Unknown
Шрифт:
человек, по возвращении на аэродром поздравил командира.
— Придет время, Кампе, и ты тоже начнешь сбивать англичан! — подбодрил его Геринг.
Он был доволен. Конечно, теперь уже не получается щелкать самолеты противника, как
орешки. И все-таки быть асом — чертовски приятно.
Как удачно вышло, что в начале войны он заболел ревматическим артритом и угодил в
госпиталь! Тогда-то он злился и страдал: идет война, а он, профессиональный военный,
закончивший военную Академию в Карлсруэ
Баденского пехотного полка принца Вильгельма, лежит на койке...
Но вот заехал к нему старый друг, бывший сослуживец по полку, а ныне — летчик Бруно
Лрцер, поговорил с ним по душам, — и жизнь мгновенно переменилась.
Бруно, а вслед за ним и его младший брат Фриц, прошел специальную подготовку и
сделался пилотом. Фриц когда-то учился в религиозном учебном заведении.
— Его теперь называют «летающий пастор», — давясь от смеха, сообщил Бруно. — Ну,
поправляйся, Герман, вставай скорей на ноги — и к нам. Не пожалеешь!
И Геринг не пожалел. С пятнадцатого года он летал с Лрцером на двухместном самолете
— наблюдателем, а потом не выдержал — решил сам сделаться летчиком.
В октябре того же пятнадцатого года мечта сбылась... Герман рвался туда, где шли бои.
— Я не могу прохлаждаться здесь, где за неделю не встретишь ни одного вражеского
самолета! — одолевал молодой летчик свое начальство. — Переведите меня туда, где
действительно сражаются!
Памятуя о том, что отец новоиспеченного пилота — влиятельное лицо, не последний
человек в мире военных, да и вообще личный друг Отто фон Бисмарка, — начальство
пошло молодому патриоту навстречу.
— Я уверен, эскадрилья моего друга Лрцера будет счастлива заполучить нового бойца во
славу великой Германии! — не обременяя себя лишней скромностью, заявил Герман
Геринг.
После радостной встречи в эскадрилье Геринг потребовал, чтобы ему позволили вылететь
при первой же возможности.
Вечером, в офицерском клубе, наспех оборудованном в каком-то местном французском
кабаке, Герман как ни в чем не бывало рассказывал:
— Когда я направил мой верный «Альбатрос» навстречу «Ньюпорам», сразу семь
самолетов врага повернули и стремительно унеслись прочь. Они действительно бегут,
едва завидев германца!
Кругом смеялись и одобрительно хлопали его по спине.
Новый летчик-истребитель действительно не отличался скромностью. С другой стороны,
не отличался он и робостью. Казалось, ему чужд инстинкт самосохранения: он бросался в
бой неистово, как дикий зверь, и не испытывал ни малейшего страха перед врагом.
2 ноября 1916 года он был сбит и с тяжелой раной бедра опять угодил в госпиталь.
— Лрцер, — жаловался Герман своему другу, когда тот заглянул к нему с визитом, —
забери ты меня, черт побери, отсюда. Не могу больше. Скучно!
— Заберу, — обещал Лрцер.
И с начала 1917 года Геринг летал в его эскадрилье... пока сам не стал командиром.
8 июля 1918 года, Западный фронт
— Капитан Геринг! — Голос адъютанта полка звучал торжественно. — Сейчас, когда вы
стали нашим командиром, позвольте вручить вам нашу культовую полковую трость. Ее
вырезал из терновника искусный мастер родом из Баварии и в свое время подарил
Манфреду фон Рихтгофену. Сейчас она переходит к вам как к командиру JG I —
Jagtgeschwader «Манфред Рихтгофен»!
...Пройдут годы, и эта трость превратится в маршальский жезл. Но ни о чем подобном не
ведает молодой капитан Герман Геринг, когда высоко поднимает этот символ воинской
славы и власти.
17 июля 1918 года, Западный фронт
Геринг был мрачен.
Он только что вернулся после очередного боевого вылета и был крайне неудовлетворен
произошедшим. Такое случалось уже не в первый раз.
Опять линию фронта пересекли французские двухместные «Кудроны» — двухмоторные
тяжелые самолеты.
Как обычно, они прорывались вперед плотным строем и с малой высоты производили
свои налеты. Двухмоторные бронированные аэропланы практически «не замечали»
летчиков Геринга.
Да уж, есть, от чего прийти в ярость! Герман лично атаковал один из «Кудронов» и
попусту расстрелял весь боезапас: француз преспокойно летел себе дальше.
Сбивать такие самолеты — дело зенитчиков. И незачем подставлять под пули
истребителей, чьи пулеметы, как выяснилось, бессильны.
Геринг взял лист бумаги и принялся писать рапорт начальству — командующему
авиацией генералу фон Хппнеру.
«Моих летчиков заставляют делать пять вылетов в день. Такие перегрузки не под силу
выдержать ни людям, ни машинам. И, кстати, о технике: я уже докладывал о том, что до
сих пор отсутствует нормальная телефонная связь между эскадрильями...»
Но была у Геринга и другая проблема, о которой он как командир не мог не задумываться.
В самом начале войны еще не существовало никаких тактических приемов воздушного
боя. Учились на ходу — точнее, «на лету», на ошибках, преимущественно на чужих
(потому что те, кто совершал ошибки сам, как правило, погибал)...
Сейчас все изменилось. Уже имеется значительный опыт. А пилоты по-прежнему
настроены лишь на одно — «свободную охоту».
Увлечены лишь тем, чтобы нарисовать на фюзеляже побольше звездочек. «Прямо как в
оперном театре — капризные примадонны и серенькие мышки-статисты», — с
раздражением думал Геринг.
Всем и каждому должно быть ясно: примадонна в полку только одна — сам командир.
Только он принимает решение: кому атаковать, когда атаковать и каким способом.