ничего. Думаю, я смогу навестить её, когда мы вернёмся в Лос-Анджелес. Очень надеюсь, что в плотном графике, состоящим из бесконечных репетиций, тренировок и съёмок, я сумею выкроить время для посещения госпиталя, где и находится сейчас моя Чарис.

Мы приземлились в Лондоне в полночь. На меня навалилась дикая усталость. Хотелось поскорее приехать в отель и лечь спать.

Мы впятером шагали по зданию аэропорта и с шумом везли за собой чемоданы. Сзади плелись люди, которые летели вместе с нами. Все молчали: долгий полёт оказался утомительным.

— Логан, — услышал я позади голос Карлоса и обернулся. Друг догнал меня и спросил на ухо: — Тебе не кажется знакомым этот парень в зелёной толстовке?

— Карлос, я настолько сейчас устал, что…

— Знаю. Просто посмотри.

Вздохнув, я обернулся назад. Да, именно этот парень вызвал мой интерес, когда мы только садились в самолёт. Его лицо казалось мне чертовски знакомым, но время стёрло из моей памяти его имя. За всю жизнь я встречался с таким количеством людей, что даже не мог вспомнить, где мне доводилось пересекаться с этим парнем.

— Да, — сказал я Карлосу. — Он кажется мне знакомым. А что? Это так безумно важно?

— Этот парень сидел рядом со мной и Кендаллом в самолёте. Это Маверик.