Ужасный век. Том I

— Кто?

— Тот, кто общался с тобой.

— А кто он? — Мартин хотел спросить, не сам ли это Нечистый, однако не решился на такую формулировку. В основном потому, что побоялся услышать в ответ «да».

— Очень сложно объяснить это правильно. И так, чтобы ты понял правильно — по крайней мере сейчас. Придёт время, не беспокойся. Всему свой час и черёд. Пока не так важно «кто»: важнее «что». Многое ли ты понял из всего, что слышал и видел?

Мартину осталось только ответить честно.

— Немногое.

Показалось, будто ведьма хочет горько вздохнуть, но этого не произошло.

— Неудивительно. Тебе вообще не нужно было ничего понимать, но увы: магистр Тиберий оказался именно настолько упрям, как я и ожидала. Горько, однако для тебя это удача, Мартин. Потому что теперь мы пойдём иным путём. По этой причине и вернулся твой рассудок. Наверное, неприятно такое слышать? Рассуждая по-человечески, ты имеешь право возненавидеть нас — и трудно будет это осудить. А можешь просто принять на веру: зла тебе никто не желал. Мы с самого начала дали тебе гораздо больше, чем забрали. Как бы объяснить, чтобы человек понял… Потеря здравого ума была для тебя этаким… самопожертвованием? Полагаю, так это называется. Самопожертвованием ради важной цели. Великой. Но не суть, потому как ты уже почти прежний. Даже лучше прежнего, вот так скажу.

Мартин не чувствовал ненависти. Из недавних событий он мало что помнил отчётливо. К тому же до сих пор судьба особенно и не бывала в его собственных руках: так ли важно, распоряжается ею Церковь или кто-то иной?

И очень хорошо, что здесь одна Гелла. Другие женщины, которых Мартин встретил в лесу, пугали гораздо сильнее. Дело не в том, что Гелла была очень красивой, а прочие… не особенно. Просто те женщины совсем мало напоминали людей. Выглядели они как люди, однако пугающее отличие, едва ли выразимое словами, бросалось в глаза почти сразу.

Гелла — другая. Мартин уже догадался, что и она — не человек, однако это было не настолько заметно.

— О чём… ну… о чём он, оно… о чём со мной говорили?..

— Я как раз и хочу немного пояснить.

Гелла придвинулась совсем близко, и это привело Мартина в смущение — хоть в глубине памяти сохранились воспоминания приятные, делающие любые смущения бессмысленными. От ведьмы это не ускользнуло.

— Да брось. Я же понимаю, как это выглядит. Сколь бы смехотворны ни были представления человеков о мире за пределами человечьего — что ваши, что гвендлов, что ещё чьи угодно… Они ведь не могут быть совсем ни на чём не основаны, правда? Ты читал «Пламя очищающее»?

— Читал.

— Епископ Корнелий много написал о суккубах и инкубах, соблазняющий добрых верующих. Да и вообще о том, как похоть становится для Нечистого вратами в душу. Смех да и только! Полагаю, у Корнелия те же беды, каковые превратили в кусок дерьма сира Вилфорда Винслоу. Однако доля истины в бреде сумасшедшего святоши есть. Просто смысл совершенно другой: Корнелий ткнул пальцем в небо и, как ни удивительно, попал более-менее близко. Но мы сейчас не об том беседуем. Давай не терять времени. Думаю, ты уже осознал: впереди тяжёлые времена, так?

Юноша подтвердил это молчаливо. Немногое ему было сейчас ясно, но это — в полной мере.

— Хорошо. Тогда слушай меня очень внимательно, Мартин. Человекам свойственно делить мир на чёрное и белое. Свет — добро, Тьма — зло. Просто и понятно. На деле всё устроено очень сложно, но я постараюсь упростить. Тьма и Свет — не большие противники, чем ночь и день: это части мироздания, части установленного когда-то порядка. Солнце заходит и восходит снова. Короли умирают, и их дети надевают короны. Однако нетрудно заметить: иногда в мир приходят большие перемены. Хаос крушит упорядоченное, а из руин прошлого рождается новый уклад вещей. Это можно увидеть везде. Земля сотрясается, меняя свой облик. Империи рушатся, и на их месте поднимаются новые королевства. Так и катится по дороге колесо Порядка, иногда меняющее свой ход под действием хаоса.

Это было предельно не похоже на привычную картину мироздания, в которой Свет и Тьма только вечно сражались между собой. С другой стороны, верно: как люди поняли бы милость Творца Небесного, не грози им Нечистый? Невозможно ценить свет, если темноты никогда не видел. Дихотомия очевидно лежала в основе религии, хотя прямо Церковью не объяснялась.

Мартина ещё в детстве, когда он начал посещать приходскую школу и впервые ознакомился со Святым Писанием, смущал один аспект. Священники без конца твердили о Нечистом, однако на страницах книги, призванной отвечать на все возможные вопросы доброго верующего, о сути зла имелось буквально полтора слова.

Если Святое Писание о Нечистом почти не говорит, то откуда Церковь столь многое о нём знает? Мартина за такие речи однажды крепко выпороли — с тех пор мальчик перестал вести их.

Но из головы вопрос никуда не делся.

— Этот мир построен вокруг вас: человеки не столь ничтожны, как им святоши пытаются внушить. Многое в мире они меняют сами. Иное, бывает, списывают на волю случая: но ведь очень часто отсылают к высшим силам, так? Дескать, то решил добрый бог или сотворил назло его тёмный противник? В точку, Мартин: подобное и правда случается. Некоторые изменения, направляющие вращение Круга жизни, бывают… связаны с некими силами. Разными. Теми, кому человеки молятся. Теми, кого они боятся. Теми, о ком даже не знают. Пока всё понятно?

Мартин кивнул, хотя понятно было не всё. Он побоялся показаться ведьме глупыми или, что ещё хуже, невнимательным. Да и речь шла о вещах сложных. И пережил Мартин за последнее время слишком многое, хоть немалую часть дурных приключений позабыл.

И вообще, что греха таить: рядом с Геллой сложновато было ясно мыслить. Всё тянуло подумать о греховном. Между тем ведьма продолжила.

— Вы, человеки, видите нас созданиями Тьмы. Противниками Света. Это очень примитивные категории, годные лишь для неспособных понять истинную суть вещей, но если вам так проще… пускай. Настоящая беда наших краёв не в том, что есть Тьма — а в том, что со Светом нынче стало непросто. Ночь не виновата, если в доме кончились свечи. Тот, кого вы зовёте Творцом Небесным, хоть он не заслуживает столь громкого титула, давно молчит. Не замечал, сколь бессмысленны стали молитвы? Многие корят себя — дескать, они недостаточно праведны, не верят истово, неправильно Творцу Небесному поклоняются… глупости. Нам он тоже не отвечает.

Мартина глубоко поразили эти слова. Его вера в Творца Небесного давно начала рассыпаться: да что там — бросив крестик в огонь, юноша так или иначе её отринул. Но изменить вере — это одно. Признать же нечто подобное… что значит — Творец Небесный молчит? Выходит, его просто нет? Но ведь бог умереть не может. Или может?

— Не могу сказать, Мартин, что я сама по Творцу Небесному сильно скучаю. Однако в чём штука: силы, которые меняют сущее, так или иначе проявят себя в положенное время. Наши проблемы им безразличны. Дождь ведь не станет ждать, пока ты залатаешь крышу? И это угроза. Очень большая угроза: если порядок и так-то зыбкий, невесть во что он способен обратиться за порогом перемен. Поэтому то, что вы считаете «тёмными силами», чувствует себя… неуютно. Очень неуютно, Мартин. Всё идёт совершенно не как должно, и мы стараемся это исправить. Увы, наши силы ограничены пределами установленного порядка. Человеки не смогли бы так легко разделить Свет и Тьму, не будь те связаны определённым образом. Чтобы настала ночь, должно закатиться солнце. А иначе новый день не придёт! Вот о чём речь. По нраву это вашей Церкви или нет, но мы — часть Порядка. И помним об этом куда лучше паладинов, жгущих деревенских девок почём зря. Чего-то мы не можем сделать, а чего-то делать просто не должны — иначе выйдет только хуже. Потому мне приходится говорить с тобой, с Тиберием, с прочими… Хорошо, когда с человеками не приходится лишний раз разговаривать. Но иногда нужно направлять их, даже если естественный твой удел — морочить.

Звучало пугающе донельзя: ничуть не слабее слов о конце времён в Святом Писании. Но как Гелла верно отметила, там всё объясняли предельно ясно. Любой деревенский дурачок, даже не умея читать, уж проповедь-то поймёт. Тут — увы.

— То есть, что же… мир в опасности?

— Не могу судить обо всём мире. Всё мироздание — не моя забота: я ведь говорила, оно устроено очень сложно. Лес Орфхлэйт — место очень особенное. Таких в мире немного. Мы здесь живём издревле, потому что так положено. И заботимся не обо всём мире: лишь о его части. Не хочу тебя лишний раз пугать, однако Великая война покажется ерундой в сравнении с тем, что может выйти теперь. Никто рад не будет. Ни королевства на месте Старой Империи, ни гвендлы, ни даже те, кто живёт по ту сторону Орфхлэйта. И мы тоже не будем. И даже тот, с кем ты говорил, не порадуется. Улавливаешь эту иронию? Тьме выпало сберечь устоявшееся от того, что может оказаться ещё хуже. Так бывает. Ты ведь читал про разные войны: не всегда на последнем рубеже стоят хорошие человеки. Чаще всего на последнем рубеже хороших мало.