Узкие улочки жизни
Шрифт:
Ударение на последнем слове явно неспроста. А мысли написаны у нее в глазах чуть ли не печатным шрифтом и выделены маркером чувств.
«Тогда я хотя бы несколько часов побыла вместе с ним… Я так по нему скучаю, а он делает все, только бы улизнуть!..»
О нет… Так вот в чем все дело! Я выступил на стороне врага и вряд ли смогу теперь вымолить прощение. Если оно мне, разумеется, вообще необходимо.
И все-таки, чтение чужих мыслей — грех. Может быть, даже смертный. Медиумов оправдывает лишь одно обстоятельство: за свою провинность они расплачиваются при жизни и расплачиваются жестоко, потому что неспособны пребывать в блаженном неведении, как другие люди. Да, разумеется, и не одаренный паранормальными талантами человек может догадаться об
И никакая сила воли не поможет, проверено. Или сьюп в любой ситуации, вызывающей его личное сомнение, будет пользоваться своим даром, или психика пойдет вразнос. Такова цена за жизнь на другой ступеньке. Дороговато? А что поделаешь: в магазинчике Творца не бывает сезонных распродаж.
— Агата, послушай меня, хорошо? Гельмут очень хотел пойти, но не смог. А меня попросил составить компанию младшей сестренке, потому что волнуется за тебя. И очень сильно любит, поверь. Со временем ты поймешь: бывают обстоятельства, которые невозможно изменить.
— Он просто не хочет ничего менять! — выпалила девушка, не обращая внимания на приближающегося швейцара.
— Может быть. Но это его право. Понимаешь? Тебе было бы приятнее, если бы Гельмут ломал себя?
— Ну причем тут «ломал»? Ведь это всего лишь скучное собрание, пара жалких часов, зато вместе! Ему было жалко, да?
— Думаю, все немного сложнее.
Точно, сложнее. Если я не ошибся с мыслями Кёне, у него были весьма серьезные причины не присутствовать здесь сегодня вечером. Может быть, даже вопрос жизни и смерти. Но пугать девушку не хочется, да у меня и нет такого права.
— Допустим, у него аллергия на официальные мероприятия.
— Это не оправдание!
— Ты хорошо знаешь своего брата? Что бы он почувствовал, глядя на… Ну скажем, вот на эту парочку?
Мимо нас как раз проходила в душном облаке дорогого парфюма явная супружеская чета с многолетним стажем и многомиллионным состоянием: мужчина, взгляд которого вряд ли умел выражать что-то кроме пресыщенности всеми благами мира, и женщина, чьи морщины становились еще заметнее в отсверках бриллиантового колье.
— Гельмут таких на дух не переносит, — вынужденно согласилась Агата.
— И как думаешь, он бы удержался от того, чтобы позадирать их?
Десять секунд раздумий завершились тихим вздохом:
— Нет.
— А это плохо отразилось бы на твоей школьной карьере, верно?
— Ну, в общем…
— Так что, фроляйн, ваш брат руководствовался не только эгоизмом, нравится вам это или нет.
— Я знаю, — грустно ответила девушка. — Но все равно, с ним…
Настаивание на своем — замечательное качество, и мне иногда искренне жаль, что мое личное упрямство теперь проявляется исключительно по долгу службы, а в бытовых человеческих отношениях предпочитает пасовать. Наверное, оно просто стало взрослее и мудрее.
Девочка, ты совершенно права. Права хотя бы потому, что не меняешь своего мнения в зависимости от ситуации. И я не могу не согласиться:
— Все равно, с ним тебе было бы лучше.
— Ты не обижаешься?
— Нисколько. Я все понимаю.
Она шагнула в услужливо распахнутую швейцаром дверь:
— Прости, иногда я ужасно себя веду.
— Ты замечательная. И зря считаешь ужасной свою искренность.
— Но тебе было неприятно, я видела.
— Сейчас это не имеет никакого значения. Иди и смело занимайся своими делами.
— А ты?
— А я тихо посижу в уголке.
Впрочем, именно «посидеть» мне и не удалось. По причине того, что изо всей мебели в парадном зале особняка присутствовали только официанты, разносящие напитки.
Моя семья никогда не входила в круг именитых, богатых или знаменитых, а прежняя работа не предполагала частых выходов в высший свет, поэтому сборища, подобные сегодняшней вечеринке благотворителей, не успели стать привычными и понятными. Я смотрел
на бликующие в ярком свете люстр лацканы смокингов и на многоцветие дамских туалетов, смотрел на заштукатуренные морщины и желтые от табака, зато отягощенные перстнями пальцы, на шелковые пояса, шарами вздувающиеся поверх наетых животов, на мочки натруженных массивными серьгами ушей, на губы, с утра до вечера натирающие мозоли только в двух упражнениях: фальшивой улыбке и снисходительном презрении… Я смотрел куда угодно, лишь бы не встречаться взглядом с кем-то из «поднявшихся над».Страшно видеть в чужих глазах непонимание, особенно если оно искреннее. Правда, подобный гость в собственных глазах тоже не лучший вариант, попахивающий визитом к психиатру, но когда рядом с тобой дышит, разговаривает, двигается и думает вполне обычный человек с полным комплектом конечностей, с набором мыслей вполне привычного для всех хомо сапиенс содержания, и в то же время ваши миры отделены друг от друга непреодолимой стеной… Чувствуешь себя жутковато.
— Аперитив? Минеральная вода?
— Нет, спасибо.
Получив отказ от присоединения к обществу потребителей жидкости, официант растворился в толпе приглашенных не менее искусно, чем скаут в лесу.
Пить на голодный желудок? Увольте, голова и так тупеет от гула голосов, не попадающих в такт моим ощущениям, хорошо хоть, приглашенный скрипичный квартет извлекает из своих инструментов нечто среднее между завыванием и ликованием. Музыка всегда готова принять на себя фокус сосредоточенности, а благодаря наличию хоть какого-то, да ритма, помогает удерживаться от соскальзывания в море блуждающих по зале мыслей. Мыслей, написанных на знакомом, но почти ненавистном языке.
Расслоение общества существовало всегда, как учит нас история: в древности, в средние века, в эпоху зарождения капитализма, и будет существовать, продвигается ли мир вперед по спирали развития или деградирует. Ничего не поделаешь. И чертовски правы те, кто предупреждает об опасности углубляющегося разделения на богатых и бедных, только меня больше пугает не имущественная разница, а разница сознаний.
Человеческий ум очень легко и очень быстро привыкает к комфорту окружающей обстановки, гораздо быстрее, к примеру, чем тело учится выносливости. И если не происходит постоянной смены условий существования, привычка жить сытно и красиво намертво впечатывается в подсознание, то бишь, выходит из-под контроля разума, а это чревато большими проблемами при кардинальном изменении ситуации. Да, потеряв высокое положение в обществе, мало кто умирает физически, но морально… Вокруг всегда полно таких живых мертвецов, нужно только приглядеться повнимательнее.
Конечно, можно научиться довольствоваться малым. Можно превратить себя в аскета и альтруиста. Но обычно результат оказывается слишком невзрачен, чтобы добиваться его упорным трудом. Проще и удобнее жить прошлым, воспоминаниями о коротком полете и завистливой ненавистью к тем, кто удержался в вышине.
Чего греха таить, я тоже не святой. Да, согласие на эксперимент по большей части было дано под влиянием искреннего намерения принести пользу обществу, но положа руку на сердце, признаю: хотелось и самому, как личности, стать сильнее, значительнее, замечательнее, в конце концов. Да, в самой глубине души, но хотелось. Это стало понятно, как только мои надежды столкнулись с реальностью, признали поражение и безоговорочно капитулировали. Впрочем, аскета из меня не получилось, и я по-прежнему с удовольствием пользуюсь благами цивилизации, научно-технического прогресса, а также пенсионного обеспечения, позволяющего не заботиться о пропитании. Касательно же альтруизма затруднюсь с ответом, взять хотя бы факт моего присутствия на этом званом вечере. Выгода для меня имеется? Вряд ли. Зато налицо выгода для семейства Кёне и трата моего свободного времени. Но разве я альтруист? Повстречай меня Гельмут в другом расположении духа, никакой договоренности не состоялось бы, так что, границы моей жертвенности заканчиваются аккурат в том милейшем месте, где живут мои личные потребности. Но если в качестве точки отсчета по шкале альтруизма взять здешнее общество, то пора начинать ощупывать спину на предмет прорастающих ангельских крыльев.