Uzbekiada

– Не точь-в-точь, но примерно так всё и выглядело.
– Согласился голубоглазый, глядя на торчащую из-под легковушки мускулистую, но жирную руку.
– Серуня, ну как так-то, а?

Глава 12.

О бедном жирдяе замолвите слово или как нечаянно совершить акт геноцида.

– Весна - время школьников и самоубийц... Весна - небо синее, как синяки под глазами...

– Прекрати! Здесь не место для подобных песен!

– Я был там, когда Серуня пал!

– Неимоверно пафосно признался Андрей.

– Конечно был. Именно ты толкнул его под машину.
– Напомнила Екатерина.
– Хорошо хоть он выжил, а тебя не посадили.

– Между прочим, я сделал это нечаянно и по большому счёту не виноват, что так получилось... Да и отделался он лёгким испугом. Подумаешь, перелом задницы!

– А если бы был перелом шеи?

– Ты же его видела. У него нет шеи! Нечего ломать!

Они ожидали прибытия лифта в фойе больницы. Голубоглазый морщился, рассматривая нелепую мумию, лежащую на каталке рядом с грузовым лифтом. Ни один из лифтов не желал спускаться, и Андрей решил рассмотреть страдальца поближе. Жалкая пародия на вождя мирового пролетариата была почти полностью скрыта простынёй, не двигалась и кажется, даже не дышала. Покойник? Очень может быть. Больница без брошенного посреди приёмной, бесхозного трупа не больница вовсе, а какое-то недоразумение.

Он сделал шаг к каталке. Ещё один. Ещё шаг. Либо где-то в подвале больницы только что завершился очередной сатанинский ритуал, либо труп на самом деле был всё ещё жив. Андрей не верил в чудеса, поэтому предпочёл считать уместным первый вариант. Мумия открыла единственный не перевязанный глаз, глубоко вдохнула, наполняя хилые лёгкие воздухом и повернула голову к нему.

– Где я?
– Спросил старик, разглядывая голубоглазого незнакомца в окружении десятков цветных огней.
– Кто ты?

– В твоём случае, дедушка, вопрос довольно сложный. Я бы даже сказал, что риторический.
– Неоднозначно ответил Андрей.
– Где бы ты не оказался... Одной ногой в могиле уж точно. А я...

Не успел Андрей представиться, а Екатерина схватила его за рукав и затащила в лифт.

Старик проводил взглядом голубоглазого и задумался о превратностях судьбы. Незнакомец исчез, но огни остались. Они наполняли фойе, переливаясь мириадами цветом окутывали некоторых людей. Кажется, было что-то подобное ранее. Он смотрел в потолок и гадал, что же это за огни такие, но как не старался, найти ответ так и не смог. Всё так же пялясь в потолок, Никонорыч провёл ещё двое суток. За это время потолок несколько раз сменился, огней становилось меньше, он видел мужские и женские лица. Один раз старик даже стал свидетелем диалога двух мужчин. Один из них интересовался состоянием Мафусаила, второй предположил, что тот пребывает в коматозном состоянии и предложил зашить Старой падле глаза, если вскоре тот не придёт в сознание.

В палате остались только он и один огонёк. Самый надоедливый из огоньков. Старик думал, огонёк кружил над ним и без устали пищал. Писк, как комариный, резал слух, мешал сосредоточиться на мыслях. Старик снизошёл до того, чтобы выпасть из раздумий, полностью сосредоточиться на писке, который стал напоминать речь. Некоторое время спустя он всё-таки услышал и уверовал.

– Никоногыч... Никоногыч, пгоснись.
– Картаво вторил писк.

Старая падла долго разглядывал единственным открытым глазом огонёк, пока в конце концов не разглядел в нём маленького человечка, не более восьми сантиметров ростом. Человечек выглядел необычайно деловито, он носил чёрный пиджак, брюки и неизвестный головной убор больше напоминающий перевёрнутую миску. Такие же маленькие, почти прозрачные крылышки существа несли на себе до боли знакомый шестиугольный символ.

– Никоногыч, пгосыпайся... Нам надо идти.

– А ты кто?
– Спросил старик.

– Я - твоя личная феечка-жид. Меня зовут Изгаиль.
– Ответил человечек, весело тряхнув торчащим из-под ермолки пейсом.
– Мой долг помочь тебе обгести упокоение... Ты стагенький, тебе это необходимо, но если ты дашь мне шекель, то я оставлю тебя в покое.

– Шекель? У меня нет денег...

– Тогда вставай, я тебя пговожу!

Старик не хотел вставать. Феечка-жид не внушал доверия и тем не менее пришлось подняться с кушетки. Неравен час, в комнату ворвётся тот самый юнец, набросится на него и зашьёт глаза, как и предлагал.

Взглянув на себя, Никонорыч обнаружил, что одет исключительно в ничего. В следующую секунду, он сорвал с кушетки простыню и обернулся ей словно тогой. Порог престарелый Публий Гораций Коклес переступил высоко, задрав голову, решительно и как-то даже надменно. Выйдя в коридор, старик увидел десятки людей и сотни феечек. Провожатый незамедлительно устроился на плече старика и пояснил:

– Нас здесь множество, почти двадцать тысяч, а может и больше. Мы помогаем тяжело больным и умигающим. Мы здесь всегда, потому что не можем покинуть это здание. Мы гождаемся и умигаем здесь... Целые поколения... Напгаво.

Старик повернул в указанном направлении и встретился лицом к лицу с огромным, раскормленным охранником. Прикинув соотношение массы охранника к своей собственной, тщедушный старик не придумал ничего лучше кроме как бежать в противоположном направлении.

Если бы оба имели представление о том, как действительно должен выглядеть бег, то устыдились бы. Старик перебирал худенькими ножками так быстро, как только мог, делая крохотные шажки, а охранник совершал широкие тяжелые шаги, но делал это крайне медленно и всё равно неизменно настигал Никонорыча у поворотов коридора. Десять минут и сорок метров дистанции спустя, погоня вырвалась на лестничную площадку и тут старик умудрился разорвать дистанцию! Оступившись на первой же ступеньке, Старая падла кубарем пролетел лестничный марш, неожиданно резво поднялся и снова оступился. Ещё четыре марша спустя, то что осталось от Мафусаила, очутилось на цокольном этаже больницы.

– Туда! Туда!
– Советовал Израиль, показывая миниатюрным пальчиком на коридор, облицованный кафельной плиткой.

Никонорыч предстал перед выбором. Впереди ждало неизвестное, на пятки наступал охранник. Старик "рванул" вперёд, игнорируя зловещий коридор. Старик хотел жить, феечка-жид этого не хотел. За спиной появилось тяжёлое дыхание охранника, он обернулся на ходу, его занесло в сторону и, запнувшись о кислородный баллон, начал падать. В процессе падения он интуитивно схватился за первый попавшийся провод, оборвав его. Старую падлу ударило током. Феечку-жида ударило током. Кислородный баллон тоже ударило током. Прогремел взрыв. Никонорыч погрузился во тьму.

– Никоногыч! Спаси меня!
– Гремел во тьме голос Израиля.

Старик открыл глаз. Руки и ноги были на месте, одеяние горело. Старик вскочил на ноги, сорвал с себя простыню и, стоя в окружении огня в одном неглиже, озирался по сторонам. Охранник торопливо убегал, а феечка-жид лежал поодаль, придавленный горящим полутвёрдым карандашом не в силах выбраться. Одно крылышко было сломано, на втором даже выгорела звезда Давида.

Никонорыч молча направился к выходу. Израиль, глядя на это непотребство, взывал к реликту, но тот остался холоден к мольбам.

– Никоногыч... Помоги мне! Я же сгогю здесь заживо! Мы все сгогим! Стой! Никоногыч, пожалуйста! Умоляю... Ты же не бгосишь меня? Никоногыч, если не меня, то спаси остальных... Ну и хген с тобой!
– Разразился Израиль, глядя в спину удаляющегося старика.
– Я выживу! Как тётя Софа выживу! Выживу, найду тебя и отомщу! БУДЬ ТЫ ПГОКЛЯТ, СТАГЫЙ ПИДАГАС!!!

Пожар разгорался всё сильнее, верещала сирена, но автоматизированная система пожаротушения бездействовала. Старик брёл вперёд, подальше от огня, слушая проклятия феечки-жида ровно до тех пор, пока тот не изошёлся диким воплем и не умолк навсегда. Вскоре дым придавил старика к полу и на свежий воздух, он выбрался уже на четвереньках.