Уязвимость

— Я говорю! — повышает он голос. — Ты слушаешь. Иначе мы утонем в твоих эмоциях. Арина… По документам Арина мне жена. Но у нас никогда не было сексуальной связи и не будет. Остановись, Саша. Не надо себя изматывать этими пустыми эмоциями. Арина мне сестра. Пе по крови, но по сути. По-поводу “врал”. Не соглашусь. Хотя — да. Но только формально. По существу — сказал чистую правду. За каждым понятием стоит его содержание, Саша. Что стоит за понятием “брак”, “жена”? За этим стоит та реальность, которой нет между мной и Ариной. Но ты бы считала именно эту информацию. И не зная меня, не зная ее, не посмотрев на нас рядом с собой… Как бы ты отреагировала на такую информацию? М? Уверен, даже не стала разбираться в деталях, так? И тогда я потерял бы тебя, даже не имея возможности донести тебе суть вещей. Я был тогда никем для тебя, чтобы ты решилась погрузиться в эту ситуацию и посмотреть на неё изнутри. И я сделал так, как сделал. Быть может, оказался неправ и нужно было искать третий способ.

— Ваш брак фиктивен?

— Нет. Наш брак — способ быть родственниками. Общая кровь в нас не течет. И мы породнились так.

— Разведись.

— Не могу! И не хочу. Мы — семья.

— Тогда это все ложь! Я не верю.

— Чему именно.

— Что Арина не твоя женщина.

— Послушай…

Выкидывает недокуренную сигарету в окно и тут же прикуривает снова.

— Не секс делает людей близкими. Есть кое-что и посильнее. То, каким видела меня Арина, откуда она меня вытаскивала… То, какой видел ее я… После этого невозможно… — он отрицательно качает головой, отворачиваясь к окну.

Замолкает. Медленный глубокий вдох.

— В аду нет разделения на мужчин и женщин, Саша. Когда ты видел, как человека превращают в животное, ты не можешь потом… Это невозможно. Это отрицает саму суть женственности, мужественности… Кроме сострадания ничего не остается.

— Это ваше прошлое. Причем здесь брак?

— Я выжил только потому, что Арина оказывалась рядом. ТАМ. Она была единственная русская. Я не знал язык. Если ты не исполнял команду тут же тебя стимулировали из травмата. Я не знал язык… Она меня учила, лечила, заставляла выживать. А я не хотел. несколько лет она была уже там. Она отлично умела выживать. Она поверила, что ничего другого больше в ее жизни не будет. Ничего другого, кроме как быть подножной рабыней для солдат, которые и человеком то ее не считали. А, ладно, Саш. Ни к чему детали. Я выжил только благодаря ей. Это важно. Но когда нам повезло попасть под обстрел наших, и я вытащил ее оттуда сюда. Когда мы оказались здесь… Мы были никому не нужны. Я был инвалидом физически, а она психически. Поверь, ты бы и не взглянула на меня такого. И я бы, наверное, забил, если бы не чувствовал ответственность за нее. Мы опять выживали. Снова была борьба. Теперь с системой. С самими собой. Мы стали целым. Нездоровым, может быть. Я не спорю. Но она часть меня. Мы стали ходить к психоаналитику. Он посоветовал нам сблизиться физически. Но это было невозможно. Мы отказались от этой идеи. Арина не воспринимает секс, как близость или удовольствие, нас не тянуло друг к другу, мы не смогли это переломить. Тогда он посоветовал нам разъехаться и попытаться начать нормальную жизнь. Я снял себе квартиру недалеко… Она уверяла, что “в порядке”, мы часто виделись, а в один прекрасный вечер, она просто легла в ванну и… Почему? Потому что оказалась опять никому не нужна. Она меня вытащила, а я на тот момент не смог. Я убедил ее, что нуждаюсь в ней столь же сильно. Доказал это так как счел возможным. Такой вот мы “урод”.

— Тебя все устраивает?

— Не имею морального права жаловаться. И не стану жаловаться. Мне спокойно от того, что она рядом, и я могу контролировать ее благополучие.

— Это навсегда?

— Жить с самой собой она больше не умеет. Ни один мужчина не примет ее асексуальность. Детей у неё не будет, она никогда не родит, потому что рабынь стерилизуют, чтобы не париться с контрацепцией и абортами. Да и не думаю, что такое желание у неё возникнет. Близких у нее нет. С людьми она сближаться не может. Ты единственная принята внутрь. Принята безусловно. Просто потому что Арина любит меня и желает мне счастья. И Арина останется на своем месте, Саша. Вот за это можешь меня ненавидеть, презирать. Слова не скажу. Но это моя ответственность. Я не стану рисковать Ариной. Она — мой ребенок в чем-то. Я не могу ее бросить.

— А меня?

— Если ты принимаешь Арину, все остальное я положу к твоим ногам. И сяду сам. Но, только потому, что мужчина влюбляется в женщину, он не имеет права бросать своих близких.

— Я так не смогу…

— Почему? Только потому что в нас с ней кровь разных родителей?

— Это нездорово.

— Ну и что.

— Она чужой человек.

— Она — мой человек.

— Она всегда будет жить с нами?

— Возможно. В какой-то мере я могу нас разнести в пространстве, но незначительно.

— Я никогда не стану твоей женой?..

— Женой делает не печать, Саш. Но и в печати между мной и тобой смысла нет.

— Почему?

— Рано или поздно ты захочешь детей и нормальную семью. И ты её заслуживаешь. Я ничего этого тебе не дам. Мы — уроды, ты сама всё понимаешь. Не думаю, что ты протянешь долго. Хочется верить. Но надо быть реалистом. Но я бы хотел… Я хочу… получить столько тебя, сколько мне будет отведено, пока твои чувства ко мне сильны. Извини за эгоизм. Да. Я разжигал их намеренно, как мог. Я тебя топил. Тем, в чем силён. Я очень надеялся, что утонешь достаточно сильно, чтобы принять все мои уродства. В начале, понимая утопичность своих желаний я пытался свести все к каким-то другим форматам, но ты не позволила. А так как хотела ты, у меня не вышло. Но я очень старался. Прости.

— Я хочу поговорить с Ариной.

— Нет. Я запрещаю поднимать эти темы с ней.

— Почему?

— Потому что она скажет, что “в порядке” и освободит тебе место, Саша. А я потом ни себе, ни тебе этого не прощу. Осуждаешь?

Отрицательно качаю головой.

— Нет.

— Я очень тебя прошу, давай попробуем.

— Нет.

— Ясно.

Отворачивается опять к окну.

— Я пойду…

— Нет, не ясно. Один вопрос. Скажи мне причину по которой “нет”. Хочу знать точно.

— Мне никогда не стать тебе ближе, чем она.

— Мм…

— Осуждаешь?

— Нет. Ты лучшее, что со мной случалось. Будь счастлива.

Закрываю за собой дверцу. И не ощущая ног, иду домой.

Глава 62 — Система из трех переменных

Дома пусто и неуютно. Я больше не плачу. Нет повода. Нет ни обиды, ни горечи… Только пустота. Она звенит. И я лежу, смотрю в потолок. Утро. Тридцать первое декабря…

День подарков. Я всегда покупала подарки в этот день. Кому покупать? Надо кому-то покупать.

С трудом привожу себя в вертикальное положение. Вчера так ничего и не поела за весь день. Голова кружится и тошнит. Находясь в эмоциональной коме жарю себе пару яиц и делаю кофе. Но не съедаю и половины. Телефон вздрагивает на столе. Мой желудок сжимается.

Только не звони мне, пожалуйста… — про себя умоляю я Кирилла.

Я ничего не понимаю итак про себя. Не сбивай меня, не путай.

Хотя уверена, что он и не станет. Не будет никакого вежливого формального общения “бывших”. Настойчивого давления. Напоминания о том, что он все еще носит кольцо и я могу передумать. Это не про него.

И я не ошибаюсь, это не Кирилл. Номер незнакомый.

— Да?

— Александра Малинина?

— Да.

Сердце колотится, как будто-то что-то случилось.

— Следователь Андреев. Вы меня помните?

— Конечно. А что случилось?… — прижимаю я руку к груди, пытаясь успокоить скачущее сердце.

— Звоню сообщить, чтобы Вы были в курсе. Ваш брат, Петр Малинин, задержан. Сейчас находится в СИЗО. Можете больше не волноваться. Ему инкриминируют разбой и воровство, перепродажу краденного. Выйдет он отсюда нескоро.

— Ммм… А я могу его увидеть как-то?

— Записывайте адрес. Сегодня до обеда. Потом, только после Нового года.

— А что привозят людям… которые в СИЗО? Наверное, можно не все.

— Хм… — растеряно. — Перешлю Вам памятку.

— Спасибо большое.

Держа пакет в руках я иду за надзирателем. Здесь длинные коридоры, тусклое освещение. Это все давит. Мне очень тяжело. И страшно, когда двери с лязгом закрываются за моей спиной. И я стараюсь не думать о Кирилле и Арине сейчас. Потому что все мысли скатываются в их прошлое. Я ничего не знаю о нем, но уверена СИЗО это курорт по сравнению с тем, где были они. Внутри меня всё дрожит от ужаса.