Усилитель жизни
Шрифт:
Большинство кандидатов Антона приятно удивили. Если быть совсем честным с собой, он отнюдь не был уверен, что сумел бы быстро справиться со всеми тестовыми вопросами и задачами, которые он и остальные «десантники» им подсовывали. А эти напрягались и, надо же, почти все вытягивали. Многие выглядели не только технически подкованными, но и инициативными, с огоньком в глазах. Похоже, не везде ситуация с рабочей силой была так плоха, как представлял ее Серега. А может, здесь просто больше платили и лучше умели руководить?
Три дня пролетели быстро, работы было навалом, и города за это время он почти не увидел. Потенциальные сотрудники шли и шли – дотошный начальник миссии решил воспользоваться моментом и обработать здесь всех, кого только можно, включая способных студентов. Поток иссяк лишь в середине завершающего дня. Антон
Правда, разграбление, по нынешним скучным временам, их доблестному войску заменили автобусной экскурсией. Но и это было неплохо. Погода, в последние несколько дней мрачная и дождливая, вдруг смилостивилась. Город, который он до этого видел лишь однажды, еще ребенком, открылся весь, в ясном, холодноватом свете осени. И Антон неожиданно понял, что удивлен и восхищен, несмотря на то, что уже видел и Лондон, и Париж, и Нью-Йорк.
Он почувствовал здесь как будто какой-то отрыв от повседневного, нездешность. Этого не было в других прославленных городах. Они были красивыми, разными, но всегда земными, сухопутными поселениями… а Питер вдруг оказался как будто и не городом, а кораблем, плывущим над металлически-синей Невой, словно по морским просторам. Улицы были вычерченны в правильном, параллельно-перпендикулярном порядке, как коридоры на судне. Шпиль Петропавловской крепости вдруг оказался мачтой, Дворцовая площадь – просторной, чисто выметенной верхней палубой, дома на набережных глядели окнами вдаль, подобно корабельным надстройкам. В одном городе как-то совмещалась природная стихийность и геометрический порядок, романтизм и суровые будни, безбрежное море и корабельная теснота, чудеса архитектуры и бездушный индустриальный пейзаж… Может, из этого сочетания несовместимого здесь родилась поэзия Серебряного века, а еще лет через семьдесят – немалый и лучший кусок русского рока? Да, и еще революция между ними…
Следующим утром, в серых рассветных сумерках, он вышел из поезда на Ленинградском вокзале. Деловая часть закончилась, и оставшиеся до отлета в Америку два дня можно было с чистой совестью потратить на развлечения. Оставалось только решить, какие.
Глава 2. Снежная королева
Они договорились встретиться в юношеско-романтическом духе, у памятника Пушкину. Ага – юношеское свидание «тех, кому за тридцать»: программиста и менеджера, у коей завершился очередной рабочий день. Прибавить к этому прошлые отношения. И то, что оба ныне связаны супружескими узами, у одного двое детей, а у другой, кажется, один. Антон вообще не понимал, зачем он это делает. Позвонил скорее по инерции – когда еще шанс выпадет. Ну и… просто хотелось пообщаться с какой-нибудь неслучайной и неглупой женщиной.
Позвонил – и встретил на том конце провода неожиданно радостный прием. «Привет! Ты где? Ой, как я рада тебя слышать… Давай встретимся! Ты завтра можешь?» и так далее. Отказываться было глупо, и поэтому теперь Антон прохаживался под бронзовым Пушкиным, как студент, время от времени поглядывая на часы.
Юля опаздывала. Она позвонила по мобильному и сообщила, что выехала позже и едет медленнее, чем надеялась. Ну ладно, спасибо прогрессу, можно спокойно погулять по округе, вместо того, чтобы, как встарь, идиотически торчать на месте.
Под неярким осенним солнцем шумела моторами и спешила по своим делам безбрежная, суетливая, равнодушная и все же родная, единственная в мире Москва. Огромный, во всю стену шестиэтажного здания рекламный щит изображал обросшего пятидневной щетиной молодого человека с накачанным торсом и бессмысленно-значительным взглядом, одетого в одни лишь джинсы, каковые, видимо, он и рекламировал. У Антона шевельнулась ленивая мысль, что в таком костюме гораздо больше хотелось бы видеть особу противоположного пола, он скользнул взглядом в сторону и сразу же узрел на другой стороне бульвара искомое. На таком же плакате. Правда, самое интересное девушка прикрыла руками, но, в общем, так было тоже неплохо. Вот ведь прохвосты, подумал Антон, умеют угадать потаенные желания… и тут же ему в голову пришла другая мысль, нелестная – о том, что он, видимо, не так уж сильно отличается от тех, на кого рассчитана подобная реклама. Все же он еще поглазел на джинсовую девицу, а потом перевел взгляд на Пушкина. Великий поэт за прошедшие годы не изменился – как
и прежде, не то с легкой тоской, не то с чуть заметной иронией глядел поверх толпы. На темени у него уютно примостился голубь. Все было так же, как всегда, как когда-то давно, и вместе с тем странно и удивительно, потому что Москву Антон не видел больше года, и до того столько же, а уж на этом вот месте не стоял лет пять. Он вдруг почувствовал, что время словно покатилось вспять, и стал вспоминать…***
Да, значит они встретились, когда оба были на первом курсе, в феврале, на чьем-то дне рождения. Не то чтобы он тогда влюбился с первого взгляда, но понравилась она ему сразу. Красивая… ну или, как минимум, очень симпатичная девушка. Чуть выше среднего роста, с хорошей фигурой, длинными светлыми волосами и серо-голубыми глазами, блестевшими каким-то особенным мягким блеском. Таких глаз Антон больше ни у кого не видел. Очень энергичная, живая и общительная, со смехом, как заливистый колокольчик. Телефон она дала ему без проблем. После этого они встретились раз, другой… и вдруг он обнаружил, что без этого уже не может.
Каждый раз, оказавшись рядом с Юлей, он начинал чувствовать себя как-то необычно. Как будто переходил в другое состояние сознания, в котором все вокруг становилось более ярким, глубоким, интересным. Как будто действовал легкий, но мощный стимулятор. И все, что было нужно для перехода – лишь встретиться с ней и пойти куда-то.
Они просто гуляли вечерами по городу. У Юли был настоящий талант по части выбора маршрутов. Москва, может, и не самый прекрасный город мира, если смотреть на нее беспристрастыми глазами. Но во время их прогулок она делалась другой. Прозрачной и тихой; погруженной в мягкие сумерки или светящейся огнями… Пропадали вечные спешащие толпы и стада машин, возникали из ниоткуда тихие, милые переулки, уютные дворики, просторные набережные… О чем-то они разговаривали, и это было ужасно интересно обоим. Хотя Юля еще умела как-то так тонко похвалить собеседника, что Антон сам иногда удивлялся, до чего он делался разговорчивым и остроумным в ее присутствии. Пару раз лил дождь, и они прятались от него под одним зонтиком. Ходили в кино, в театр, на какие-то выставки. В общем, внешне все было как обычно в таких случаях, а внутренне – так, что хотелось еще и еще.
Ради Юли он научился играть на гитаре и петь. Кое-как бренькал он и раньше, но тут вдруг оказалось, что есть для кого стараться, и Антон неожиданно открыл в себе неплохой голос и какой-никакой исполнительский талант. Они потом ему не раз бывали полезны в самых разных обстоятельствах.
Однажды в начале лета, долгим и светлым вечером, они бродили по центру Москвы, где-то между Тверской и Новым Арбатом. Шли по переулку, потом зачем-то завернули в подворотню и попали во дворик, где стоял небольшой особняк, окруженный старыми липами. Рядом с дверью особнячка висела затертая табличка с названием какой-то конторы, помещавшейся внутри. Дворик был уютным, только очень уж запущенным. Одну его сторону перегораживала крошащаяся кирпичная стена, в углу громоздилась куча ржавого железа, асфальт был весь в заплатках и лужах. Но все равно тут было тихо и хорошо. Юля огляделась вокруг.
– Ах! – улыбнувшись, выдохнула она. – Все-таки люблю я такие места. Даже когда тут так… неприбрано. Слушай, а что там на табличке написано?
– «Москомводхозстройпроект», – не без труда прочитал Антон. – Работают люди, проектируют что-то.
– А раньше, до революции, в нем, наверное, какой-то богатый человек жил…
Антон оглядел особнячок.
– Вряд ли очень богатый, – подумав, сказал он. – Дом ведь не такой уж большой. Да и вокруг никаких служб не видно. Жил в нем, допустим, врач. Или профессор. Или инженер. С семьей и прислугой.
– Инженер? – недоверчиво переспросила Юля. – С прислугой? Да ну. То-то сейчас в этом домике каких-то проектировщиков, небось, человек тридцать сидит.
– Знаешь, есть такое мнение, что до революции инженер – это было совсем не то, что сейчас. Году в тысяча восемьсот каком-нибудь молодого специалиста прямо после выпускных экзаменов у крыльца встречала коляска, заранее посланная каким-нибудь заводчиком, – Антон ощутил сладкую грусть и гордость за этих своих собратьев вековой давности и увлеченно продолжал, – Коляска, естественно, была в комплекте с персональным кучером. А на месте ожидал, как положено, дом с остальной прислугой. Садился этот вчерашний студент на мягкие подушки и ехал… трудиться на благо России.