В чужом отражении
Шрифт:
— Врач осматривал, выписал таблетки, которые я уже приняла. — Я тяжело вздохнула. – Можешь просто вызвать такси? Я не хочу пользоваться вашими машинами.
Мы ехали в машине с водителем, когда Соболев причинил мне боль.
Я отказывалась верить в то, что водитель, находящийся тогда за рулём, не слышал моих криков. Слышал. И наверняка даже своему шефу рассказал.
— Яна, ты не понимаешь… — косвенно подтвердил мою догадку Рафаэль. — Всё не так просто. Дима не зверь.
Я ядовито рассмеялась.
— Точнее зверь, но… Он любит тебя.
— Так любит, что
— Что, если я отвезу тебя на… — Раф осмотрелся вокруг и увидел помятую старую семерку и пожилого дядечку, что-то вытаскивающего с заднего сидения. – Я отвезу тебя на этой красавице, а ты взамен пообещаешь мне больше не встречаться со своей сестрой без разрешения Соболя.
— Я не могу контролировать гостей моих родных, — пожала я плечами.
—Специально встречаться, как сейчас, — исправился Раф. – Пожалуйста, Яна.
—Хорошо, — легкомысленно кивнула я. – Даю тебе слово.
Раф лишь коротко кивнул – и один из парней (не моих охранников, а парней, приехавших с Рафом) тут же кинулись к дядечке, пошептавшись с которым, спустя всего каких-то пару минут протянули Рафу ключи.
—Вот видишь, — улыбнулся начальник охраны. — Всё можно решить переговорами.
Пока мы ехали к моему дому, Рафаэль делал всё, чтобы обелить своего друга и начальника. Рассказывал про профессиональную деформацию, приводил многочисленные примеры парней, пострадавших из-за действий своих женщин, напомнил о своей истории.
— Он любит, тебя, понимаешь? – спросил Раф. — Он готов землю целовать, по которой ты ходишь, готов вгрызаться в горло каждому, кто косо на тебя посмотрит.
—Только простить каждого он не может, — кивнула я. – Даже ради меня.
— Яна, ты опять о своей сестре? – прищурился Рафаэль. – Прости, пожалуйста, она тоже не невинная домашняя девочка.
—Согласна, — кивнула я… просто чтобы как-то завершить этот бессмысленный разговор. Раф, несмотря на доброе отношение ко мне, был ближайшим другом и товарищем моего супруга — вряд ли они сильно различались характерами и привычками.
Я, правда, надеялась, что это не так, что у Рафа другие повадки, но… когда мы въехали во двор дома, где я снимала квартиру, возле моего подъезда стоял Соболев.
Замерев на месте, я потрясённо уставилась на Рафаэля.
— Он не враг тебе, — зачем-то повторил Раф. – Иди, поговори с ним.
Дрожа от страха я вышла из машины. Рушана Георгиевна пообещала ,что у меня будет фора в пару дней – она как-то придержит все бумаги, касательно процедуры, но… глядя на прислонившегося к капоту своего автомобиля Соболева, я боялась, что… он каким-то образом уже оказался в курсе.
Однако первые же слова монстра убедили меня, что ещё не всё потеряно.
— Яна.
Оказавшись рядом, он схватил меня за место, где шея переходит в затылок – и притянул к себе.
— Дорогая, ну почему ты такая непослушная.
Я ничего не ответила, да и он вряд ли ожидал от меня какого-нибудь ответа. Просто схватил, просто притянул к себе – не давая сделать ни единого движения назад.
—Я же сказал, чтобы ты не встречалась
с этой сукой.—С сукой я и не встречалась, — возразила я, дрожа от страха. — Я встречалась с сестрой.
Соболев, схватив меня за подбородок, приподнял мою голову таким образом, что я была вынуждена посмотреть ему прямо в глаза.
—Не придирайся к словам. Ты знаешь, что я имел в виду. Твоя сестра может быть опасна. Я не хочу, чтобы ты рисковала.
—Мне показалось, что в прошлый раз мы не пришли к общему мнению.
— Получается, я зря надеялся на твоё здравомыслие, — тяжело вздохнул Соболев.
— Ты и правда думаешь, что она может накинуться на меня с ножом или что-то в этом роде?
—Яна, — тяжело вздохнул Соболев. — Неужели ты не видишь, что она отравляет всё вокруг.
—А мне кажется, что Аня всего лишь индикатор… Знаешь, у нас на химии во время опытов выдавали такие бумажные полоски. Кладёшь их в пробирку – и по ним определяешь, что внутри: вода или кислота.
Соболев насильно поцеловал меня в губы.
—Мне плевать на твою сестру, плевать на все истории, что она придумывает. В конце концов, эта сука всё ещё ходит по земле, хотя за всё, что она сделала, она давно должна кормить червей. Но я не трогаю её только из-за тебя… Я люблю тебя, понимаешь ты это?
Прикусив мою нижнюю губу, он в сердцах произнёс.
— Ты думаешь, я такой зверь, который любит причинять боль? Да мне самому больно от того, что с нами происходит!
— Само по себе ничего не происходит, — замотала я головой. – Все сделал ты сам, своими руками.
Нахмурившись, Соболев провёл тыльной стороной ладони по моей щеке.
— Скажи, что мне нужно сделать, чтобы ты меня простила, а? Я готов на любое безумие… Дерьмо! Я бы что угодно сейчас отдал за то, чтобы всё начать заново: ты, я, эта долбанная однушка на Ленина. Ты на меня тогда так смотрела…
— Я любила тебя, — прошептала я, чувствуя, что начинаю плакать. – Тогда ты казался мне самым лучшим человеком на свете.
— Янка… — Соболев с силой прижал меня к себе. – Я не могу без тебя, понимаешь? Ты в моих венах, в моей крови… Ну что мне сделать, чтобы ты это поняла?
— Не трогай меня, пожалуйста.
Вырвавшись из его объятий, я побежала к подъезду и уже у двери, снова попросила:
— Просто оставь меня в покое.
Вернувшись домой, я почувствовала, что меня трясёт. Соболев только что использовал пряник, значит, совсем скоро появится кнут. А когда он узнает о причине моего визита в поликлинику…
Мне даже не хотелось думать, что за этим последует.
Наверное, в другое время слова Соболева могли что-то изменить. Но я больше обманывалась: несмотря на внезапный порыв чувств, Соболев не был тем, кто отступает с намеченного пути. Сегодня или завтра, но меня запрут в особняке под охраной и заставят изображать преданную собачку для своего единственного и неповторимого хозяина. Он будет и дальше развлекаться с девками в ночных клубах, заставляя меня потом принимать его тело в себе.
Анька была права: у меня мало практики, много комплексов, и я не практикую глубокое горло.