В чужом отражении
Шрифт:
— Он не отпустит меня, — разревелась я по-новой. — Как только он узнает, что я беременна, мне — конец.
— Есть организации, фонды…
Я замотала головой.
— Рушана Георгиевна, люди его статуса чхать хотели на всякие фонды.
— А если огласка?
— У меня бабушка очень больна. Любая плохая новость для неё может стать последней. – И чтобы наглядней объяснить, я рассказала ей про недавний бабулин приступ.
Рушана Георгиевна внимательно посмотрела на меня.
— Если бы я не знала тебя до этого момента, — медленно произнесла доктор. — Если бы ты пришла ко мне только сейчас,
— Рушана Георгиевна…
— Яна, я помню, как ты мечтала о детях и как ты переживала, когда у тебя не получалось забеременеть.
Вздохнув, доктор на минуту отвлеклась, посмотрев в сторону окна, будто задумавшись о чем-то своём, а затем продолжила.
— У тебя сейчас играют гормоны. Я не психиатр, но тут и специалистом не надо быть, чтобы понять: твоё психическое состояние и до беременности вряд ли было идеальным. Сейчас же беременность и гормоны всё только усугубили.
Рушана Георгиевна наклонилась назад, к результатам моих анализов.
— Я могу послать тебя на аборт, Яна. Это рутинная процедура, которой мы занимаемся каждый день. Медицина совершенствуется, и теперь женщины не умирают на кресле в попытки избавиться от нежелательной беременности. Но последствия всё же остаются. Я не говорю сейчас про затяжную депрессию от перенесённого стресса, отсутствие желания жить… я имею в виду бесплодие, которое, бывает, случается, от одного единственного аборта.
Я прижала руку к животу, с ужасом понимая, что говорит мне врач: она думала, что я хочу избавиться от этого неугодного мне малыша, чтобы родить другого потом…
— Рушана Георгиевна, — всхлипнула я. – Дело не в этом! Точнее… я готова принять наказание за тот грех, который совершаю.
Доктор шумно выдохнула.
— У тебя есть кто-нибудь, с кем ты можешь просто поговорить об этом?
Я покачала головой.
— Никого. – шёпотом призналась я. – Никто не знает… А если узнают, то это откажется тупик, понимаете? Я не тяну эту жизнь даже сама, а что будет, когда родится ребенок? С кем он в итоге окажется? Кто его будет любить, кто будет заботиться о нем… Отец – монстр?
— А мать? – прищурилась Рушана Георгиевна. – Куда ты денешься?
Я улыбнулась бескровными, сухими губами.
— Если он заставит вернуться мне я домой, то долго я там не протяну.
— Это самый негативный из возможных вариантов, — кивнула доктор. — А теперь представь, если вдруг ты решишь побороться за этого ребенка. Ты думала, каким образом ты можешь уберечь своего малыша от того ужаса, который ты себе представляешь?
Я пожала плечами.
— Это нереально.
— Ты уверена? – спросила доктор. – У каждого своя реальность, Яна. Твоя реальность мне не нравится.
— Мне она тоже не нравится, но что я могу поделать.
Доктор скупо усмехнулась.
— У меня есть одна пациентка, которая только недавно родила здорового малыша после рака третьей степени.
Я подняла заплаканные глаза на доктора.
— У тебя просто зашорено сознание. Стресс, гормоны – ты не видишь выхода. А выход всегда есть, просто за него надо бороться. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я неуверенно кивнула.
— Ответь себе на главный вопрос: ты не хочешь ребенка от этого мужчины или не хочешь ребенка, потому
что не хочешь возвращаться к этому мужчине?Я задержала дыхание и через минуту, погасив все свои эмоции, ответила доктору.
Глава 34
Проведя в женской консультации больше четырех с половиной часов, я вышла на улицу, жадно вдыхая теплый вечерний воздух.
Решение… решение было принято. Компромиссное, предательское, возможно, злое. Наверное, такова наша жизнь: нельзя приготовить яичницу, не разбив яйца, но одно дело простое куриное яйцо, другое – человеческая жизнь, поставленная на карту. Жизнь родного, близкого тебе человека.
— Если бы я была твоей матерью или бабушкой, — сказала Рушана Георгиевна, когда я поделилась с ней своими страхами. – Я бы приняла твой выбор как единственно возможный. Не бойся, что они будут обвинять тебя. Не сможешь рассказать сразу – сделай это, как только у тебя будут на это силы… ну, и возможности.
Силы… именно этого мне сейчас и не хватило.
Как только я прошла сквер возле поликлиники, зажужжал сотовый, оповещая, что пришло сообщение от сестры.
Анькина смска была короткой и крайне вежливой: «Что хотела».
Усмехнувшись, я сразу набрала её номер — сестра не спешила отвечать на мой звонок, что меня немного напрягло.
— Да? – рявкнула Аня так, будто делая мне одолжение тем, что взяла трубку.
— Привет, — поздоровалась я. — Ты дома?
— А тебе какое дело? – фыркнула Аня. – Хочешь зайти в гости?
— Хочу, — неожиданно для самой себя ответила я. Мне было страшно оставаться наедине с самой собой. Даже Анькина компания показалась мне в тот момент лучше, чем мёртвая тишина в чужой квартире. А потом, нам действительно надо было расставить все точки над и. Чтобы там Соболев не говорил.
– Пригласишь?
— А как же наш муженёк? – иронично поинтересовалась Аня. — Ревновать не будет?
«Наш». И не поспоришь.
— Это может тебе как-то помешать? — протянула я в схожей манере. Анька рассмеялась.
— Приезжай. Только вина по дороге захвати.
Я решила шикануть напоследок и, забежав в ближайший супермаркет, вызвала такси, чем явно поломала всю малину моим охранникам – обычно по городу я пользовалась преимущественно только общественным транспортом, так что ребята, караулившие меня, не ожидали подвоха в виде такси и не сумели быстро выехать с загруженной донельзя парковки.
Проводив взглядом оставшихся у «Пятёрочки» парней, я уселась поудобнее на сидении и принялась настраиваться на тяжелый разговор с сестрой.
Анька встретила меня расхристанная – в тонкой шелковой ночнушке с кружевом в «стратегических местах», надетой на голое тело.
Я не знала, с чего начать наш разговор.
Её деланное пренебрежение, специально выставленные на всеобщее обозрение интимные игрушки, пустая бутылка из-под шампанского на полу демонстрировали не только жизненные установки моей близняшки – сестры. Прежде всего это была демонстрация той огромной эмоциональной ямы, в которой находилась моя сестра. Я не верила, что она могла ловить кайф от подобного стиля жизни – нет. Анька просто забивала себе мозги всякой дурью, потому что…