Урановый рудник

Сам Потупа у Кончара в гостях не бывал ни разу, ибо справедливо полагал, что делать ему там нечего. Меньше знаешь — дольше живешь, а он и без того знал слишком много.

Погремев связкой ключей, Потупа отпер и снял с ржавой лодочной цепи тяжелый амбарный замок. Замок он по привычке собрался было бросить в лодку, но, спохватившись, пожал плечами и зашвырнул тяжелую железку в кусты — никакой нужды в ней теперь не было, так зачем таскать за собой бесполезный хлам?

Эта мысль, как на веревке, потянула за собой следующую; Семен Захарович снова вынул из кармана бренчащую связку ключей и оценивающе подбросил ее на ладони. Ключей на связке скопилась уйма — Семен Захарович принадлежал к тому сорту людей, которые никогда не выбрасывают ключи от давно сломавшихся замков и всегда таскают их при себе. Здесь были ключи от дома, сарая, управы, приемной и от его служебного кабинета; был тут массивный, архаичного вида ключ от набитого ненужными бумажками сейфа, к коему прилагалась круглая латунная лепешка печати, и ключ от лодочного замка, только что выброшенного Семеном Захаровичем в кусты. Помимо них, на связке болталось еще множество ключей самого разнообразного вида и происхождения; каких ключей здесь не было, так это гаечных, зато консервный имелся. Эта в высшей степени солидная связка весила никак не менее полукилограмма и вечно прорывала карманы брюк, за что Семен Захарович регулярно получал нагоняи от супруги, которая, одна во всем поселке, ничуть не боялась, что ее за непочтительное отношение к главе местной администрации в одночасье утащит в лес человек-медведь, лесной дух по прозвищу Кончар.

Еще раз подбросив связку на ладони, Семен Захарович размахнулся и швырнул ее в реку. Бросок получился отменный — связка упала в воду далеко за серединой реки, на самой быстрине, где даже в засуху было довольно глубоко. Расстояние и шепот волны в затопленных прибрежных кустах заглушили слабый всплеск. Потупа проводил последнее напоминание о своей прежней жизни обычным «хр-р-р — тьфу!» и, шлепая сапогами по воде, оттолкнул лодку от берега.

Течение подхватило ее и повлекло мимо знакомых как свои пять пальцев берегов — левого, пологого, на котором стоял поселок, и правого, ощетинившегося отвесными каменными обрывами и обглоданными эрозией утесами.

Лодка у Семена Захаровича была знатная — просторная дюралевая «казанка», единственная на весь поселок. Когда-то при ней имелся и мотор, однако он давно пришел в негодность, а лодкой Потупа пользовался так редко, что тратиться на новый мотор не стал. Вообще, лодку он сберег, не продал только потому, что это было единственное надежное средство экстренной эвакуации из поселка; Семен Захарович давно уже догадывался, что сегодняшний день рано или поздно настанет.

Пристроив под кормовой банкой туго набитый рюкзак, Потупа вставил весла в уключины и несколькими мощными гребками вывел лодку на быстрину. К этому моменту поселок уже благополучно скрылся из глаз — из-за лесистого мыска виднелся только краешек пристани, все остальное спряталось за пологим склоном холма, будто и не было тут никакого поселка…

«И впрямь, будто и не было, — подумал Семен Захарович. — Господи, хорошо-то как!»

Он бросил весла, чтобы поудобнее устроиться на скамейке и, понятное дело, закурить. Надрываться, выгребая против течения к верхним порогам, как сказал жене, он, естественно, даже и не думал. Нечего ему было делать у верхних порогов, потому что как раз там стояла одна из многочисленных застав Кончара — для того стояла, чтобы разные туристы-гитаристы, экстремалы-байдарочники и прочие геологоразведчики не забрели сдуру во владения лесных людей и не увидели там, чего им видеть не положено. На памяти Семена Захаровича, забрело их туда немало, да вот чтобы хоть один назад выбрел — этого, хоть убей, Потупа припомнить не мог. Да и вообще, чего он там потерял-то? Ему надо было как раз в другую сторону — вниз по реке, на Большую землю, где города, где народу тьма-тьмущая и куда Кончар, какие бы сказки он ни рассказывал про какое-то там завоевание всего мира, не сунется еще лет сто. А если хорошенько подумать, то, пожалуй, и вовсе никогда. Кишка у него, волосатого, тонка — против всего мира воевать…

С некоторым удивлением Семен Захарович обнаружил, что, покинув Сплавное и приняв твердое решение никогда туда не возвращаться, начал мыслить как-то иначе — легче, быстрее и, главное, разумнее. У него словно пелена спала, да не с глаз, а с мозга, прямо с извилин, и теперь, если разобраться, ему было проще понять всех этих полоумных, которые рисковали идти против Кончара, чем самого человека-медведя. Да нет, если чуток подумать, какое к чертям свинячьим может быть мировое господство? Какие такие лесные духи? Кто их, духов этих, видал, кто с ними разговаривал?

Заметив, что его сносит к скалистому берегу, где даже по большой воде можно напороться на камни, Потупа подправил курс веслом и закурил новую папиросу. Он плыл вниз по реке, равнодушно скользя взглядом по диким красивым лесистым берегам, и дымил своей «беломориной», как старинный паровой катер. Время от времени, звучно отхаркавшись, Семен Захарович сплевывал за борт, и с каждым оставшимся позади километром на душе у него становилось все светлее и радостнее, как будто он выбирался из-под покрывала вечных грозовых туч на залитую ярким солнышком равнину. Как будто с каждым плевком отхаркивал он безрадостные, серые годы, проведенные в услужении у лесной нечисти. Да-да, то-то и оно, что у нечисти! Кто же он, Кончар-то, если не нечистый дух?

Он бы, наверное, запел, если б умел, так ему вдруг сделалось хорошо и спокойно. На миг, царапнув по душе легким укором, вспомнилась оставшаяся в Сплавном супруга, Антонина Егоровна, однако воспоминание это не испортило Потупе настроения: жена едва ли не с первого дня замужества только и делала, что пила из него кровь, как какая-нибудь упыриха, так что никаких нежных чувств Потупа к ней не питал. Ничего-ничего, переживет как миленькая! Уж кто-кто, а она-то нигде не пропадет!

Вот тут-то, на самом пике радостного, приподнятого настроения, что-то вдруг блеснуло в глаза Семену Захаровичу тоненьким, но ярким медным блеском. Блеск этот привиделся ему на верхушке старого кедра, что рос на пологом склоне горы по левому берегу реки. Семен Захарович привстал и сощурил глаза, однако блеск пропал, и Потупа решил, что это ему почудилось.

Блеск, однако, ему не почудился, а был на самом деле, и происходил он от медной проволоки, перекинутой через одну из тонких верхних ветвей почти что на самой макушке старого, разлапистого дерева. Поблескивая на солнце, проволока тянулась к облупленному железному ящику защитного цвета, который стоял на грубо сработанной из толстых сучьев платформе, сооруженной кем-то в развилке. Передняя крышка ящика была откинута в сторону, открывая взгляду какие-то полукруглые шкалы, верньеры и переключатели; к задней стенке были приспособлены прочные брезентовые лямки, предназначенные для ношения ящика за плечами.

Человек сведущий сразу же узнал бы в этом ящике давно снятую с производства, но по-прежнему безотказную армейскую радиостанцию Р-105; но даже тот, кто ничего не смыслит в радиотехнике, без труда догадался бы, что перед ним переносная рация.

При рации находился паренек лет четырнадцати — длинноволосый, загорелый, как дикарь, в широком и длинном, не по росту, летнем маскировочном комбинезоне. В руках у него была длинная, едва ли не больше его роста, снайперская винтовка системы Драгунова, через прицел которой подросток внимательно разглядывал плывущую вниз по реке лодку и ее единственного пассажира.

Когда путешественник был опознан, паренек нацепил наушники, мигом отрезав от себя звуки внешнего мира — плеск воды о прибрежные камни, шум ветра в кронах лесных деревьев, щебетание птиц, скрип трущихся друг о друга сучьев. Вместо всего того в ушах у него зазвучала музыка сфер — свист и шелест атмосферных помех, далекое эхо чьей-то сбивчивой, неуверенной морзянки и тупое, размеренное пиликанье какого-то радиомаяка. Нащупав на груди шнур с продолговатым утолщением, мальчик прижал клавишу и четко, как учили старшие, произнес в микрофон позывные: три раза позывной лагеря и дважды свой собственный.

После второй попытки ему ответили, и насмешливый прокуренный голос сквозь треск помех поинтересовался, в чем дело — уж не к мамке ли захотелось? Мальчик сердито ответил, что дело спешное, и на принятом среди людей Кончара странном жаргоне объяснил, что вниз по реке плывет Семен Захарович Потупа собственной персоной, с туго набитым рюкзаком и очень довольный собой.

После коротенькой паузы голос в наушниках отдал короткий приказ. «Конец связи», — сказал в ответ мальчик и, сдвинув назад наушники, упер в плечо приклад снайперской винтовки.