В честь пропавшего солдата (1984-1985)

Издалека слышится музыка, внезапно все люди начинают двигаться в том направлении, и Тринси, захваченная массовым движением, тащит меня за собой.

«Если мы поспешим, то сможем занять места в первых рядах».

Чуть дальше я вижу приближение музыки. Это сплочённая группа людей с празднично развевающимися знаменами и флажками и сверкающими на солнце инструментами. Множество ног поднимают клубы пыли, и равномерный грохот барабана создаёт впечатление приближающегося поезда, скрытого за облаками.

«Привет».

Рядом с нами стоит Ян. На нём куртка, которая ему слишком мала и из её коротких рукавов далеко наружу высовываются его запястья. Он бледен, а его глаза воспалены. Он морщит нос, намекая на присутствие Тринси и понимающе улыбается.

«Ты пришёл со своей сестрой?»

Он что-то шепчет мне в ухо, чего я не могу разобрать и пренебрежительно смеётся. Его руки стали большими, под обгрызенными ногтями грязь, и его глаза проницательно смотрят на меня.

«Слышно что-нибудь о доме?», — спрашиваю я.

Я должен оставаться его другом, мы вместе вернёмся назад, в Амстердам.

Ян плюет в ладони и трет их друг о дружку.

«Нет, — говорит он. — Это не имеет значения, я останусь здесь. Мне и здесь хорошо».

У него небольшая тень на потной верхней губе, и в уголках его глаз застыли зёрнышки сна. Склонив голову в сторону Тринси, он подмигивает:

«Определенно лакомый кусочек. Я бы не удержался».

Он толкает меня и перебегает перед оркестром на другую сторону улицы.

Галдёж вокруг нас подавляет меня. Маленькими, шаркающими шагами музыканты проходят мимо; извергаемые ими звуки поднимают облака пыли. Я вижу Мейнта, с красным лицом и выпученными глазами, дующего в свою трубу. Его взгляд прикован к нотам, закреплённым к трубе, и он не видит ничего вокруг.

Звуки музыки застревают у меня в горле, я задавлен шумом толпы и оркестра, и то, и другое плохо действует на меня. После военного оркестра появляется небольшая открытая машина. За рулём сидит солдат, рядом с ним человек в военной форме и фуражке, время от времени поднимающий руку, прикладывая её к фуражке и отдавая честь. Тюльпан вылетает из толпы, падает на капот автомобиля и остаётся там вялым и надломленным среди ярко-зелённых листьев. В следующем автомобиле сидят солдаты, которые высовываются и размахивают руками, у некоторых в руках букеты цветов. Я пытаюсь заметить среди всех этих лиц что-то особенное, но парад заканчивается через несколько секунд.

Вслед за машиной люди направляются опять в сторону церкви.

Я оглядываюсь, но Тринси исчезла. Сзади две руки обвивают мою шею.

«Но если твои отец и мать приедут забирать тебя, то я поеду с тобой», — говорит Ян и тянет меня назад.

«Не действуй в одиночку! Обязательно мне сообщи, ведь мы же друзья!»

Он по-дружески толкает меня в плечо так, что я падаю у садовой изгороди. Оркестр стоит на улице перед церковью и играет торжественную мелодию, которой нерешительно подпевают; за головами людей я вижу крышу армейской машины. Я направляюсь в сторону Хейта и Мем, стоящих среди деревенских жителей. Хейт поёт. Мем, в своей воскресной одежде выглядит очень внушительно, в её широкой, чёрной тени Хейт почти незаметен. Она слушает с воздетым к небу подбородком и выглядит мягко и беспомощно, словно вот-вот чихнёт. Время от времени она проводит платочком по глазам, неуклюже и нервно. Хейт выглядит как её ребёнок, он улыбается, стоя рядом с ней и его губы двигаются в такт словам песни.

Когда песня заканчивается, заводится мотор и машина с людьми в форме уезжает. Человек в фуражке остаётся: он идёт к маленькому входу в церковь и сияющие яркие полосы на его форменном мундире выглядят преисполненными гордостью. В отполированных до блеска ботинках, подходит он к двери в церковь и остается там стоять по стойке смирно. В то время как машина осторожно маневрирует в толпе, я пытаюсь быстрее протиснуться поближе к ней. Этот солдат, что схватился руками за поручень, случайно не Волт? Он осматривается в поисках меня или мне это только кажется? Я расталкиваю людей руками и быстро продвигаюсь вперёд, но машина уже слишком далеко и едет теперь быстро.

Церковный колокол начинает звонить, все смотрят вверх, и на башне появляется огромный флаг. Тишина упала на дома — слышен только звон колокола и гул автомобиля, покидающего деревню. Я иду вслед за другими ко входу в церковь и исчезаю за стеной маленького кладбища, вдоль неё пробираюсь к обратной стороне воскресной школы и выхожу чуть дальше на тихую улицу. Не долго думая, я бегу по украшенной флагами дороге к каналу.

Волт стоит на мосту, как-будто бы знал, что я приду. Он стоит, опёршись на перила и отрывается от них, когда замечает меня, спокойный и расслабленный, мой спасательный круг, к которому я держу курс.

«Good morning», говорит он и ногой сбрасывает камешек в воду. Он прижимает мою голову к себе, словно он мой отец, присаживается на корточки и осматривает меня.

«Hungry? Eat?» [33]

Глухой стук его сапог эхом отдается в воде. Мы идём по траве к палаткам. В самой большой палатке за длинным столом сидят солдаты; из маленького радиоприёмника, стоящего на столе, скрипуче звучит музыка. Волт садится с краю и притягивает меня к себе.

«Jerome», — говорит он, представляя меня мужчинам, словно хочет меня продать им. Слышится шум и громкий стук ложек по столу.

33

Голодный? Хочешь кушать? (англ.).

«Eat», — произносит Волт и гладит себя по животу.

Я упёрся глазами в столешницу и внимательно слушаю голоса и стук посуды. Интересно, а те двое солдат тоже здесь? Солнце, музыка и запахи теплой пищи: я получаю маленькую металлическую миску и вместе с Волтом иду к палатке, где кто-то одним ударом наполняет миску белоснежным, крупным рисом.

«Enough?» [34]

Молодой солдат с загорелыми, веснушчатыми руками наливает густой соус поверх риса. Он пряно пахнет. Я начинаю есть и внезапно ощущаю сильный голод: американская еда, солдатская пища — всё это теперь принадлежит и мне. Уткнувшись в миску, я начинаю работать ложкой.

34

Достаточно? (англ.).

Я настолько голоден, что глотаю не жуя. Но на меня никто не обращает внимания. Под столом я ощущаю колено Волта, которое мягко, но недвусмысленно прижимается к моей ноге. Прикосновение электризует меня. Я осторожно отодвигаю свою ногу.

Рис, мясо, изюм, голоса, которых я не понимаю, и солнце, светящее в глаза. У меня кружится голова. Нога снова меня касается и немного толкается, словно бы смеясь. Я быстро делаю глоток из чашки, подвинутой Волтом ко мне, чтобы подавить дрожь. Сидящий с другой стороны солдат начинает говорить со мной, медленно и отчётливо. Я стараюсь вслушиваться в терпеливый голос, повторяющий одни и те же слова и фразы, словно я — мальчик из детского сада, но моё внимание почти полностью поглощено коленом, продолжающим мягко давить на мою ногу.

Вдалеке я всё ещё слышу колокольный звон.

«Теперь они сидят в церкви», — думаю я и чувствую угрызения совести. Может мне вернуться назад? Изумлённо я узнаю белобрысого солдата, стоящего теперь рядом с Волтом. Он читает что-то, что достал из кармана Волт. То что он кладет руку на плечо Волта, меня беспокоит.

Затем мы идём между палатками; Волт положил руку на мой затылок и управляет мной давлением своих пальцев, одновременно разговаривая с белобрысым. Я словно собака на поводке. Они останавливаются у палатки, в которой лежит человек и что-то пишет. Белобрысый садится рядом с ним и снимает свои сапоги.