Утро нового года

Однако именно за то, что Семен Семенович не может справиться, а только пуляет в Богданенко словами и сдает перед Артыновым, злость обернулась и против него, дяди. Это была не та злость, когда хочется ругаться, а тихая, более мучительная.

— Мне, как говорит моя мать, «живущему на усторонье», не полагается вас критиковать, — сказал он Семену Семеновичу. — Возможно, на своих закрытых партсобраниях вы обходитесь по-иному. Но все-таки ваши споры с директором — это пока лишь обычное пустословие.

Никогда еще он, Корней, не позволял себе по отношению к дяде ни подобного тона, ни подобного заявления.

В свою очередь и дядя, привыкший видеть в нем лишь «сынка Марфы», как бы «отколотого от славной породы Чиликиных», никогда еще не был с ним откровенным. Похлопать племянничка по плечу, вроде мимоходом угостить конфеткой, а в остальном, в самой обыденной жизни не замечать, — отнюдь не означало сближения.

Вот поэтому-то Семен Семенович и округлил глаза и даже потер их ладонью.

— Ты уверен?

Они — дядя и племянник — случайно встретились возле механической мастерской и так же, наверно, случайно дядя спросил:

— Ну, как жизнь? Как дела?

Ведь надо же было о чем-то спросить, коли уж столкнулись чуть не лоб в лоб.

У Семена Семеновича был усталый, измученный вид, спецовка в жирных пятнах мазута. Он только что вернулся с очередной аварии.

— Надолго ли вот так-то вас хватит, дядя? — сочувствуя, но еще жестче добавил Корней. — Неужели же нельзя ничего поправить?

— Я уже старик, — с неожиданной слабостью ответил Семен Семенович. — Мне теперь не хватает времени, а чертовы неполадки и аварии отнимают у меня силы.

Это было похоже на правду, хотя Семен Семенович тут же спохватился, выправил осанку и подкрутил начинающие обвисать усы. Нет-де, дружок, старость еще надо мной не вольна, заказано работать до семидесяти лет, а там, дальше, посмотрим, подумаем, сколько отмерить.

— Но постой-ка, — опять спохватился он. — Ты куда гнешь и в чем сомневаешься?

— Я не сомневаюсь. Завод сползает в прорыв. А вы спорите, спорите, у вас одни мнения, у Николая Ильича другие — полный разлад, как в технологии, и пользы от этого никакой.

Можно было назвать споры никчемными и вредными, но он пощадил самолюбие Семена Семеновича и несколько притупил остроту, повторив:

— Вы поймите меня, дядя Сема, правильно!

— Ну ладно! Давай дальше.

— Мне директор поручил выяснить причины пониженной сортности и большого процента брака. Это странное поручение: как будто, если я пройдусь по переделам и кое-какие замечания сделаю, тотчас же все наладится. Ну, так вот, я могу ему доложить: технику и технологию надо уважать, а не пинать ногой, как футбольные мячи. Но давайте, дядя Сема, проникнем немножко в глубину. Я слышал, вы сами рекомендуете не плавать на поверхности. В глубине же ваша область, а не моя, там не технология, а, сами же говорите, — люди. Но все равно, позвольте мне высказать. По-моему, так получается у вас согласно старой пословице: «Кто в лес, кто по дрова!» Ведь в конечном итоге все это отражается на производстве. Должен же кто-то из вас уступить ради общих интересов! Если вы считаете себя правыми, надо или сломить упрямство директора, или уж, на крайний случай, найти с ним общий язык.

— Выходит, ты против спора!

— Да! — подтвердил Корней чуть насмешливо. — Спор — это перекачка воды из пустого в порожнее, если он без толку…

— Мы не автоматы, а у каждого есть свои мысли и своя совесть, — принахмурился Семен Семенович. — Меня смолоду обучали не торговаться, мысли и совесть по ветру не поворачивать. То же самое Богданенко. Что же это за человек, которому одинаково: правильно или неправильно? На мое понятие, коли ты не споришь, своего собственного мнения не оказываешь, значит, либо ты сукин сын, либо рыба с холодной кровью, либо ни шиша в делах не смыслишь и боишься прославиться глупостью.

Звучало это, конечно, очень сильно, как речь на именинах.

— Разумеется, чтобы не казаться безразличным, надо всегда выступать в прениях, — как бы подтвердил Корней.

— Наш долг прежде своего товарища убедить.

— В чем?

— Давай для начала подытожим, где мы расходимся, — не обращая внимания на петушиные нотки в голосе племянника, терпеливо сказал Семен Семенович.

— Я знаю…

— Знаешь, да не все, — тверже произнес Семен Семенович. — Не бери-ка примера с Николая Ильича. Он чуть-чего — все знает, а на поверку до многого не дошел. Никудышная это привычка торопиться, брать с маху, без расчету.

Он еще долго втолковывал, разжевывал, но сомнений и недоумений Корнея не разрешил.

Неужели же целый коллектив не в состоянии повернуть одного человека на иной путь? Не годится, поставьте другого, а этого, как говорит Подпругин, пошлите доучиваться или же переучиваться.

Не так это просто! А почему? Оказывается, в тресте «имеется мнение». Завод план выполняет, не отстает, заменить руководство нет повода. Вот ежели бы он план проваливал, тогда да, тогда можно, а при хороших показателях — нельзя, хотя вероятнее всего, завод стал бы работать лучше.

— Просто у вас не хватает решительности, — подытожил Корней.

Но ведь и у него самого не хватало решительности.

Прошло, впрочем, еще несколько дней, пока он все же заставил себя снова сесть за стол и снова написать о своих наблюдениях, а потом сделал самое главное: отнес написанное.

Богданенко читал долго, напряженно, сурово и, не переставая, грыз ноготь на указательном пальце. Не понравилось. Не угодило.

— Эка, что наворочал! Целая диссертация. С похмелья не разберешь!

— А между тем, все просто, как выеденное яйцо, — сказал Корней. — Уберите сначала Артынова. Перестаньте играть технологией, как футбольным мячом…

— Может тебя поставить на место Василия Кузьмича? — прикрикнул Богданенко. — Умнее ты всех!…

— Я откажусь. Если вы будете управлять прежними способами, мы с вами быстро поссоримся.

Теперь уже ходу назад не было, хотя глотку перехватило и кровь бросилась в голову.

— Не сработаемся! — поправил он более спокойно, но непреклонно.

Богданенко побагровел, сжал кулаком подбородок.

— Слушай ты-ы, молодой человек! Кто тебя подучил? Возьми-ка назад всю свою мазню и употреби куда хочешь, я в ней не нуждаюсь. Тебя не затем посылал, чтобы клевету собирать и плеваться. Думал, ты дельный совет подашь. Между прочим, не забудь: мы тут без тебя обходились, не рыдали при трудностях! Ты свободен, можешь идти заниматься своими делами.

— Такой тон не делает вам чести, Николай Ильич! — мрачно ответил Корней. — Вам следовало бы помнить, что я не выскочка, не карьерист. Этот завод, — он кивнул на видневшийся в окнах забор, — мне известен с мальчишеских лет, не то, что вам…