В царстве глины и огня

«Гд-же он? Гд? Гд-же Дуня и Матреша? Неужто бабы надули меня, что Дуня и Матреша пошли за грибами»! вопіялъ онъ мысленно «Да и Леонтія-то не видать и не слыхать. Вдь мальчишки сказали, что онъ съ гармоніей по лсу бродитъ. Вдь ежели онъ захватилъ съ собой гармонію, то затмъ, чтобы играть. Отчего-же гармоніи не слышно? Гармонія можетъ быть слышна издалека. Неужто наши мальчишки подсмялись надо мной»?

Вскор, однако, Глбъ Кириловичъ услышалъ говоръ. Говоръ раздавался изъ маленькаго овражка. Глбъ Кириловичъ притаилъ дыханіе и тихонько, еле переступая, подкрался къ оврагу. На этотъ разъ онъ не обманулся. Можно уже было различить женскіе голоса. Глбъ Кириловичъ узналъ даже голосъ Дуньки; заговорилъ и мужской голосъ.

«Они, они. Она и онъ»… какъ электрическая искра, мелькнула мысль въ голов Глба Кириловича. Онъ весь какъ-то съежился, наклонился, опустился на колни и поползъ по направленію голосовъ. Вотъ онъ и у обрыва овражка. Здсь онъ явственно различилъ и голосъ Матрешки. Слышно было, что разговаривали трое, но фигуръ было не видать, — мшала кудрявая березка, росшая на скат въ овражк, мшали кусты лозняка. Онъ поползъ по краю обрыва въ сторону, огибая березку и кусты лозняка и отыскивая лучшее мсто для наблюденія. Такое мсто нашлось. Проползя съ десятокъ саженъ, онъ, какъ на ладони, увидалъ Дуньку, Матрешку и Леонтія. Дунька сидла на кочк, обхвативъ свои колни руками. Она была въ своемъ свтло-синемъ плать и съ красной ленточкой на голов. Матрешка помщалась около, стоя, общипывая втку красной рябины, и пихала себ ягоды въ ротъ. Кузовки съ грибами были около. Шагахъ въ пятнадцати отъ Дуньки и Матрешки, прислонясь къ деревцу, стоялъ Леонтій. Онъ былъ въ красной кумачевой рубах и жилетк. Глбъ Кириловичъ напрягъ весь свой слухъ и не поднимался съ земли. Дунька и Леонтій говорили тихо и всего разговора ихъ слышно не было. Доносились только отдльныя слова. Матрешка-же наоборотъ кричала и каждая ея фраза была слышна отъ слова до слова. Дунька не глядла на Леонтія, а сидла, вперивъ взоръ себ въ колни. Леонтій-же, держа подъ мышкой гармонію, не сводилъ глазъ съ Дуньки.

— Кланяйся-же земно и проси учтивымъ манеромъ! раздался голосъ Матрешки.

Леонтій низко-пренизко поклонился. Дунька не поднимала глазъ.

— Подойти-то можно? спрашивалъ онъ.

Дунька что-то отвчала, но что именно, Глбъ Кириловичъ не разслышалъ. До него донеслось одно только слово «законъ».

— Да вдь законъ-то ты примешь потомъ, а пока ты еще вольный казакъ, снова послышалась рчь Матрешки. — И чего ты, не понимаю я, артачишься! Вдь ужъ затмъ и въ лсъ за грибами пошла, чтобъ съ нимъ проститься и на послдяхъ помиловаться, а теперь артачишься.

Глбъ Кириловичъ напрягъ весь свой слухъ и услышалъ изъ устъ Дуньки слова:

— Ну, прощай, коли такъ…

— Да кто-же такъ-то прощается! Ты подзови его, говорила Матрешка.

Дунька подняла руку и замотала ею.

— Мръ, нтъ! Не надо! раздался ея возгласъ. — Не подходи.

— Иди, Леонтій! Подходи! Что она, въ самомъ дл, дуру изъ себя строитъ!

Леонтій двинулся по направленію къ Дуньк. Дунька вскочила съ травы, отбжала нсколько шаговъ и остановилась за небольшимъ кустомъ лозняка. Леонтій приблизился къ лозняку — Дунька, отскочила къ берез.

— Подходи, подходи, не бойся. Или забылъ, что наша сестра лукава? Нашу сестру надо силкомъ брать! кричала ему Матрешка.

— Матрешка! Я закричу! взвизгнула Дунька.

— Ну, и кричи, сколько хочешь. Здсь въ лсу никто, кром насъ, не услышитъ, отвчала Матрешка.

Дунька стояла по одну сторону березы. Леонтій помщался шагахъ въ пяти по другую сторону.

— Желаю честь-честью… Можно? спросилъ онъ.

— Прощай! Прощай! Я уже сказала… явственно, хоть и тихо донеслись слова Дуньки.

— Такъ не прощаются. Не хотлъ-бы быть нахальникомъ, да ужъ любовь моя къ теб больно велика.

Леонтій махнулъ рукой, бросилъ на землю гармонію и ринулся къ Дуньк. Та взвизгнула и побжала. Онъ за ней.

— Вотъ такъ-то лучше, ободряла его Матрешка. — А то вдругъ ни съ того, ни съ сего сдлался слюняемъ и нюней на манеръ нашего обжигалы. Словно забылъ, какъ нужно съ нашей сестрой орудовать.

Черезъ минуту Дунька и Леонтій скрылись въ кустахъ.

Глбъ Кириловичъ все это видлъ. Въ первую минуту онъ хотлъ вскрикнуть, но голосъ его замеръ. Онъ хотлъ подняться на ноги, но ноги не дйствовали. Въ глазахъ у него потемнло, закружились какіе-то круги. Онъ упалъ лицомъ на руки и горько заплакалъ. Когда онъ поднялъ голову, въ овраг не было уже и Матрешки. Стояли только два кузовка съ грибами, да подальше отъ нихъ валялась гармонія. Придерживаясь за стволъ деревца, онъ поднялся на ноги и, шатаясь какъ пьяный, поплелся по обрыву овражка, направляясь домой.

«Зачмъ скандалить? Зачмъ кричать? Вдь все равно никакого толку не выдетъ. Пущай ихъ тамъ… Пущай… Теперь ужъ мн все равно», бормоталъ онъ самъ съ собой.

На другой сторон обрыва онъ услыхалъ голосъ Дуньки, долетвшій до него изъ оврага изъ-за кустовъ лозняка. Она говорила:

— Милый ты мой! Не любила я его никогда, да и теперь не люблю, а просто меня наши заводскія бабы съ толку сбили. Да только пообщайся ты мн на зиму въ Питер остаться и обзаконить меня, такъ я и пальтомъ евоннымъ, что онъ мн купилъ, и сапогами, и подушками — всмъ, всмъ пренебрегу. Никакихъ мн его тряпокъ и плошекъ не надо, только-бы ты былъ со мной.

Что отвчалъ Леонтій, Глбъ Кириловичъ не слыхалъ. Онъ опрометью бросился отъ овражка и побжалъ въ глубь лса.

XXXV

Домой Глбъ Кириловичъ вернулся полный отчаянія. На немъ, какъ говорится, лица не было. Взоръ его блуждалъ. Когда онъ явился на заводскій дворъ, то два встртившіеся ему рабочіе даже посторонились отъ него и долго смотрли въ слдъ. Глбъ Кириловичъ прямо прошелъ къ себ въ каморку, тяжело опустился на койку, сбросилъ съ себя фуражку на полъ и схватился за голову.

— Кончено… Все кончено… Всему конецъ… Аминь… прошепталъ онъ. — Дунечка, Дунечка! За что ты со мной такую шутку сыграла!

Придя немного въ себя, онъ тотчасъ-же послалъ кухарку прикащика за водкой.

— Гостей, что-ли, къ себ ждешь? спросила та, зная его за непьющаго человка.

Глбъ Кириловичъ не отвтилъ ни слова и отвернулся.

— А закуски теб ншто не надо?

— Не надо мн, ничего не надо! раздраженно крикнулъ онъ.

Ночью онъ спалъ всего часъ или два, спалъ на камерахъ, спалъ пьянымъ сномъ, но теперь его нисколько не клонилъ сонъ, хотя былъ уже полдень, — до того было велико его нервное потрясеніе.

Явилась водка. Глбъ Кириловичъ залпомъ хватилъ чайный стаканъ и закашлялся. На стол лежали баранки, онъ взялъ одну и попробовалъ закусывать, пожевалъ, но тотчасъ-же выплюнулъ — апетита не было никакого и даже самая да ему была противна. Вино, однако, ударило ему въ голову, подъ сердце стала подкатывать какая-то пріятная теплота. Онъ вынулъ изъ кармана дв фотографическія карточки, на которыхъ онъ былъ снятъ вмст съ Дунькой, поставилъ ихъ передъ собой на столъ, прислоня къ стн, и долго на нихъ смотрлъ.

— А какъ я мечталъ-то, думая, что найду съ тобой свое счастіе! тихо произносилъ онъ, качая головой. — О своемъ угл мечталъ, какъ голубь, тащилъ по соломенк, приготовляя гнздышко для голубки, а эта голубка вдругъ — «никогда я его не любила, да и теперь не люблю», припомнилъ онъ слова Дуньки, сказанныя про него Леонтію въ овраг, и вся кровь прилила ему въ голову. — Прочь! прошиплъ онъ, сбросилъ карточки на полъ и большими шагами сталъ ходить по каморк, метаясь, какъ разъяренный тигръ въ клтк.