Ужас на крыльях ночи
Шрифт:
Я уцепилась за возможность повернуть разговор в нужную мне сторону.
– Лена? Это ваша родственница?
– Дочка, – грустно ответила Ольга Ивановна. – Она трагически погибла, ее убил хозяин дома, в котором Елена убиралась. Семьи у дочери не было, вот я и осталась одна.
– Ужасно! – воскликнула я. – Очень вам соболезную. Надеюсь, преступника сурово наказали?
– Не получилось, – поморщилась Ольга Ивановна. – Мерзавец умер почти сразу после суда. Пейте чаек, он с мятой и чабрецом.
– Можно руки помыть? – спросила я.
– Конечно, – радушно разрешила Ольга Ивановна. – Помните, где ванная?
Я быстро
Через десять минут мой телефон тихо звякнул – пришла эсэмэска от Леонова. Я, извинившись перед хозяйкой, ее прочитала. «Врет. Квартиру она получила в дар действительно от И. М. Семенова, брата Веры Михайловны. Но он умер через три года после того, как подарил ей квартиру, дарственная оформлена в день смерти Елены. Я остолоп! Не выяснил этого раньше, узнал, что Ольга переехала, и дальше копать не стал. Идиот».
– Вы легко убедитесь, что у Лены не было семьи, – журчала Ольга Ивановна. – Я не обременена внуками, претендующими на наследство. Агентство, в которое я обратилась, тщательно проверило мое положение. Я неизлечимо больна, долго не проживу.
– Выглядите вы прекрасно, надеюсь, ваша болезнь не очень серьезна, – прощебетала я.
– Врачи не столь оптимистичны, – вздохнула владелица квартиры. – Только не пугайтесь, это не заразно. Максимум через год я слягу, но боюсь оказаться на попечении социальной службы. Дам вам копию истории своей болезни, покажите ее медику, которому доверяете, пусть объяснит, что меня ждет.
Я нахмурилась.
– Ольга Ивановна, мне хотелось бы откровенного разговора, честного.
– Я совершенно искренна! – забеспокоилась Харова. – Если у вас возникло недоверие к моему рассказу, изучите документы.
– А завещание Игоря Михайловича сохранилось? – поинтересовалась я.
– Нет, – развела руками Ольга Ивановна.
– И понятно почему, – улыбнулась я. – Он умер спустя несколько лет после того, как подарил вам жилплощадь.
Харова заморгала. Я хотела продолжить, но тут в кухню с веселым возгласом ворвалась худенькая черноволосая женщина.
– Не ждала меня? Я приволокла вкусненького, – воскликнула она, держа в руках два пакета с логотипом дорогого супермаркета. – Он заплатил и… Ох, у тебя гости?
Лицо и шея Ольги Ивановны покрылись розовыми пятнами.
– Люся? Ты же уехала на два дня!
– За сутки управилась, – пояснила гостья, – и решила тебе сюрприз сделать.
– Задумка удалась, хозяйка очень удивлена, – без приглашения влезла я в их беседу. – Что вы принесли? Похоже, продукты из хорошего магазина. Ольга Ивановна, оказывается, у вас есть родственница!
Харова растерянно забубнила:
– Нет, Люся… ммм… подруга дочери… забегает иногда по старой памяти. Верно?
– Да, – подтвердила женщина, – я живу в соседней квартире, стараюсь поддерживать Олечку Ивановну, она ведь совсем одна.
– Хорошо, когда приятельница живет за стеной, – произнесла я. – Похоже, вы приобретали жилье вместе.
– Нет, – быстро ответила Харова.
– Да, – одновременно с ней сказала Люся и удивилась: – Как вы догадались?
– Просто мне так показалось, –
пожала я плечами. – Дом сравнительно новый, ему лет шесть-семь, большинство жильцов заселялось в одно время. Люся, а кем вы работаете?– Квартиры убираю, служу в фирме «Замок», – пояснила брюнетка. – У нас только элитные клиенты, они не хотят в дом гастарбайтеров пускать.
Я решилась на блеф:
– Людмила, новую квартиру вам подарил врач Игорь Михайлович Семенов, брат Веры Михайловны Максимовой. Вы ведь его знали? Откуда?
Людмила растерялась, взглянула на Ольгу Ивановну, и та наконец-то опомнилась.
– Уважаемая Виола, полагаю, нам надо распрощаться.
– Виола! Точно! – подпрыгнула Люся. – Смотрю на гостью и понять не могу, где мы встречались. Может, когда убиралась у нее, думаю. А сейчас имя услышала, оно редкое, и дотумкала. Вы пишете детективы… э… Анфиса.
– Арина, – поправила я, – Арина Виолова.
– Хозяйка фирмы вас обожает! – обрадовалась Людмила. – В ее кабинете повсюду ваши книжки лежат, и телепрограммы с вашим участием она постоянно смотрит. Слушайте, дайте мне для нее автограф! Шефиня с ума от радости сойдет.
Красные пятна на лице Ольги Ивановны начали синеть.
– Писательница? А представились учительницей. Что происходит? Вам моя квартира без надобности, вы весь наш дом приобрести можете.
– Доходы литераторов не так уж велики, – заметила я. – Но давайте раскроем карты. Да, вы правы, мне надо знать, за что вам подарили трешку.
– Это никого не касается, – отрезала Ольга Ивановна. – Покиньте мой дом немедленно.
– Хорошо, – мирно согласилась я, – я уйду. Но вскоре тут появится полиция.
– Почему? – испугалась Люся. – Мы с тетей Олечкой ничего плохого не сделали.
– В деле Леонида Максимова открылись новые обстоятельства, – отрезала я.
Брюнетка попятилась и плюхнулась на диванчик.
– Какие? – побледнев, поинтересовалась Харова.
– Он же умер, – прошептала Людмила. – Вера Михайловна говорила, что мужу пара месяцев до смерти осталась, и точно, Леонид Николаевич живо откинулся. Поэтому…
– Ничего дурного мы не совершили, – всхлипнула Ольга Ивановна. – Максимов убил мою дочь. Это компенсация за смерть Елены. Его жене было стыдно за мужа, поэтому она дала мне денег на жилье.
– Зачем тогда вы приплели сюда Игоря Михайловича? – наседала я. – Дарственную он оформлял.
– Отстаньте! – сдавленно вскрикнула Харова. – Не хочу ничего вспоминать!
– Ладно, вы получили жилье как утешение за убийство Елены, – вздохнула я. – Но при чем тут Людмила?
– Это все она придумала, – заплакала Харова. – Я говорила ей, не надо, не хочу миллионов, жила в коммуналке и останусь там. А Люся…
– Ничего плохого мы не делали, – повторила брюнетка. – Он сам предложил! Его никто не заставлял!
– Кто? – быстро спросила я. – Что предложил?
– Люсенька меня поддерживала, когда дочка погибла, – рыдала Ольга Ивановна, – девочку было не вернуть…
Я встала и подошла к Людмиле.
– Рассказывайте честно, что произошло, в противном случае обещаю вам большие неприятности. Как вы познакомились с Харовой?
Люда опустила голову.
Ольга Ивановна вытерла слезы.
– Мы раньше в одной коммуналке жили. У Люси отец с матерью рано умерли, ей едва четырнадцать исполнилось, а Лене моей тринадцать было. Разве тарелку супа для сироты жалко?