Увечный бог

Тут он потряс бурдюк, вставил горлышко в рот Хельд. Потекла вода.

Она вздохнула: - Этот отец, Рутт, добрый отец.

Один из когтистых детей, года на два старше Рутта, подошел и бережно взял Хельд из его рук - он, может, и хотел бы сопротивляться, но сил не осталось. Когда Хельд оказалась в колыбели рук незнакомца, руки самого Рутта остались скрюченными, как будто он все еще ее держал. Баделле видела, что напряженные жилы у его локтей укоротились; если подумать хорошенько, когда она в последний раз видела Рутта без Хельд? Даже не вспомнить.

И сейчас в его руках остался призрак девочки.

Отец заплакал - она видела слезы на темных, изрытых щеках; он вставил горлышко в рот Рутта, силой раздвинув губы. Несколько капель, потом еще.

Рутт глотнул.

Другие когтистые дети скользнули мимо них, к извивам Змеи. Каждый вытаскивал свой бурдюк. Воды было мало, но все же они шли делиться.

Теперь Баделле видела новую Змею, пришедшую с заката - змею из железа и цепей. Она знала, что уже видела ее - во снах. Она смотрела на блестящую рептилию. "Отцы и матери, но всё же дети. А там - вижу ее - их общая мать. Вижу ее. Она идет".

Из-за спины женщины бежали новые люди с водой.

Она встала рядом с бородатым отцом, поглядела на Баделле и заговорила на языке из снов Баделле: - Скрипач, они идут не в ту сторону.

– Да, Адъюнкт.

– Я вижу только детей.

– Да.

Около женщины показался другой солдат.
– Но... Адъюнкт, чьи они?

Та повернулась: - Не имеет значения, Кулак. Отныне они наши.

Рутт спросил Баделле: - Что они говорят?

– Говорят, что нужно идти назад.

Мальчик как бы покатал во рту это слово. "Назад?"

Баделле сказала: - Рутт, ты не ошибся. Ты провел Змею, твой слепой язык выискал чужаков, и теперь они не чужаки. Рутт, ты провел нас от смерти к жизни. Рутт, - она подступила ближе, - теперь можешь отдохнуть.

Бородатый солдат, которого звали Скрипач, хотел поддержать падающего Рутта, но оба они оказались стоящими на коленях.

Адъюнкт сделала полшага к ним.
– Капитан? Он выживет?

Тот чуть помедлил, поднял голову: - Если сердце еще бьется, Адъюнкт, я не слышу его и не чувствую.

Баделле заговорила на их языке: - Он жив, Отец. Просто ушел на время.

Тот, кого Мать назвала кулаком, отошел было назад, но тут подскочил к ней: - Дитя, почему ты говоришь по-малазански? Кто ты?

"Кто я? Не знаю. Никогда не знала". Она поглядела в глаза Матери: - Рутт привел нас к тебе. Потому что ты одна осталась.

– Одна?

– Одна, кто не отвернется от нас. Ты наша мать.

Услышав такое, Адъюнкт, казалось, хотела отступить. Глаза сверкнули, словно ей стало больно. Она отвернулась от Баделле, а та указала на Скрипача: - А он наш отец, и скоро он уйдет и мы больше его не увидим. Так делают отцы.
– Мысль заставила ее загрустить, но Баделле стряхнула эту мысль.
– Так всегда бывает.

Адъюнкт вроде бы дрожала, она не желала смотреть на Баделле. Наконец она повернулась к тому, что был рядом: - Кулак, открыть запасные фляги.

– Адъюнкт! Поглядите на них! Половина помрет до рассвета!

– Кулак Блистиг, вы слышали приказ.

– Мы не можем отдать воду этим... этим...

– Выполнять, - устало сказала Адъюнкт.
– Или я прикажу вас казнить. Здесь. Немедленно.

– И вызовете открытый мятеж! Обещаю!

Скрипач встал и подошел к кулаку так близко, что тому пришлось сделать шаг назад. Он молчал, только зубы белели среди спутанных ржавых прядей бороды.

Глухо выругавшись, Блистиг развернулся кругом.
– Сами напросились. Хорошо.

Адъюнкт сказала: - Капитаны Ииль и Гудд, сопроводите Кулака Блистига.

Мужчина и женщина, что стояли позади Адъюнкта, увязались за Блистигом, держась справа и слева.

Скрипач вернулся к Рутту. Встал на колени, положил ладонь на истощенную щеку. Поднял глаза и спросил Баделле: - Он вас вел?

Та кивнула.

– Далеко? Давно?

Она дернула плечом.
– Из Колансе.

Мужчина моргнул, на миг взглянул в сторону Адъюнкта.
– Сколько же дней до воды?

Она покачала головой: - До Икариаса, где были колодцы... не... не помню. Семь дней? Десять?

– Невозможно, - подал голос кто-то из свиты Адъюнкта.
– У нас осталось воды на один день. Без нее... максимум три дня. Адъюнкт, не сможем.

Баделле склонила голову.
– Где нет воды, есть кровь. Мухи. Осколки. Где нет еды, есть умершие дети.

Раздался другой голос: - Кулак Блистиг на этот раз был прав. Мы не сможем.

– Капитан Скрипач.

– Да?

– Пусть ваши разведчики отведут к фургонам с провиантом всех, кто может идти. Попросите хундрилов отнести тех, что не ходят. Пусть пьют и едят, если смогут есть.

– Слушаюсь, Адъюнкт.

Баделле смотрела, как тот обнимает Рутта, поднимает. "Рутт стал Хельд. Он нес ее, пока мог, а теперь несут его. Так оно и бывает".

– Адъюнкт, - сказала она, когда Скрипач унес мальчика.
– Меня зовут Баделле, и у меня есть стихи для тебя.

– Дитя, если ты не попьешь, то можешь умереть. Я послушаю стихи, но потом.

Баделле улыбнулась.
– Да, Мать.

"У меня есть стихи для тебя". Она смотрела в напряженные спины, на качающиеся веревки, на поваленные статуи. Две ночи с момента встречи, и Баделле больше не видела Адъюнкта. Как и Скрипача. Вода кончилась, Рутт еще не просыпался, Седдик сидит на груде бревен, раскладывая безделушки неким узором, чтобы тут же смешать его и начать заново.

Она слышала споры. Слышала звуки драк, видела внезапно возникавшие стычки - выхвачены ножи, подняты кулаки, солдаты сцепляются... Видела, как эти мужчины и женщины идут к смерти, ведь Икариас слишком далеко. Им нечего пить, а те, что пили свою мочу, скоро сойдут с ума, потому что моча - яд. Однако они не хотят пить кровь умерших. Просто бросают их позади.

За ночь она насчитала сорок четыре. За прошлую ночь было тридцать девять, а днем унесли из лагеря семьдесят два трупа, уже не позаботившись рытьем могил. Просто сложили их рядами.