Усобники
Шрифт:
На заре борьбы Твери с Владимиром за великокняжеский стол Москва была малым городом, не соперничавшим ни с Тверью, ни тем паче с Владимиром.
Кремль бревенчатый, что в ширину, что в длину чуть более полёта стрелы, стоит на холме, стрельницами красуется, а понизу узкая полоса подола, заселённая литейщиками и кузнецами, сапожниками и иным ремесленным людом. А в Верхнем посаде жили ювелиры, строили свои хоромы и бояре, кому в Кремле места не досталось. В последние годы обживалась правая сторона — за Москвой-рекой, на Балчуге. Его облюбовали кожевники-усмошвецы.
Когда Александр Ярославич
Даниил начал день с заутрени. Отстояв в церкви Успения, покинул храм, а к нему уже бежит отрок с вестью радостной: князь Переяславский в хоромах дожидается.
Иван Дмитриевич сидел в гриднице с его, Даниила, сыновьями Юрием и Иваном, беседовали. На стук входной двери переяславский князь оглянулся и, увидев Даниила, встал, шагнул навстречу. Князья облобызались.
– Заждался я тебя, князь Иван.
Даниил радостно смотрел в глаза переяславцу.
– А у нас тут на съезде свара случилась с братом моим, великим князем Андреем, — промолвил он.
– Мне о том уже ведомо от мурзы Четы. У Рязани повстречал его. Говорил, великий князь недоволен съездом. У меня, князь Даниил Александрович, обратная дорога долгой получилась, из Сарая попал я к Ногаю, его поддержкой заручился.
– То и добро, — довольно кивнул московский князь. — Пусть не мыслит владимирский князь, что с помощью Тохты всех нас за бороды возьмёт. Пока Тохта с Ногаем враждуют, нам дышать легче.
Переяславский князь неожиданно сказал:
– Ногай женить меня удумал, сестру свою отдаст.
Даниил нахмурился.
Иван рассмеялся:
– А я отговорился: куда мне жена молодая, я едва по земле ноги волочу. Эвон, с тобой речь веду, а у самого дыхание перекрывается…
Ещё не улёгся гнев великого князя на Даниила и на Михаила Ярославича, выступивших в защиту переяславцев на съезде, как новое известие распалило владимирского князя. Иван возвратился и успел в Москве побывать. Снова против него, великого князя, злоумышляли. А Иван совсем плох — соглядатаи уведомили, в пути из Орды едва не скончался. Прибрал бы Господь Ивана, тогда он, великий князь, взял бы на себя землю Переяславскую и силой принудил Даниила признать это княжество за Владимирским. А ежели воспротивится, то и Москву великий князь возьмёт на щит. Сказывают, Ногай Ивану воинов обещал, да разве станет хан Ногайской Орды затевать вражду с Тохтой?
«Брат Даниил мнит, что коли помог мне на великое княжение сесть, так я ему за это земли прирежу! Как бы не так, буду я Москву усиливать!.. Хочу единовластно всей Русью владеть, а князья удельные под моей волей, чтоб ходили. Того добьюсь, хана Тохту улещу, татар наведу, они помогут», — думал великий князь.
Разве не хан Золотой Орды помог ему, Городецкому князю, сесть на великокняжеский стол и ярлык вручил?
Сколько раз ездил он в Сарай, на коленях молил хана, на брата Дмитрия хулу возводил, а потом, возвращаясь на Русь, сердцем радовался: скачет за ним не одна тысяча татар, они его опора. Хоть и знал Городецкий князь, что татары будут жечь города, убивать и угонять в Орду русичей, но никаких сомнений, никаких угрызений совести при том не ощущал, жаждал великокняжеской власти и получил её…
В горницу вошёл боярин Ерёма. Под кустистыми седыми бровями бегали маленькие хитрые глазки. Сказал, покашливая:
– Ростовские бояре говорят, Владимир-де не по чести стольным городом именуют.
Надобно стол великокняжеский в Ростове держать.– Пора языки им укоротить.
– И то так.
Ерёма распушил бороду, помялся:
– Княже Андрей, княгиня Анастасия город покинула.
– Одна ль?
– Да уж нет. Как всегда, при ней Любомир.
– Он гридин надёжный, коли чего, в беде не оставит.
Боярин хмыкнул:
– Разве что. Да уж больно часто отлучается княгиня, не случилось бы лиха.
Князь оставил его слова без ответа. Сказал о другом:
– Ты бы, Ерёма, послал кого-нибудь в Москву, к боярину Селюте. Он, глядишь, и поведает чего-то о замыслах Даниила и Ивана.
– Да и без того известно.
Князь поднял бровь:
– Либо дружину на Переяславль навести?
Боярин промолчал, а князь своё:
– Иван на Ногая полагается.
Ерёма вставил:
– Он и на Михайлу Ярославича как на спасителя смотрит. Эвон, тверич на съезде переяславских бояр поддержал.
– Дойдёт черёд и до тверского князя.
– Вестимо.
– Однако ты, Ерёма, подошли к боярину Селюте. Хочу знать, чем Даниил дышит.
Уже когда боярин подошёл к двери, сказал вслед:
– Московский князь из друга и брата в недруга обратился.
День клонился к вечеру, когда Анастасия подъезжала к городу, оставив Любомира далеко позади. Отпустив повод, она всю обратную дорогу думала о случившемся. С той поры, когда её сердцем завладел этот гридин, княгиня жила двойной жизнью. Она боялась выдать себя и давала волю своим чувствам, лишь когда покидала Владимир. Анастасия видела, что Любомир любит её, и это ещё больше пугало княгиню: ну как станет известно обо всём князю Андрею?
Каждый раз Анастасия собиралась сократить поездки за город, но не решалась, потом подумала, что настанет осень и зима и всё само собой образуется… А Любомир был ненасытен в любви. Княгиня радовалась и огорчалась. Она молила Бога о прощении, но, греша, тут же оправдывала себя: зачем судьба дала ей немощного мужа?
Вот и сейчас Любомир едет позади. Анастасия мысленно сравнивает его с князем, и сравнение не в пользу последнего.
Миновав посад, через каменные ворота въехала в детинец. Остановив коня, дождалась, когда Любомир принял повод, легко взбежала на высокое крыльцо. В дверях столкнулась с боярином Ерёмой:
– Князь в гриднице?
– Там, княгиня-матушка.
Анастасию при слове «матушка» покоробило. Ерёма называл её так всегда, хотя сам годами вполовину старше её. Ужели не хочет замечать, что она совсем молода?
Когда Анастасия вступила в гридницу, Андрей Александрович сидел у стола на лавке, покрытой красным сукном, обхватив голову ладонями. Увидев княгиню, положил руки на столешницу, улыбнулся:
– Я только что о тебе подумал.
– Отчего бы?
– Всё резвишься.
– Лета мои такие, а когда постарею и ноги отяжелеют, тогда на лавке отсиживаться стану.
Князь вскинул брови:
– Уж, не на меня ли намёк?
– Нет, князь Андрей, ты ещё лёгок на подъем. Что стоит тебе многовёрстный путь в Орду проделать!
– В Сарай езжу не скуки ради, а козни княжьи упреждал.
Анастасия скрестила на груди полные руки:
– Ох, князь Андрей, не криви душой, ты за власть брата родного не щадишь. Аль не помнишь, как на великого князя Дмитрия в Орде клеветал и татар на него водил? Всё великого княжения алкал.
– Дерзка ты, Анастасия, — нахмурился князь, — я терплю тебя, ибо люблю. А что так жестоко истину глаголешь, то коль не я, так меня — жизнь такова. Сама, поди, ведаешь: дай тверскому князю волю, он меня с потрохами сожрёт. А брат Даниил пощадит ли?