Уроки, Которые не Выучивают Никогда

Нерешительность порождает сомнения. «Я хочу найти свою дочь. Я хочу ее назад».

Иногда молчание звучит громче, чем крик. Это было оглушительным. Сильва ничего не сказала, и в этой пустоте я услышала жужжание пропеллеров наверху, скрип канатов и груза, когда он перемещался, и мое собственное прерывистое дыхание. В наступившей тишине я услышала, как разбилось сердце Сильвы. И, после ее слов, сказанных мгновение спустя, я почувствовала, как мое собственное разбилось вдребезги.

— Попроси меня о чем-нибудь другом, Эска. — Сильва закрыла книжку и спрятала ее в карман платья. В этом была какая-то мрачная окончательность. — Попроси меня о чем-нибудь другом.

Я не попросила. Не могла. Попросить о чем-то другом значило бы солгать о своей просьбе, солгать о боли, которую я испытывала, зная, что никогда больше не увижу Кенто. Между нами, Сильвой и мной, всегда было это, как бы мы ни были близки, как бы ни переплетались наши жизни. Как бы сильно мы ни любили друг друга и как бы сильно ни вплетали друг в друга доверие, всегда была Кенто. Сильва знала, где находится моя дочь, но отказывалась мне это говорить. Все инфекции начинаются с малого.

Остаток пути мы провели в оглушительном молчании. Я не стала подниматься на палубу — это было бы слишком похоже на побег. Изен наблюдал за мной из темного угла, примостившись на ящике, его единственный уцелевший глаз осуждающе наблюдал за мной, но Сссеракис ничего не сказал через призрака. Только наблюдал. Но во мне шевельнулся не страх, а отвращение.

Ты когда-нибудь чувствовал себя таким уставшим, таким измученным до мозга костей, что не мог заснуть? Вот это я и чувствовала. Я знала, что мне нужно отдохнуть. Я этого хотела. Я хотела закрыть глаза и погрузиться в темное забытье беспамятства, и я знала, что Сссеракис не побеспокоит меня там. Ужас тоже был истощен. Он нуждался в страхе, как я в пище, но у него не осталось сил, чтобы спровоцировать мой страх. Но я не могла заснуть, и, даже если я закрывала глаза, это не приводило ни к чему, кроме тупой боли утраты. Я просто хотела уснуть. Но иногда единственный способ по-настоящему отдохнуть — просто продолжать двигаться, пока твое тело не остановится само. Итак, я продолжала.

Когда флаер приземлился, Сильва вытащила меня из щели, в которую я сама себя втиснула. Тогда она извинилась, и я приняла ее извинение. Странно, что можно принять извинения за что-то, но никогда не принять неправильность самой просьбы, после которой последовали извинения. К тому времени, как мы достигли земли, на моем лице играла усталая улыбка. Сильва вытащила большой деревянный ящик, и я положила в него корону Вейнфолда до того, как кто-либо из жителей Ро'шана смог ее увидеть. От моего внимания не ускользнуло, что ни она, ни Коби не прикоснулись к короне. И даже в своем изнеможении я заметила, что Тамура тоже держится от нее на почтительном расстоянии.

Тогда я была бы рада, если бы для меня день на этом закончился. Имико предложила зайти в таверну и выпить чего-нибудь покрепче, чтобы отпраздновать закат и хорошо выполненную работу. Должна признаться, идея была привлекательной. Если бы передо мной стояла рюмка-другая, я бы даже с радостью согласилась составить компанию Коби, хотя она никогда не опускалась до того, чтобы выпивать с землянами. Но Сильва покачала головой, отвергая эту идею, и через несколько мгновений мы уже были на пути во дворец, на аудиенцию к самой Ранд. Я была не в том состоянии, чтобы идти на такую встречу, но есть такие приглашения на аудиенцию, которые просто невозможно игнорировать.

Из-за усталости путешествие по городу было в лучшем случае утомительным. Хардт нес ящик с короной, держа ее на расстоянии вытянутой руки, как будто содержимое в любой момент могло прожечь дерево насквозь. Коби с угрожающим видом шла впереди, одетая в кожу самца пахта. Она привлекла немало взглядов прохожих, и, я думаю, это и было целью. Хотя, возможно, я привлекала еще больше внимания, хотя прохожие быстро отводили глаза, когда я встречалась с ними взглядом. Мой взгляд всегда был довольно пронзительным, но сейчас за ним скрывалась вспышка шторма. Я пыталась не обращать на это внимания, но теперь дугошторм стал частью меня. Я каким-то образом впитала в себя часть его ярости, и его молнии сверкали у меня в глазах.

Остальные следовали за Коби. Ну, кроме Имико. Я не могу сказать тебе, когда маленькая воровка покинула нас, но в какой-то момент я заметила, что она исчезла. Так бывало всегда. Я почувствовала, как в меня вливаются новые силы, когда мы проходили через самую оживленную часть города. Ро'шан никогда не спал, и многие бы сказали, что сумерки были самым оживленным временем, особенно из-за притока товаров из мира внизу. Население было гудящим деятельным ульем, и я уже давно обнаружила, что любой живой город порождает много страха. Большинство людей этого не замечают, но меня это опьяняло. Общие миазмы беспричинного страха поднимались в воздух, и Сссеракис впитывал их, становясь сильнее с каждой минутой. Я не осознавала, насколько слабым был ужас, пока он снова не начал во мне раздуваться. Пока силы, которые он ссужал мне, не придали мне уверенности в каждом шаге. К тому времени, как мы добрались до дворца, я почувствовала себя почти новым человеком, паутина рассеялась, а мой разум снова стал острым. Это не избавило меня от усталости, но, подобно выбросу адреналина, помогло мне ее преодолевать. И я чувствовала, что мне нужно быть настороженной и внимательной при встрече с Ранд.

Я попыталась отослать остальных, когда мы добрались до подножия дворца, прежде чем отважиться подняться по аркам, но ни Хардт, ни Тамура не захотели этого делать. Хардт улыбнулся мне — он часто так делал с тех пор, как я чудом осталась жива, — и сказал, что, вероятно, это его единственный шанс увидеть Ранд, и он не собирается его упускать. Тамура хлопнул себя по лицу обеими руками и указал длинным пальцем на гнездо наверху, где сходились арки и над городом нависал дворец.

— Дольше, чем жизнь, короче, чем жизнь. Пария возвращается на вершину. — Я понятия не имела, что имел в виду сумасшедший старик, но, похоже, он определенно не собирался уходить. Мы втиснулись в арку и поднялись навстречу моей второй встрече с Ранд.

Не думаю, что я когда-либо видела Хардта таким взволнованным, каким он был в тот день. У него кружилась голова, как у ребенка, впервые увидевшего большой мир. Казалось, он не мог перестать улыбаться и переминался с ноги на ногу, как будто каждая из них так сильно чесалась, что он не мог оставаться на месте. По сравнению с ним Тамура казался просто ледяным, и старик по-настоящему переставал двигаться только тогда, когда с кем-то дрался. Я виню Хардта за нервозные предчувствия, которые испытывала, его беспокойство выплеснулось наружу, и я почувствовала, как напряжение спадает с моих плеч. Коби наблюдала за нами обоими с гримасой отвращения на ее лице пахта. Отвращение — единственное выражение, которое я никогда не путаю у пахтов, возможно, потому что у них это так хорошо получается: слегка скривленные губы, обнажающие всего несколько зубов.

Нас ждала Мезула, так звали Ранд. Она свернулась кольцами перед своим троном, и, казалось, о чем-то увлеченно беседовала с Голом, который стоял рядом с ней, неподвижный как камень. Сильва часто утверждала, что Гол был гораздо мягче сердцем, чем казалось из-за его суровой внешности. Я не могу отделаться от ощущения, что она солгала на этот счет. В Голе не было ничего мягкого, даже его глаза были двумя твердыми осколками ледяной стали и блестели не хуже моих.

— Ты вернулась. — Возможно, мне показалось, но в голосе Ранд послышалась нотка удивления. Нет, не показалось. Она не ожидала, что я выживу в руинах Пикарра. К счастью для меня, я всю жизнь не оправдывала ожиданий, к большому разочарованию тех, кто их на меня возлагал. Ранд взмахнула руками, и глаза, вделанные в ее ладони, немигающим взглядом окинули нас всех.

Коби не замедлила шага и не оглянулась на нас, а подошла к своей матери и рухнула на трон позади нее, закинув одну длинную ногу на подлокотник гигантского кресла. Я не могу сказать, когда это произошло, но она казалась выше и шире в плечах, достаточно крупной, чтобы не казаться крошечной, когда уютно устроилась там. Сильва осталась рядом со мной, и я почувствовала, как она нежно сжала мою руку, всего на мгновение, а затем прикосновение исчезло. Я получила много мужества и утешения из этого короткого контакта, зная, что она была рядом, чтобы поддержать меня. Тамура тоже стоял рядом со мной с кривой улыбкой на лице, которую я тогда не поняла. Хардт, однако, застыл на месте в нескольких шагах позади нас с открытым ртом и забытым ящиком в руках. Я повернулась и подошла к нему; он, казалось, даже не заметил, как я взяла ящик у него из рук. Но он, конечно, заметил, когда я сильно пнула его по голени, и быстро пришел в себя. Я не могу его винить, честное слово. Он стоял лицом к лицу с существом, которое наш народ считал богом. Я могла бы стоять с открытым ртом рядом с ним, но я уже встречалась с ней однажды и нашла ее скорее чудовищной, чем богоподобной. Когда я снова повернулась и пошла к Мезуле с ящиком, я заметила, что Сильва и Тамура отодвигаются от меня.