Усобники
Шрифт:
Глава 12
Ветры с моря разбрасывали солёные брызги, обдували Балтийское побережье, а накатывающиеся волны намывали песчаные дюны.
К самой воде подступали сосны. Высокие и прямые, они подпирали небо.
Сюда, в край глухих лесов и болот, пришли со своими князьями с рек Немана и Западной Двины племена жмудь, ятвяги и другие литовцы.
Тяготы суровой жизни, наступление рыцарей Тевтонского ордена заставляли литовские племена объединяться, и роль объединителя взял на себя князь Миндовг. Выйдя из Новогрудкова,
Попав под политическое влияние Литвы, русские княжества сохранили свой язык, культуру, веру и обычаи. И когда на съезде в Дмитрове рязанский князь попрекнул смоленского, что порубежье тянется к Литве, в том была доля истины. В сильной Литве некоторые удельные князья искали спасения от ордынского ига.
После смерти Миндовга, наступившей сразу за кончиной Александра Невского, Литва не прекратила своего давления на Русь. Литовские дружины стояли в Орше, и князь Святослав Глебович Смоленский, призывая князей к единению, хотел заручиться их поддержкой.
Из Переяславля в Москву возвратился княжич Юрий, и в тот же день у Даниила Александровича с сыном вышел разговор.
– Чую, Юрий, смерть моя уже по палатам вслед за мной бродит. Песок часов моих пересыпался из одной чаши в другую. Зрю я такое и вопрошаю: а всё ли ты, князь Даниил, исполнил, что на роду написано? Ведь я в Москве княжить сел, когда голова моя только-только выше стремени поднялась. Мало было княжество Московское, а ныне в три раза возросло… Осознаешь, сыне?
– Мне ль неведомо?
– Неспроста я разговор о том повёл, о Можайске думы мои. Коли Москва этим городом завладеет, сила нашего княжества вырастет. Согласен?
Юрий кивнул.
– Вот-вот, сыне, ежели не я, то ты прирежешь Можайск к Москве. Святослав войной на Москву пойти не осмелится: у него Литва за спиной. За Можайск попытается цепляться князь Смоленский, но тогда он больше потеряет: литовцы на Смоленск посягают. Эвон, сколь они русской землицы прихватили! Затеет Святослав Глебович свару с Москвой, кто в его защиту вступится? Чую, всё миром обернётся.
Князь прикрыл глаза ладонью, грудью на стол навалился, седая борода по столешнице раскинулась. Помолчал, потом спросил с усмешкой:
– Поди, посадник Игнат речь заводил о твоём княжении в Переяславле?
Вздрогнул Юрий от неожиданности. Под взглядом отца ответил честно:
– Было такое, но я с тобой заедино: Московское княжество не след дробить. Да и посадник хоть и говорил, а на деле развеет: Переяславлю с Москвой сподручней. Так и боярская дружина мыслит. Они князю Ивану Дмитриевичу слово в том давали и клятву порушить не намерены.
– Я им верю, они на измену не горазды, Переяславлю с Москвой быть… А ещё вот о чём хочу сказать: вы с Иваном ладите, и желаю, чтоб меж вами всегда мир сохранялся, Москву крепите, не раздирайте её сварой. С Иваном я говорил о том, и он клялся завет мой исполнить… Когда же сядешь князем, хану не перечь, не накличь на Москву беды ордынской. Татары сильны, и доколе так будет, одному Богу известно…
Князь задумался. Может, мысли его снова вернулись к тем годам, когда он держал руку брата Андрея против Дмитрия? Либо вспомнилось, как навёл Андрей татар и те в силе огромной княжества разоряли, а сам Андрей с царевичем Дюденей в Городце пировали? Князь Даниил винил себя за то. Ужели не мог он распознать брата,
когда тот корысти ради Русь губил? Даниил вздохнул:– Ладно, сыне, устал ты с дороги, а я тебя речами своими обременил. Отдыхай, вдругорядь разговор продолжим.
В молодости князь Даниил немало дней проводил на охоте. Убивал лосей, случалось, и зубров. С годами и ноги уже не тс стали, и глаза подводили: нет у стрелы точного полёта. Однако и в старости бывали дни, когда кровь будоражила, звала властно, и тогда князь Даниил отправлялся в леса. Редко брал он с собой кого-то из бояр, чаще двух-трёх отроков. Подмосковные леса умиротворяли князя, и даже когда не встречал зверя и бродил попусту, он радовался жизни.
Иногда Даниил завидовал смерду, который выкорчёвывал в лесу кустарники, выжигал сухой валежник, сеял рожь и жил от сохи, а ещё имел бортик. Земля и лес кормили смерда, и не имел он княжеских забот. Бремя власти не давило его. Князь Даниил и в помыслах не держал горечи смердова хлеба…
В один из таких дней, когда вдосталь, набродились по лесу и не встретили никакого зверя, Даниил Александрович велел отрокам готовить ночлег. Как и в те прежние годы, отроки отыскали небольшую поляну, окружённую соснами и берёзами, разожгли костёр, и князь, поев всухомятку, долго смотрел на огонь. Он лизал поленья, обдавал жаром, а у Даниила Александровича одна мысль сменялась другой… Огнём горит жизнь в молодые годы, и не задумывается человек, как прогорает его костёр, затухает пламя и ничего не остаётся от костра. Ветер разнесёт пепел, дожди смоют остатки костра. Зачем же алчность человеческая, коли всё в этом мире преходяще? Обуреваемый ненасытностью, человек делается страшнее зверя. Даже хищник не убивает больше, чем надо на пропитание…
Господи, вопрошает князь Даниил, отчего человек создан таким? И он, князь Московский, жизнь прожил в помыслах и делах, как бы княжество своё расширить…
Нет, князь Даниил не судил и не корил себя, как и прежде. Жизнь полнится всякими заботами. Разумно утверждал боярин Стодол: «Не ты, княже, так тебя подстерегут, на клочья порвут твой удел…»
Князь Даниил отмёл невесть отчего возникшее сомнение: он верит — не для себя, для Москвы старался…
Ночь властвовала над Русью, спали города и деревни, затих лес, замолк. Редко какая птица вскрикнет или треснет ветка — зверь пройдёт. Спят в стороне отроки. Догорают в костре поленья. Иногда выбросят искру, и она гаснет на взлёте.
Смежил веки князь Даниил, забылся. И вдруг — заснул не заснул — привиделось ему, что подходит к костру человек в белых одеждах, борода седая, а волосы тесьмой перехвачены. Присел у костра, на князя посмотрел. «На кого он похож?» — подумал Даниил. Спросил:
«Кто ты и откуда пришёл?»
Человек поворошил палкой уголья, ответил хрипло:
«Я отец твой, князь Александр Ярославич, аль не признал?»
«Но ты же умер, отец».
«Я его дух во плоти».
«Ты явился призвать меня к себе?»
«Нет, твой час ещё не пробил».
«Когда он настанет?»
«То одному Господу известно».
«Тогда зачем ты здесь?»
«С того света слежу я за делами вашими, сыновья мои, смотрю, как вы честь мою порочите, имя моё забвению предали».
«Я ли первым начал?»
«На Страшном суде ответ держать будете, и ты, и Андрей, — как он брата Дмитрия изводил. Скажи, сыне, водил я недругов на Русь либо терзал её? Люд во мне своего защитника видел и потому нарёк Невским… Знаешь, с какой мыслью умирал я? Думал, вы продолжите дело моё и доброе имя Невского не опозорите».