В дальних плаваниях и полетах

— Вроде меня, — прервал Беннет. — Чистая выдумка! Кстати, дальше Сиэтла Харниш никуда не ездил. А будто он от женщин бегал, так это, скажу вам, вовсе на него не похоже…

Узкая улочка казалась вымершей. Мы остановились у низкорослой бревенчатой хижины с покатой крышей. Под окном стояла скамеечка. Позади хижины между грядками нежился пушистый рыжий кот.

— Возможно, хозяин отдыхает, — сказал Беннет и негромко постучал в окно.

Послышались шаркающие шаги, дверь скрипнула, и на пороге появился Элам Харниш — сутуловатый, сухонький, морщинистый, со светлым, как у младенцев, пушком на оголенной голове. На нем была «американская форма»: темные брюки с подтяжками и белая рубашка с аккуратно повязанным полосатым галстуком. От чисто выбритого лица пахло одеколоном. Умные черные глаза пытливо разглядывали гостей. Беннет представил нас.

— О, вы из самой Москвы! Очень интересно! — воскликнул Харниш. — Читал в газете и в баре слышал. Я рад. Входите.

Единственная комната хижины, тесноватая, но хорошо прибранная, была обставлена простой старой мебелью. Подле плиты на полках покоилась хозяйственная утварь — кастрюли, сковородки, миски. У изголовья дивана стоял маленький пузатый шкаф. В углу, возле двери, висел медный рукомойник, обои под ним отстали и покоробились. Все свободное пространство на стенах занимали изображения красоток, вырезанные из журналов, газет, пестрых рекламных плакатов, прославляющих зубную пасту и сигареты «Воздушный шар», фотографии танцовщиц, укротительниц хищников и кинозвезд… По прихоти Харниша, в центре этого цветника оказался адмирал Нельсон в полной парадной форме; адмирал хмурился, и его единственный глаз глядел вопрошающе: «Как я попал в это общество?!»

Хозяин придвинул табуретки к столу.

— Меня мало кто навещает, забыли Харниша, — проговорил он и засуетился. — Вы не откажетесь от чашки кофе? Или желаете вина? Я пошлю соседского мальчишку, а?..

— Элам, я говорил своим землякам о твоем путешествии с Джеком Лондоном, они очень заинтересовались, — сказал Беннет.

Харниш задумался.

— Давно это было, целая жизнь прошла!.. Почти год были мы вместе. Странствовали, ну и золото искали, конечно, только пользы от этого не имели… Джек был настоящий парень. Не из той породы, что дрожат за собственную шкуру. Надо ли дрова поколоть, разжечь костер, похлебку сварить или там собакам дать корму — никакой работой он не гнушался. Лодкой здорово управлял. И лодка была у нас первый сорт…

— Называли ее «Юконская красавица»?

— А? «Юконская красавица»?.. Может быть, и так, позабыл я… Да, лодкой Джек управлял мастерски. А на переходах брал себе груз побольше, чтобы товарища облегчить… Помните вы историю Смока Беллью? Газетчик из Фриско, неженка, новичок, который бывалых северян обскакал?.. Держу пари — это Джек самого себя описал! Сильный, ловкий, упрямый — как есть Смок!.. Но была у него слабинка: виски, по-вашему — водка… А ведь знал, какой от этого вред.

Он открыл шкаф, перебрал стопку книг, приглядываясь к корешкам, и вытащил одну.

— Вот, видите, Джек написал: «Джон — Ячменное зерно». Вы, вероятно, читали, если интересуетесь приятелем моей молодости… Да, людям-то он рассказал, как алкоголь губит жизнь, а вот себя не уберег. Подумать только: ведь он умер совсем молодым, сорока лет!.. Нет, для меня алкоголь не существует, и в прежние времена к нему не тянуло… Смолоду я был бравый парень, любой мороз мне нипочем: спал под открытым небом, прямо на снегу, укрывшись меховым одеялом. Неудивительно: когда отмахаешь за день миль сорок, а то и полсотни, голый камень кажется мягче перины. Правда, меня силачом считали… Вы говорите, что я и сейчас герой? Смеетесь, конечно: хорош герой!

Харниш напряг вялые бицепсы и с легким покряхтыванием опустил руку.

— Что вы сказали, мистер Кватт? Я, видите ли, временами плохо слышу… Нет, на Аляске Джек книг не писал, но частенько доставал тетрадь и делал какие-то заметки. Большой был любитель слушать всякие истории, приключения: встретится интересный человек — Джека от него не оторвешь… А потом сидит с тетрадкой у фонаря и записывает. Не соображал я: к чему это? Ну, а когда прочитал его стори, понял, с каким человеком свела меня судьба.

— Где же вы с ним впервые увиделись?

— У Соленой Воды, в Дайе. Славные лошадки достались нам… Я, разумеется, говорю об упряжных собаках. Бывают, знаете, очень крупные, как бы пони. Держу пари, вы не поверите: в Канаде фермер-француз, мой знакомый, приспособил пару собак вместо лошадей для распашки поля. Это истина!.. Добрая упряжка была у нас с Джеком, зимой крепко поработала… Помню, купили мы теплые одеяла, свечи, керосин, продовольствие — муку, бекон, сахар, кофе… Насчет еды у нас не так уж плохо было, а все же Джек весной поддался: цинга одолела. Несколько недель крепился — уж очень не хотелось ему на юг ехать… Это теперь цинга не страшна — витамины разные изобрели и концентраты, а ведь мы их не знали… Скажу вам еще: деньги у Джека не водились, человек он был широкий, без мелочности. Вообще — такой молодой, юнец, можно сказать, а жизнь понимал. Нравилось мне, как он в людях разбирается, умеет с ними ладить и за себя, когда надо, постоять… Долго спать не любил, в этом мы тоже сошлись. А когда в Доусон приехали, там было не до сна и скучать некогда. Шесть тысяч старателей и еще в десять раз больше — за перевалами… В барах — игры, танцы, ну, и без драк, понятно, не обходилось!.. Потеха!.. Эх, мне бы сейчас частицу прежней силы!..

— А как вы узнали о романе, где герой носит ваше имя?

— Здесь, в Фэрбенксе. Больше десяти лет прошло, как мы с Джеком распрощались. Многое я о нем знал — в газетах часто писали. Но вот является ко мне молодой человек, верткий, расторопный, с черными усиками — мода такая была… «Вы, говорит, Элам Харниш? Очень приятно! А мистера Лондона, писателя из Калифорнии, вы раньше знали?» Я, правду сказать, даже встревожился. А молодой человек сыплет и сыплет вопросы… «Кто вы такой и чего ради меня допрашиваете?» — говорю ему сердито. Оказывается, это корреспондент из газетного треста. Часа два он меня выспрашивал. Затем вынул из портфеля книжку: «Вот вам новый роман Джека Лондона — об Эламе Харнише»… А еще лет через пять приехал другой газетчик, тоже расспрашивал. Это было после смерти Джека… Потом уже меня редко навещали… Извините, джентльмены: почему это вы так заинтересовались? Разве в России знают Джека Лондона?

— Он один из самых популярных американских романистов, наша молодежь с увлечением читает Лондона, — сказал я. — И Элама Харниша у нас знают.

Он недоверчиво отвел глаза.

— Это точно, Элам, — заметил Беннет.

— А правильно Лондон рассказал о Харнише? — спросил Беляков. — Разве все это было в действительности?

— О, далеко не все! Какой писатель не дает воли фантазии! Джек тоже присочинил достаточно, зато никто лучше его юконскую жизнь не показал. А почему? Своими мускулами, костями, нервами жизнь эту изведал… А?.. Обо мне в романе вначале написано вроде похоже. Что продулся я в пух и прах — правда, что на пари в срок довез почту к Соленой Воде и назад — верно, медведей стрелять тоже приходилось, но было это как-то проще… А вот дальше, где он пишет, будто Харниш отхватил на Аляске одиннадцать миллионов и уехал на юг, начисто выдумано! Хотя до того оно складно у Джека получилось, что я, знаете, даже сомневаться стал: может, у меня вправду было одиннадцать миллионов, а я пустил их по ветру, чтобы угодить Диди, на которой он меня женил… Что вы на это скажете? — рассмеялся хозяин.

Заметив, что Беляков внимательно разглядывает пестрое окружение адмирала Нельсона, Харниш продолжал:

— Зря он меня изобразил ненавистником женщин. Неправда, будто одна даже покончила с собою из-за несчастной любви к Харнишу. Никакой женщине я не причинил горя. Чего ради понадобилось Джеку такое, не могу понять!.. — Харниш вски-пул острые плечи и по-детски обиженно надул губы. — Да, молодые друзья мои, много было всякого в моей жизни, и многое я успел позабыть…

Старик взволновался и расчувствовался. Тоскливо доживал он свой век: только и было радости, что возиться на крошечном огородике, где он выращивал какую-то диковинную капусту, да покалякать с приятелем, перебирая дорогие сердцу воспоминания. В летние дни хорошо погреть старые кости на солнышке, встречаются на улице туристы, есть с кем перекинуться словом, но вот нагрянет семимесячная зима, ударят сорокаградусные морозы, домик занесет снегом по самую крышу, и будет Пламенный коротать время в одиночестве, никому не нужный, всеми забытый.

— Простите за нескромный вопрос, мистер Харниш: на какие средства вы живете? — спросил я.

Он лукаво улыбнулся:

— Джек женил меня на Диди и лишил миллионов, но я… втайне сохранил часть денег. Только никому не говорите об этом, мой мальчик!

Мы вместе сфотографировались. Харниш показал нам свои грядки.

— Вот чем теперь занимается старейший из юконских пионеров, — с жестом старческой беспомощности промолвил он, пожевал губами и, будто отвечая на самую сокровенную мысль свою, неожиданно сказал: — Как бы ни стар человек, ему постоянно думается: прожить бы еще годик!..