Умница для авантюриста

— Посмотри мне в глаза, — потребовал я тихо. Рени вздрогнула, но повиновалась. Два испуганных беспокойных озера. Ресницы слиплись стрелочками от слёз. — Я хочу, чтобы ты мне доверяла. Понимаю, это сложно. Но без этого ничего не получится.

Она отвела взгляд, закусила губу.

— Не могу, Гесс, — выпалила Рени, и по её решительному виду я понял: сейчас она выскажется, выплеснет всё, что на душе накопилось.

Отчего-то стало легко и спокойно. Может, это и к лучшему. Наконец-то она перестанет вести себя подчёркнуто равнодушно, вежливо и отстранённо, словно я пустое место.

— Я тебя внимательно слушаю, — подтолкнул я её к откровениям, а сам прислонился плечом к стене, сложив руки на груди.

— Нет! Это я тебя слушаю! — взорвалась она, вспыхнув. — Ты появляешься, как чёрт из табакерки, в моём гараже. Непонятный и опасный! С дурацким кроликом за пазухой! А потом начинают происходить странные события! В моём тихом и спокойном Лидли, где поимка мелкого воришки — сенсация, которую месяцами перетирают наравне со светскими сплетнями! Я всё ждала, когда снова случится что-то необычное, чтобы наконец-то утвердиться в своих подозрениях. И вот, результат, — Рени обвела дрожащей рукой каюту, где вповалку спали капитан и боцман.

Она сделала шаг назад, словно хотела быть от меня подальше, оступилась и чуть не упала, но чудом удержала равновесие. У меня от её слов брови на лоб полезли бы, не умей я сохранять спокойствие. Сколько фантазии, какой накал страстей, оказывается, живёт в этой хрупкой девушке.

— Продолжай, — в голосе моём слишком много жёсткости, которую Рени наверняка примет за угрозу. На самом деле, я просто хотел, чтобы она высказалась до конца.

— Нечего продолжать, Гесс, — она расправила плечи. Очень храбрая и боевая Рени. Напряжённая, как туго закрученная пружина. — Ты можешь убить меня. Или это сделает твой таинственный напарник? Тот, с картавым противным голосом? Мне не страшно. Я только хочу знать: почему? Зачем всё это? — она снова обводит рукой помещение и плечи её опускаются, будто от невольного груза.

Я вздохнул. Раз. Другой. Слова с языка не шли. А она ждала, готовая умереть. Почти безвольная жертва, не умеющая сопротивляться. Если так пойдёт дальше, она сдастся без звука в самый опасный момент.

Миг — и я рядом. Сжимаю её горло пальцами, а другой рукой намертво захватываю в плен её тонкое запястье. Всего лишь одно, давая шанс. И она не разочаровала. Издала возмущённый вопль и со всей силы ударила меня по лицу, одновременно делая попытку заехать коленом в пах.

Рени боролась, как тигрица. Я почти не шевелился — уклонялся только от её атак. Ничего не стоило её придушить, обездвижить, но мне важно было вот это — её яростное сопротивление — иступлённое и безрассудное.

— Замечательно, — прошептал я, всё же захватывая в плен её руки: сжал запястья, завёл их за спину и прямо впечатал девичье тело в своё. — А говорила, что готова умереть.

— Пусти! — прорычала она мне в лицо, дёргаясь изо всех сил. — Вы… ты… что себе позволяешь? Я сказала: мне не страшно умереть!

— Это одно и то же, Рени. Одно и то же.

Она на мгновение замерла — раскрасневшаяся, потная, окутанная таким запахом, что я почувствовал головокружение. А затем сдула завиток со лба и заявила:

— Что, так и убьёшь, ничего не объяснив? Я не согласна, понял? Не согласна!

— Рад это слышать, — прошептал ей почти в самые губы и наконец сделал то, о чём давно мечтал: поцеловал. Мягко, не спеша, с наслаждением. Не забирал энергию и не делился. Просто целовал, как мужчина целует желанную женщину. Нежно и трепетно, с чувством, что мир вокруг рушится — и плевать.

Рени дёрнулась пару раз, а затем притихла. Я медленно разжал пальцы, отпуская её руки. Она не сразу поняла, что свободна. А потом я почувствовал, как её робкие ладони прошлись от моих запястий до предплечий и замерли, не решаясь на большее.

Дрожь. Неукротимая. Сумасшедшая. Трепет и радость.

Я гладил её золотые волосы, зарывался пальцами в растрёпанные пряди. Трогал нежные ушки и горячие щёки. Дарил поцелуи подбородку и прикасался губами к векам. Чувствовал её жаркое дыхание и снова возвращался к желанному рту.

Я испугался силы своего желания. Сам сделал самый тяжёлый, почти невозможный шаг назад. Рени шумно дышала. Я плохо контролировал себя и чувствовал, как сжимает грудь от нехватки воздуха, понимая: воздух здесь совсем не при чём. Не живой и не мёртвый может обходиться без кислорода. Но почему-то ему невозможно обойтись без девушки с золотыми волосами. Без девушки, которая ему не верила, и от этого — огромная дыра в груди.

— Я не убью тебя, Рени, — слышу свой спокойный голос, бездонный, как пропасть. — Потому что у меня нет причин делать это. И ничего не объясню. Потому что не похищал твоего отца, не убивал несчастного на палубе. У меня нет доказательств. Только честное слово. Но оно ничего не значит для тебя. Ведь так, мисс Эренифация Пайн?

Рени

Я потёрла то место на горле, где недавно были его пальцы. Нужно что-то сказать, но в ушах — звон, в голове — пустота.

— Я не знаю, — ответила честно, как только удалось перевести дух. — Мне хочется тебе верить, но я не могу. Слишком много вопросов и тайн. И нет ни единого доказательства, что ты говоришь правду.

Он ухмыльнулся криво. Мрачная улыбка хищника. Меня трясёт от этого человека.

— Есть вещи, о которых я не могу рассказать тебе, Рени. Но они никак не связаны с тобой и теми событиями, что нежданно ворвались в твою жизнь. Если тебе необходимы доказательства, наверное, это можно устроить. Я никогда не лгу — говорил неоднократно, но ты не хочешь в это поверить. Я могу сказать неправду, ноне без последствий. Враньё для меня заканчивается одинаково: я испытываю боль.

Очередной бред. Чушь. Он словно укачивал своим голосом. Ему хотелось верить.

— Ерунда какая-то, — возразила и поморщилась: так неуверенно это прозвучало. — Боль можно сымитировать.

— Да, — Гесс больше не улыбался. — Но нельзя сымитировать следы от боли. Я хочу, чтобы ты увидела. И если после этого останутся сомнения, значит я смирюсь с тем, что ты мне не доверяешь. Приму. И даже готов буду понести наказание от любого на этом корабле. Но больше не смогу быть рядом и помогать тебе.

Я прикоснулась ледяными ладонями к пылающим щекам. И тут в голову пришла дурацкая мысль. Услужливо всплыла почему-то сцена, произошедшая в моём доме. Кажется, миссис Фредкин тогда спросила, сколько ему лет, а Гесс ответил, что сто двадцать восемь. Врал. Или иронизировал — неважно. И ничего не случилось.

— Кажется, ты говорил, что тебе сто двадцать восемь лет? — он спокойно встретил мой насмешливый взгляд. — И земля не разверзлась под твоими ногами, насколько я могу вспомнить.

— Да, ничего не случилось. Потому что я говорил правду.