Умные граждане – умное государство

Как объясняет Скотт в книге «Благими намерениями государства» [318] , авторитетном и исчерпывающем обзоре провалов авторитарных государств, пытавшихся воплотить в жизнь грандиозные концепции упорядочивания общества, управление нуждается в приемах, которые позволяли бы ему понимать гигантские и очень сложно устроенные социальные и экономические системы. Умение классифицировать, количественно оценивать и прогнозировать – стержневое в деле создания профессиональной государственной службы и укрепления национального государства.

318

Скотт Дж. С. Благими намерениями государства. – М.: Университетская книга, 2011. – Прим. ред.

Чтобы понять, кем он управляет, и получить представление о ситуации на местах, правящий центр пользуется такими инструментами, как измерения, картирование (mapping) и перепись населения. Со временем растущая стандартизация многофакторных и неоднородных условий – то есть картирование и измерения – может начать искажать действительность. Если это происходит, под угрозой оказываются легитимность управления и его эффективность.

В качестве примера Скотт рассказывает, как лесничий в Германии XIX века классифицировал и считал деревья, чтобы вычислить их коммерческую, но не ландшафтную и не ботаническую ценность. Из-за отсутствия полной картины для всесторонней оценки он решил краткосрочную задачу расчета налога на производство древесины, но поставил под угрозу долгосрочную – успешное управление лесными ресурсами. Опыт показывает, что для долгосрочного успеха людям, принимающим решения, необходимо исчерпывающее, но гибкое понимание реальных условий на местах. Это дает Скотту основания сетовать на ограниченность бюрократической логики.

Как писал политический теоретик социалист Гарольд Ласки в начале ХХ века, любая политическая система, в которой главную роль играют эксперты, подвержена «порокам бюрократии», так как профессионалы преследуют «собственные интересы без учета общественных потребностей» [319] . Профессионализм такого рода, стремящийся упрощать, чтобы считать и мерить, – возвращаясь к примеру с немецким лесничим, – позволил максимизировать доходы от древесины, но не учитывал сложности – и, соответственно, многообразия ценностей векового леса. Скотт отмечает:

319

Harold Laski, «The Limitations of the Expert», in: «Man and the State: Modern Political Ideas», ed. William Ebenstein (New York: Rinehart, 1947), 148; перепечатано с: Harold Laski, «The Limitations of the Expert», Harper’s Monthly, December 1930, 101.

Разнообразный, сложный лес со смешанными породами деревьев, полный птиц, насекомых и млекопитающих, гораздо более устойчив, гораздо более способен противостоять ущербу и восстанавливаться после него, чем монокультурные посадки. Само его разнообразие и сложность помогают ему выстоять и не прийти в упадок: старые деревья одного вида буря повалит, другого – пощадит, не тронет она и невысокие деревья первого вида. Болезнь или нападение насекомых, которое угрожает, например, дубам, может оставить невредимыми липы и вязы. Биологическое разнообразие леса служит ему страховкой – подобно тому как купец, не знающий, с чем караван встретится в пути, и отправляющий в море много судов разной конструкции, разного веса, с разной оснасткой и навигационными инструментами, имеет основания надеяться, что хотя бы какие-то его суда доберутся до цели, а тот, кто поставил на единственный тип судна, рискует потерять все [320] .

320

Scott, «Seeing Like a State», 21.

Централизованные государства очень подвержены такой слепоте. Сам профессионализм заражает их тем, что американский экономист, социолог и футуролог Торстен Веблен ядовито назвал «квалифицированной некомпетентностью» (trained incapacity). Профессиональная идеология по определению невосприимчива к богатой и сложной ткани человеческих способностей. Разумеется, свою силу бюрократические организации отчасти черпают в поддержке коалиций, одобряющих их политику.

Почтовое управление обрело огромный вес в конце XIX века, несмотря даже на сопротивление Конгресса, потому что поддержка со стороны прогрессивных моралистов, аграриев, бизнесменов и иммигрантов, с недоверием относившихся к частным банкам, предоставила ему свободу действий [321] . Моральная поддержка со стороны столь разнообразных заинтересованных инстанций дала Почтовому управлению и другим государственным агентствам больше автономии и больше сил для консолидации «вокруг их собственной картины мира».

321

Carpenter, «Forging of Bureaucratic Autonomy», 3.

Бюрократии с их правилами, языком, обычаями и методами измеряют интеллектуальный потенциал населения своим аршином. Все, кто не владеет сакральным языком жрецов, не обучался в их академиях и не соответствует профессиональным культурным шаблонам, считаются слишком невежественными, чтобы чем-либо управлять.

Поэтому, когда университеты стали местом сертификации знаний и умений, удешевили поиск экспертов-профессионалов – носителей необходимых навыков – и увеличили доверие общества к правительству, общественная экспертиза отошла на второй план. Двери, за которыми теперь происходило управление, оказались перед нею закрыты. Надежность компетенций и порядок были достигнуты ценой монополии, ведущей политику исключения посторонних и заменившей аристократию по происхождению аристократией элитарного знания. В конце концов, «профессия обладает многими свойствами самовоспроизводящейся монополии – в данном случае монополии на авторитетное мнение о природе человека и общества» [322] .

322

Haskell, «Emergence of Professional Social Science», 26.3. «The Limits of Democratic Theory Epigraph»: Walter Lippmann, «The Phantom Public» (New York: Harcourt, Brace, 1925), 13–14.

Однако если учесть, какие задачи стоят перед современным обществом, мы находимся на той грани, за которой цена бюрократии может оказаться неприемлемой. Профессионалы огородили себя неприступными стенами. Они выработали специальную терминологию, обычаи и ритуалы, не допускающие в это святилище посторонних. Они используют символы профессионального авторитета, чтобы расширять пропасть между собой и остальными. Сегодня озабоченность вызывает главным образом не столько коррупция и злоупотребления (за примечательными исключениями), сколько неспособность воспользоваться всем диапазоном актуальных и доступных знаний, навыков и умений для решения наиболее неотложных проблем.

Макс Вебер в свое время мог высмеивать гражданское участие в государственном управлении как безнадежно неэффективное. Взамен он предлагал создать класс государственных служащих – немногочисленную элиту, – которые могли бы использовать новейшие научные инструменты для управления в интересах общества.

Сегодня, однако, нам жизненно необходимо то, что есть у граждан, – и именно то, что отвергается самим устройством уважаемых профессиональных институтов. Пора черпать из источника наших глубинных ресурсов – коллективного воображения и изобретательности демократического гражданского общества. Но век власти профессионалов привел к тому, что наши общественные институты добровольно слепы к способностям людей и глухи к их стремлению внести полезный вклад в жизнь общества.

Глава 3 Теории демократии и их ограничения

В наши дни индивид ощущает себя глухим зрителем на галерке, который и должен бы сосредоточиться на происходящем таинстве, но с трудом следит за разворачивающимся действием… Он захвачен водоворотом все новых и новых правил и постановлений, погребен под грузом налогов и страшится периодически вспыхивающих военных конфликтов. Но крайне сложно убедить гражданина, что общественные дела – это и его дела тоже. Управление общественной жизнью ведется, если ведется вообще, откуда-то из удаленного центра, из-за кулис, неизвестными силами… Человек живет в мире, правила которого ему не ясны и которым он не способен управлять.

Уолтер Липпман, «Фантомная публика», 1925 год [323]

323

строки из книги Уолтера Липпмана «Публичная философия» (Lippmann W. The Phantom Public. New York: Harcourt, Brace, 1925, 13–14).

В 2012 году Белый дом запустил сайт онлайн-петиций We the People («Мы, народ») [324] . Как и его британский аналог, e-Petitions («Электронные петиции»), американский сайт предназначен для сбора подписей под петициями для дальнейшей передачи их в государственные органы страны.

Размещаемые на сайте петиции содержали самые разнообразные требования: проведение федеральной реформы в области контроля над продажей и оборотом оружия, легализация марихуаны, введение обязательной маркировки генномодифицированных продуктов или, например, строительство «Звезды смерти» [325] – идея, навеянная фильмом «Звездные войны». Изначально правительство принимало к рассмотрению обращения, собравшие всего 5 тыс. подписей, но популярность системы – так как, помимо традиционной почтовой службы, она была единственным прямым путем общения с Белым домом – заставила власти поднять этот порог до 100 тыс. подписей, которые необходимо было собрать на сайте за 30 дней.

324

«We the People, Your Voice in Government», Petitions, The White House, https://petitions.whitehouse.gov/

325

«Звезда смерти» – супероружие из фантастической киноэпопеи «Звездные войны» (режиссер Дж. Лукас), космическая станция со сверхмощной лазерной установкой, предназначалась для уничтожения целых планет. – Прим. ред.

Именно через сайт We the People в 2013 году граждане инициировали обсуждение вопроса о незаконности привязки мобильных телефонов к операторам сотовой связи. В этот момент в стране действовала поправка к Закону об авторском праве в цифровую эпоху, положения которой позволяли приравнять программный обход блокировки сотовых телефонов без разрешения сотового оператора к его нарушению [326] . Этим положением законодательства активно пользовались сотовые операторы, запрещая разблокировку телефонов даже по истечении контракта.

326

Поправка о запрете снятия блокировки (unlocking) была внесена в октябре 2012 года в действующий в США Закон об авторском праве в цифровую эпоху (Digital Millennium Copyright Act, DMCA) главой Библиотеки Конгресса США Джеймсом Биллингтоном. – Прим. ред.