Ужасные невинные

– Дела обстоят из рук вон. – Видно, что Марго нисколько не огорчена таким поворотом событий.

Если это относится к настоящему – я переживу.

– Совсем из рук вон?

– Ну… также, как у всех.

– У кого это у всех? – осторожно спрашиваю я.

– У всех, кто время от времени здесь появляется. И пристает ко мне с одним и тем же вопросом.

– Каким?

– Как завоевать ее.

– Мы… мы имеем в виду одну и ту же девушку?

Я еще более осторожен, чем полминуты назад, если бы редакционная политика г-жи Паникаровской была такой же осторожной, «Полный дзэн» давно бы накрылся медным тазом; если бы так же было осторожно человечество, оно никогда бы не изобрело порох, атомную бомбу и подтяжки для брюк. В любом случае осторожность не помешает, только она в состоянии оттянуть неприятный для меня ответ. Убийственный.

– Возможно.

«Возможно» – вовсе не решение проблемы, Марго увиливает, она не говорит ни «да», ни «нет», между ней и Жан-Луи нет ничего общего, кроме дурацкого нежелания говорить о Тинатин, но сейчас Марго кажется мне младшей сестрой Лу, или старшей сестрой Лу, или первой любовью Лу, о которой он напрочь позабыл, увлекшись целлулоидной Мод.

– Я вижу смерть, – торжественно объявляет мне Марго.

Какое откровение, надо же! Я тоже видел смерть, и не одну, с учетом вчерашнего происшествия на Крюковом – целых шесть, и ничего, аппетиту меня не пропал, совсем наоборот, к тому же открылась ничем не объяснимая любовь к кроликам.

– Даже несколько смертей. О-о… Очень, очень много смертей.

– Ну и что?

Марго вытягивает из колоды карты – три, пять, семь, в глаза мне бросается засилье красных перцев, слегка разбавленное шпинатом, возможно, это и есть «несколько смертей» по версии Марго. После всего, что уже произошло, красные перцы не могут испугать меня по определению.

– Боюсь, вы не понимаете всей серьезности ситуации.

– Бросьте, Марго.

– Эта девушка не доведет вас до добра.

Интонации Жан-Луи, только его не хватало!.. Но и Марго я не скажу того, чего не сказал Лу: в слове «доведет» нет ничего дурного, совсем напротив, мне нравится сам корень – «вести», именно его я вычленяю из всего сказанного; я повелся, я согласился на роль ведомого. Если случится чудо и Тинатин когда-нибудь возьмет меня за руку, мне все равно, куда она меня приведет.

– Не то. Я хотел бы услышать совсем не то.

– Я понимаю. Вы похожи на остальных…

– Плевать мне на остальных.

– Вам кажется, что вы поднимаетесь вверх, но на самом деле – спускаетесь вниз, в этом-то вы и похожи. Я вижу ступеньки, мокрые, склизкие, не самое приятное зрелище, поверьте.

– Я верю. Верю.

Я действительно верю Марго, тем более что ничего нового она мне не открыла. Ступеньки, лестницы, лестничные пролеты, – о чем-то подобном думал и я, когда смотрел на Тинатин: ступеньки, усеянные телами соискателей, внутренностями соискателей, требухой соискателей, неважно, как выглядят ступеньки, – что бы на них ни было, это легко смывается дождем. А дождь, как известно, всегда на стороне Тинатин.

– Вам кажется, что вас посетила великая любовь…

– Почему – «кажется»? Так оно и есть, Марго.

– Возможно.

«Возможно» – вовсе не решение проблемы. Проблема во мне. Я и представить не мог, что великая любовь развязывает языки не хуже китайской пытки водяными каплями, долбящими по темени. И двух суток не прошло, а я уже успел поделиться своей великой любовью со всеми, с кем можно было поделиться, с кем только представился случай: с Лорой, с Жан-Луи, с кроликом Сонни-боем и теперь вот с Марго. Даже мертвый Макс Ларин услышал от меня нечто, отдаленно напоминающее признание, я готов рассказать об этом всем – таксистам, монахиням, контролерам в метро, лодкам на канале Сен-Мартен, если я когда-нибудь доберусь до него; одноразовой пластиковой посуде, соуснице, салфетнице, соли в солонке, вчерашним газетам, собакам, кошкам, птицам. Великая любовь заставляет тебя публично раздеться до трусов, вот оно что! великая любовь подобна смотринам в морге, на ее анатомию может взглянуть любой желающий. Совершенно бесплатно.

Обсуди это в чате, прямо сейчас.

– Великая любовь заканчивается великим разочарованием, дорогой мой. Ничем иным.

– Это не тот случай, Марго.

– Все остальные тоже говорили именно так. И в этом вы похожи на остальных.

– Плевать мне на остальных.

– Великая любовь… знаете, что после нее остается?

– Не хочу знать.

– Волосы в сливном отверстии в ванной. Пучок волос.

– Не хочу знать.

– Не самое приятное зрелище, поверьте. Чтобы извлечь их оттуда потребуется гораздо больше времени, чем…

– …чем?

– Чем ушло на то, чтобы влюбиться.

– Я не хочу этого знать. Не хочу!..

Секунду спустя я обнаруживаю себя трясущим Марго за плечи. Я трясу ее самым немилосердным образом, я едва сдерживаюсь, чтобы не надавать ей по физиономии, странно – я не испытываю к Марго никакой ненависти, она нравится мне, сейчас даже больше, чем в момент нашего знакомства. Марго напоминает мне экзотическую музыкальную шкатулку, которую так и тянет разобрать до последнего винтика. Меня устраивает в этой шкатулке абсолютно все, кроме мотива. Кроме темы, которую она наигрывает. Быть может, если я основательно потрясу ее, переберу механизм, то и мотив поменяется?..

– Ваше право, дорогой мой. Ваше право.

Марго издает губами звук, что-то среднее между «П-фф» и «Уф-ф», после чего карты, лежащие на плите, загораются. Они горят недолго, несколько мгновений, коротким, но ослепительно ярким пламенем. Они не оставляют никаких следов, даже горстки пепла.

Облегчение, вот все, что я испытываю. Красные перцы и шпинат порядком надоели мне, слава богу, что все закончилось.

– Мне нужно готовить, – заявляет Марго. – На кухне так много дел, а я совсем одна…

– Я понимаю. Ваш хозяин мог бы увеличить штат работников.

– Это замечательная идея, но никто здесь больше десяти дней не задерживается.

– Почему?

– Откуда же мне знать?..

Теперь Марго поглощена заправкой салата. Оливковое масло, немного лимонного сока, какие-то специи из баночек с плотно притертыми крышками, Марго не просто заправляет салат, она священнодействует. Мысль, которая брезжит во мне и которая отделяется от меня, отпочковывается, расцветает, подобно бутону; я мог бы вставить бутон в петлицу, но я протягиваю его прекрасной пастушке, очаровательной кухарке, гадалке так себе:

– По-моему, вам нужно заняться приготовлением любовных снадобий, Марго. Если вы уж так хорошо разбираетесь в любви.

– Мне и без того не продохнуть, – снова начинает жаловаться Марго.

– Сочувствую.

– А вы хотели бы получить любовное снадобье?

– Я хотел бы завоевать девушку…

– Все остальные говорили так же.

– Плевать мне на остальных.

– …но ни у кого из них не было разных глаз.

В голосе Марго слышится одобрение, глаза разного цвета встречаются не так часто, как просто зеленые глаза или просто карие глаза, их можно отнести к разряду аномалий – таких же, как и сама Марго. Вернее, способность Марго менять масть в зависимости от обстоятельств, становиться другой, быть разной. Я оказался лишь случайным свидетелем, спаржа и брюссельская капуста видят это каждый день, черный кролик видит это каждый день, если он, конечно, не порождение моих собственных галлюцинаций. Что совершила бы Марго для человека, который понравился бы ей, которого бы она захотела – как женщина хочет мужчину, как женщина хочет быть с мужчиной, не разной – просто быть. Что совершила бы Марго для этого человека? Наверняка, не больше, чем она совершает для меня.

Через минуту.

В эту минуту укладывается ее оценивающий взгляд. Взгляд, полный симпатии и дружеского расположения. Я и вправду нравлюсь ей или всему виной мои разные глаза? В руках Марго снова возникает нож – ниоткуда, как и в предыдущий раз. И прежде, чем я успеваю что-либо сообразить, сказать хотя бы слово, – она разрезает ножом рубаху на моем плече, а заодно полосует и само плечо. Судя по усилию, которое прикладывает Марго, рана должна быть довольно глубокой. Но боли я не чувствую. Кровь должна была хлынуть фонтаном, но и ее нет. Происходящее видится мне в некоей последовательной смене кадров, каждый из которых намертво фиксируется в моем сознании.