Утренний дом

Лёжа на кровати и глядя на потускневший белёный потолок, он думал о матери. Она сорвалась и ушла. А ведь обещала, что закодируется, что никогда не оставит их. Плакала, избитая и грязная на коленях стояла и клялась, когда отец в последний раз вернул её. И где сейчас она? В городе или пока у Кушкиных, этих беспробудных алкашей. Что-то горькое, мешая выдохнуть, болью стянуло горло Сёмы. Все слова снова оказалось неправдой, какой были до и после рождения Катьки. Сестре соврут, скажут, что когда-то говорили ему. И Сёме надо постараться отвлечь её. В глазах защипало, Сёма моргнул и тыльной стороной ладони зло вытер щёку, повернулся на бок.

Пролежал так в мутных тошнотворных мыслях до размытой белизной зари. В пустом забытьи слышал из кухни разговор отца и вернувшегося с ночной смены Фёдора.

– Славка сказал, что у Кушкиных её видел, – рассказывал старший брат. – Пойдёшь за ней?

Отец в ответ только выругался.

– Давай я притащу её домой?

– Не лезь, – строго приказал отец. – Нечего туда соваться.

– Чего нечего? – горячился Фёдор в ответ.

– А то, что знаю я тебя! – вскипал и отец. – Чтоб Машка потом на зону передачки таскала? Я тебе сказал, не лезь туда, значит, не лезь. Сколько раз ей было говорено? Сколько!

– Пацанов разбудишь, – усмирил отца Федька. – Не полезу, сами разбирайтесь.

Скрипнул стул – Федька ушёл к себе. Сёме стало жутко. А вдруг на этот раз мать уже не вернётся. Он сел, посмотрел на неподвижную спину Серёги и понял, что брат тоже не спит. Сёма хотел выйти к отцу, но из родительской спальни донёсся звонкий голосок сестры, зовущей маму, и он не осмелился. Так начался сжатый в напряжённый серый комок предпоследний день лета.

Когда к Кузьминым прибежала Женька, ветер уже понемногу раскроил тяжёлую серость и растащил в разные стороны неровные отрезки, открыв золотистый, ясный простор. Сёма в это время жарил рыбу, а Серёга пил чай с оставшимися гренками.

– Как у вас вкусно пахнет! – влетела на кухню разгорячённая Женька. – Привет! – она бросила на пол тяжёлый рюкзак и села рядом с Серёгой. – Тётя Тома рыбку жарит?

– Тётя Сёма, – буркнул в ответ парень.

Девчонка удивлённо перевела взгляд с него на друга – Сёма обваливал рыбу в муке и следил за той, что, разбрызгивая жир, уже трещала в сковородке.

– А где тётя Тома? – осторожно спросила Женя.

– Где, где? – встал из-за стола Серёга. – В дальнем плавании!

– Кате мы сказали, что она уехала к бабушке, так что ты лучше… – Сёма не договорил, потому что на кухне появилась косматая Катюшка в майке и длинных, волочащихся по полу колготках.

– Женя, я лохматула! – заявила девочка.

– Айда, я заплету тебя? – выдавила из себя улыбку Женя. – И ты не будешь лохматурой.

– У меня просто волосы кудлатые! – показывала на кудряшки Катюшка.

Когда девочки ушли, Серёга молча собрал посуду в раковине засаленного умывальника и отправился чистить стайку. Вспотевший и всклокоченный Сёма поставил на вторую конфорку закоптелый алюминиевой чайник и попробовал поджечь её, огонь лишь слабо затрепыхался. Сложив последнюю рыбу в сковородку, парнишка отряхнул от муки руки и достал баллон. Чтобы газа хватило на чай, пришлось его раскачивать.

Тем временем Женька нашла для Катюшки тёплое платье и колготки по размеру. Вот только отыскать одинаковые ленты так и не смогла, поэтому заплела косички с жёлтым и голубым бантиками. Проводив Котю на кухню и усадив за стол, она принялась очищать от костей горячую рыбу.

– Это мне? – спросила девочка. – Ты как будто плочитала мои мысли наизусть. Женя, мы пойдём в тайник?

– В тайник? А-а-а, ну да! – Женька достала из буфета тарелки. – Сём, ты собрал вещи для банки?

– Нет ещё, – отмахнулся он, разливая чай. – Поедим и соберу.

– А письмо? Ты не будешь писать?

– Напишу. У тебя найдётся гусиное перо? И скляночку чернил пожалуйте, сударыня.

– Ха-ха-ха, – съязвила в ответ Женька.

После обеда Сёма под строгим надзором Женьки долго копался, выискивая непременно «важные и памятные», как того требовала подруга, вещи. В эту категорию попали заброшенные фишки с покемонами, завалявшиеся в ящике записки «дай списать», закладка из фантиков, открытка от одноклассниц на 23 февраля и связанный Женей на трудах, изношенный синий браслет.

– Ну, это точно памятная! – размахивал фенечкой Сёма. – Твоё чистосердечное мне в любви!

За последнее предположение он получил тычок в спину.

– Вот тоже тема, – Сёма развернул вкладыш от жвачки «Love is…» и хохоча прочитал: – «Любовь – это позволять ей класть лук в бутерброды». Ты взяла с собой бутерброды? Обещаю не возмущаться, если там схоронился лук.

Женька обиделась.

– Ладно, не дуйся, – Сёма шутливо приобнял её за плечи. – Обещаю сочинить письмо по пути. Ну? Хочешь, выбери рисунок из скетчбука?

Она приободрилась и, скинув руку Сёмы, прищурилась.

– Ловлю на слове.

– Зуб даю. Ну или голову. Что хочешь, бери. Только не сердце, оно мне ещё пригодится.

Женька сделала вид, что её сейчас стошнит.

Наконец собрались. Прихватили с собой лопату, резинового крокодила Тузика и отправились в путь. Решили идти по задворкам, чтоб никто не пристал с вопросами, куда они и на что им понадобилась лопата.

Пока шли за огородами по пыльной дороге, девочки играли в слова, а Сёма пытался сочинить письмо. Он смотрел на неподвижную, кроткую реку и вспоминал, что о ней рассказывал отец: когда-то вольная и непокорная, она подмяла под себя эту дорогу и попыталась сгрести ближайшие картофельные участки. А теперь она стара и немощна, а на бесполезной неровной дамбе растут кустарники.

– Котя, смотри, собаки! – звенящий голос Женьки вывела Сёму из задумчивости. – Давай им помашем?

Она показала Катюшке на проезжающую мимо машину, в окошке которой торчали мокрые морды овчарок.

– Они помахали мне зубами! – обрадовалась Катюшка.

Сёма и Женя рассмеялись.

Миновав картофельные участки, ребята свернули к просёлочной дороге. Какое-то время шли по сухим колеям. У покосившейся вывески с названием их деревни и облезлым гербом – золотистым колосом на голубом фоне, – остановились. Здесь заканчивалась Воскресеновка. Решили спуститься в заброшенное поле и здесь на границе спрятать банку прошлого.

Конец ознакомительного фрагмента.