Устремлённая в небо

– А ну, все по местам! – прикрикнул он. – Мы еще не закончили на сегодня. Жучик, это ты уронила фляжку?

Киммалин очнулась, быстро подобрала фляжку, и все молча забрались в кабины. Вскоре после того, как мы вернулись к тренировке с энергокопьями, я заметила, что Кобб смотрит на меня, и лицо у него было мрачное, а взгляд словно бы говорил: «Это должно было когда-то произойти, кадет. Ты собираешься сдаться?»

Никогда.

Но это не мешало мне до конца тренировки чувствовать себя погано.

Несколько часов спустя я вышла из женской умывалки с наполненными фляжками. Новая пара полицейских довела меня до дверей и убедилась, что я переступила порог, а потом, как и обычно, оставила меня в покое.

Я устало брела по территории базы. Меня переполняли злость на собственное бессилие, гнев и ощущение одиночества. Пора было уходить отсюда, в мою пещеру. Но вместо этого я выбрала дорожку, идущую вокруг здания школы, – по ней можно было пройти мимо столовой.

Я заглянула в окно и увидела, как все они сидят за металлическим столом – болтают, смеются, спорят. Они даже поддразнивали Заразу за то, что он наконец-то присоединился к ним за ужином, – надо же, какая честь для плебеев! Обычно он спускался вниз на особом лифте, который, по словам Неда, добирался до нижних пещер всего за пятнадцать минут.

Так что он сидел там, наслаждаясь всем, в чем мне было отказано, – и это после того, как он швырнул им мою тайну, словно пригоршню просроченных пайков. Я ненавидела его. В ту минуту я практически ненавидела их всех. Я почти что ненавидела отца.

Выйдя с территории базы через главные ворота, я побрела в ночь. Сразу за воротами я свернула влево, чтобы срезать дорогу через сад. Тропа привела меня прямиком к тем маленьким ангарам, где Зараза держал свой аэрокар.

Я остановилась в темноте и уставилась на его отсек. Главная дверь на этот раз была заперта, но боковая оставалась открытой, и я видела, что машина стоит там. Мне понадобилось всего полсекунды, чтобы меня осенила очередная кошмарная идея.

Оглядевшись по сторонам, я никого не увидела. В тот день стемнело рано, небесные светильники сместились, и работники, трудившиеся в саду, уже ушли по домам. Ангары находились достаточно далеко от главных ворот базы, и стоящие там охранники не могли меня разглядеть.

Я проскользнула в маленький ангар и прикрыла дверь, потом включила энергошнур вместо подсветки. Отыскав на стене разводной ключ, я подняла капот голубого аэрокара.

Сегодня Зараза может пройтись домой пешком. Это будет только справедливо. В конце концов, мне же доводилось ходить пешком – и сегодня я проделаю этот путь с большим энергогенератором от аэрокара, привязанным к рюкзаку.

16

На следующее утро я проснулась больная и разбитая, с лицом, отдавленным об игрушечного медвежонка. Я повернулась – и застонала. Все мышцы ныли. Почему мне так плохо? Что я…

Я с трудом села, щелкнула переключателем энергошнура и оглядела кабину, служившую мне постелью. Браслет осветил импровизированную кухню, кучу грибов, ожидающих чистки, камни, разложенные на сиденьях, и…

Генератор аэрокара размером с прикроватную тумбочку.

Он валялся там же, где я его бросила после того, как дотащила на своем горбу до пещеры. Я так вымоталась, что даже не стала его подключать, а сразу рухнула в постель.

Застонав, я свалилась обратно и с силой вдавила основания ладоней в глаза. Вчера вечером я так взбесилась, что… ну да, надо признать, что перестала соображать. Тогда стащить энергогенератор показалось мне отличной идеей, но наутро в этом прекрасном плане зияли огромные дыры.

«Надо же, кто бы это мог разгромить твою машину, Зараза? Наверное, единственный человек, которого не было за ужином, и единственный, у кого была веская причина, чтобы тебе отомстить?»

Когда станет известно, что это я разнесла собственность другого кадета, меня выставят из летной школы со скоростью звука. Я снова застонала, и Мегаслизня, которая уютно устроилась на приборном щитке, поддержала меня своим стоном.

Почему? Ну почему я не способна собраться? Почему я позволяю себя доставать? Беовульф и Сюнь Гуань никогда бы не допустили, чтобы их спровоцировали на подобную глупость!

Тем утром по пути в Альту я чувствовала себя совершенно больной. У меня не хватило духу даже попытаться запустить энергогенератор. Как будто это могло что-то изменить. Ну почему «Спенса здравомыслящая» и «Спенса целеустремленная» не могли хотя бы иногда действовать сообща перед тем, как я лезла куда-то, очертя голову?

Я была абсолютно уверена, что полицейские уже поджидают меня на входе, но охрана на воротах даже не глянула в мою сторону. Никто не остановил меня по дороге в класс. Через некоторое время после того, как я уселась на свое место, вошел Зараза, но и он не обратил на меня особого внимания. Наконец приковылял Кобб, и урок начался, как обычно.

В какой-то момент во время перерыва я ухитрилась взглянуть Заразе в лицо. Он не отвел взгляда. В его глазах однозначно читался вызов. Но как это можно было понять? Он ждал какой-то особой оказии, чтобы меня заложить?

День шел своим чередом. Мы учились стрелять энергокопьями по движущимся мишеням, и я уже начала надеяться, что, быть может, Зараза решил не впутывать меня в неприятности. Может быть… может быть, он будет действовать, как достойный противник. Вместо того чтобы бежать за помощью к адмиралу, попытается отомстить самостоятельно.

Если так, то, черт возьми, этот парень заслуживал уважения.

Впрочем, не слишком. Он все равно продолжал обзывать меня трусихой, со злобой и вызовом в голосе, на глазах у всех остальных. Артуро, Нед, ФМ и даже Бим обходили меня стороной, поглядывая краем глаза. На учебу это никак не влияло, но в перерывах все шушукались. Если кто-нибудь меня о чем-то и спрашивал, то, получив ответ, быстро отходил. Единственным человеком, который вел себя как обычно, была Киммалин. Конечно же, это не значило, что она ничего не заметила.

– Выходит, – сказала она, нависнув над моим стулом, когда я присела отхлебнуть воды из своей фляжки – ты поэтому такая воинственная?

– Воинственная? – переспросила я, не до конца понимая, о чем она.

– Словно хочешь сорвать с неба все звезды одной рукой и запихнуть в карман, – продолжила Киммалин, немного запнувшись, будто боялась ляпнуть какую-нибудь двусмысленность. – Такая… разгоряченная, что ли.

– Разгоряченная.

– Даже… ну, иногда… сердитая.

– Думаешь, это из-за отца я такая злая, дерзкая и раздражительная? Из-за того, что его называют трусом, я хожу с мечом в руках и кричу, что поотшибаю всем бошки и взберусь на пирамиду из черепов, чтобы добраться до тех, кто слишком высок, чтобы я могла дотянуться?

Киммалин с нежностью улыбнулась.

– Что, благослови меня звезды? – спросила я.

– Все до единой, Спенса. Каждая беспокойная звезда.

Я вздохнула и снова глотнула из фляжки.

– Не знаю. Я любила Бабулины сказки еще до того, как отца сбили, но случившееся точно не пошло мне на пользу. Когда каждый смотрит на тебя как на дочь труса – не просто на дочь труса, а на дочь Того Самого Труса, – у любого испортится характер.

– Ну, спасибо за прямоту, – сказала Киммалин и подняла вверх сжатые кулаки. – Гордость – добродетель тех, кто делает ее таковой.