В Афганистане, в «Черном тюльпане»

В наушниках послышались шорохи, скрипы.

Шульгин прислушался, нажал тангенту радиостанции.

— «Метель-один». «Метель-один», как слышно… Я, «Основа», прием. «Метель-один»…

— «Первая Метель» на связи, прием, — Шульгин сразу узнал голос начальника политотдела. Низкий, глухой, монотонный голос вечно недовольного человека. Давно уже не слышен был этот голос в эфире в последние дни. Шульгин невольно поежился.

— «Метель-один». Приказываю немедленно объяснить… Без всяких выкрутасов… Что у вас там происходит? Как вы оказались на высоте две семьсот? Кто вам приказывал? Кто вам уже не указ, товарищ лейтенант? Может быть, командир полка?.. Политотдел?.. Может, я вам лично не угодил?..

Сердитый голос перебивал шорохи эфира и резал по нервам.

— Что вы себе позволяете? Что у вас там в голове вообще? Есть что-нибудь или как?.. Просто шапку носить… Хватит, чувствую, с вами лояльничать. «Первый» строго спросит с «Метели», а я спрошу с вас. Очень строго спрошу за самовольство… Дикорастущие лейтенанты… Несет вас все время куда-то… Без руля и ветрил… — голос зазвенел натянутой струной. — Вы замполит роты или где?.. Какая у вас должность вообще, или вам совсем нечего делать?.. Удивляюсь я вам… Форму носите, а дисциплины никакой. Очень удивляюсь…

Голос захлебывался от гнева. Грозная пауза повисла в эфире и снова прокатились по оперативной волне начальственные ноты.

— Мы с вами полностью разберемся, товарищ лейтенант, в Большом хозяйстве. По косточкам вас разложим… вдоль и поперек, по-партийному. Кому вы служите и зачем? Не позволим вам уклоняться. Члену партии… А сейчас приказываю, — голос наполнился металлом, — приказываю оставить на высоте агитационные листовки. Рассыпать их в окопах. В укреплениях. На тропах. Контрпропаганда сейчас важнее всего. Это и есть партийно-политическая работа, если некоторые не понимают! Что неясно?.. Повторить вам или как? Прием…

Шульгин невольно усмехнулся. Он ожидал от начальника политотдела любые вопросы, например, о раненых, о настроении людей, о подробностях взятия «Зуба», но эта забота о бумажных листовках, совершенно не нужных ни душманам, неграмотным большей частью, ни мирным озабоченным неизбывной нуждой дехканам, ни его измотанным и голодным солдатам, неожиданно разозлила его.

— Очень сожалею, «Основа», но у меня нет агитационных листовок, — с досадой ответил Шульгин.

— Как это нет? — захрипел сердитый голос в эфире. — Я же выдал вам лично на инструктаже целую пачку… Лично выдал, понимаешь… Больше тысячи штук. Чем вы там вообще занимаетесь? Замполит роты…

Шульгин взорвался:

— Если вам до сих пор неясно, чем мы занимаемся, очень сожалею, «Основа». У меня люди уже третьи сутки без сухих пайков. Это политотдел волнует? Третьи сутки люди на одной воде из талого снега. Это вам интересно? Что вы можете предложить на завтрак солдатам? Может, нам пришлось съесть эти листовки, товарищ подполковник…

Начальник политотдела захлебнулся от бешенства.

— Шульгин, вы запомните эти слова! Запомните и не забудете на всю жизнь! Вы у меня съедите кучу взысканий в приказе! Я вам лично скормлю партийные выговора вплоть до исключения из партии! Накушаетесь у меня…

— Кормите прямо сейчас, «Основа». Я поделюсь с личным составом. Думаю, каждому хватит досыта.

Эфир наполнился треском, клокотанием, шипением.

— «Основа», я, «Метель», — послышался хмурый голос Орлова, — прошу накормить и меня лично. Я отвечаю за своего офицера, и все ваши «подарки» хочу принять по старшинству.

— «Основа», я, «Подкова», — к связи подключилась соседняя рота, — у нас тоже плоховато с пайком. Просим выдать и нам тоже…

— «Основа», я, «Береза», — ворвались в разговор разведчики, — у нас тоже вышли листовочки… Большой дефицит в бумаге, подтереться нечем…

— Что вы себе позволяете? Хулиганье! — голос начальника политотдела срывался на визг. — Мальчишки!.. Я с вами со всеми разберусь в полку. И разговор будет короткий. Из трех понятных вам слов. Я вам устрою разгон… Развели тут демагогию. Работать надо, заниматься делом… А вы, Шульгин, за эту провокацию ответите в первую очередь.

Подполковник Замятин вышел из связи.

Поставил точку.

Шульгина окружили взволнованные солдаты. Смущенно и сочувственно заулыбались ему.

— Товарищ лейтенант, опять неприятности?

— Опять вы им не угодили?

— Да нет, ребята, — лейтенант проглотил в горле комок, — все в порядке.

— Какое в порядке! — Матиевский возмущенно замахал руками, — вас тут взысканиями кормят — это, что ли, в порядке? Да мы все пойдем в политотдел…

— Да уж… Поломаете стулья, разнесете столы, — Шульгин улыбнулся. — Ладно. Мне не привыкать. А вы, ребята, под этот пресс головы не суйте. Иначе и вам такие ярлыки наклеят — не отмоетесь.

42

Орловская рота уходила с «Зуба». Уходила, не спеша, гордо подняв головы. Солдаты оглядывались на черный камень. Махали ему рукой.

— Прощай, старик. — Матиевский кивнул камню с сожалением. — Жаль, что мы с тобой чайку не попили. Нету чая. А так бы погрели твои бока дымком.

— Пламенный привет «духам», — Богунов подмигнул «Зубу». — Оставлены для них подарочки. Прощальный салют…

— Давай, старик, не шатайся, — крикнул кто-то из отходящей цепи.

— Бока не простуди, — махнул рукой другой солдат. — Не жарко тут у тебя. Сквозит…

— И не скалься больше, «Зуб» ты наш ненаглядный. А то опять придется свинцовые «пломбы» ставить.

Орлов шагал рядом с Шульгиным. Широкий орловский лоб блестел на солнце. Глаза скрылись в прищуре.

— Слышал, слышал… Крепко достал тебя начальник. Демагогами обозвал, — Орлов коротко рассмеялся, язвительно продекламировал:

Он стратег И даже тактик, Словом, спец! Сила воли, Плюс характер. Мо-ло-де-е-ец!..

Добавил серьезно:

— А ведь зарежет всем наградные. Будем носить ордена из г…на.

Шульгин упрямо взмахнул головой:

— Ничего… Останутся воспоминания, да такие, что подороже орденов. На таких высотах становится ясно, настоящий ты человек или так — видимость одна.

Шульгин улыбнулся, и Орлов также легко заулыбался ему в ответ.

— Да уж, ордена за подвиги нам не светят. Зато совесть чистая, это уж точно… А как руки чешутся, зубы чьи-то посчитать…

Орлов усмехнулся в смоляные усы: