В дальних плаваниях и полетах

— Как вы очутились в наших краях? Далеко ли летите?

То были норвежцы-рыбаки, переселившиеся на сезон лова из канадского Ванкувера.

— Переночуйте у нас, погостите, — приглашали они. — Ведь Россия — соседка нашей маленькой Норвегии…

На катерах, пробирающихся в лабиринте островков, три раза в месяц сюда доставляли почту. Из газет рыбаки знали о советских трансполярных перелетах.

Я опустил в почтовый ящик открытку с видом Бьютедала; она путешествовала до Москвы тридцать два дня.

Полет продолжался. Солнце скрывалось за лесными чащами. Пилот все мрачнее поглядывал на часы.

— Что слышно насчет Джуно, мистер Кюртцер?

— Я гарантировал, что вы попадете на рейсовый самолет. Так и будет, хотя… ночевать нам придется в Кетчикене.

Сгущались сумерки, когда «кертис» опустился в этом аляскинском городке. Мы пролетели девятьсот километров — почти три четверти пути между Сиэтлом и Джуно. Гидроплан прибыл из-за границы, с канадской территории, и таможенный чиновник, на этот раз американский, также не глядя подписал кюртцерскую ведомость.

На палубе парохода, стоявшего у причала, распевали туристы, возвращавшиеся в Штаты. Другие пассажиры рыскали по местному Бродвею, где зажглись цветистые огни реклам, — Кетчикен подражал «большим».

Второй по численности населения город Аляски, насчитывающий до четырех тысяч жителей, Кетчикен производил впечатление ярмарки. Торговали на тротуарах, из окон домов, в воротах; для приманки туристов лавочники выставили все наличные соблазны. Перед магазинами торчали долговязые тотемы; казалось, эти нагромождения орлиных и вороновых голов сейчас сорвутся с места и закаркают: «Покупайте товары в Кетчикене — городе волшебных сувениров! Покупайте только у нас!»

Вот провинциальный клерк из Алабамы, впервые узревший «страну чудес», в упоении закупает сувениры для дядей и теток, братцев и сестриц. Уж он-то их удивит, он-то им порасскажет!..

— Я вижу в вас знатока, сэр, — змеем-искусителем извивается перед ним торговец. — У меня, сэр, случайно сохранился редчайший уникум, шедевр древнейшего индейского искусства — миниатюрный тотем из бивня мамонта!

С видом заговорщика он сует наивному клерку костяную безделушку, на тыльной стороне которой старательно соскоблен штамп — «Сделано в Японии»…

— Платите четыре девяносто пять. Кому еще, джентльмены?..

Ближе к берегу воздух был насыщен запахом рыбы. На деревянных причалах поблескивали серебристые чешуйки. Кетчи-кенский район ежегодно производил до миллиона ящиков консервов из лососевых пород.

Кюртцер повстречал приятеля, обосновался с ним в баре и не спешил возвращаться в гостиницу. Утром мне с Верноном и механиком пришлось долго его поднимать. Он сердито отмахивался, лягался, жалобно мычал и чертыхался. Преодолев робость, Вернон склонился над головой пилота и паточным голосом затянул:

— Дорогой мистер Кюртцер, мы рискуем опоздать в Джуно… Вы рискуете, дорогой мистер Кюртцер, потерять деньги…

Сладкопевцу продолжать не пришлось. Мопеу! Деньги!.. Кажется, если бы Кюртцер лежал бездыханным, одно это магическое слово оживило бы его… Летчик вскочил, будто пронзенный током, и в ужасе глянул на часы. Было семь утра, а рейсовый самолет на Фэрбенкс уходил в полдень. Кюртцер и механик в спринтерском темпе понеслись к причалу.

Опять затарахтел «кертис», спугивая лесных птиц. Я взглянул на маршрутную карту: гидроплан приближался к пятьдесят шестой параллели, на которой в Восточном полушарии расположена Москва.

Далеко на север, до самого Берингова пролива и Ледовитого океана, простирались былые владения России. Надписи на карте напоминали о деятелях Русской Америки.

Едва мы миновали остров, носящий имя капитана Этолина, одного из главных правителей края, как справа показался город Врангель, а впереди обрисовались контуры острова Зарембо. В этих местах, близ устья реки Стикин, морской офицер Дионисий Зарембо основал в 1832 году укрепленный поселок, а спустя тридцать лет тут нашли золото.

Мы летели над местами, вдоль и поперек исхоженными русскими следопытами. По курсу лежал остров, названный именем Митькова, капитана шлюпа «Ситха», потом остров Ивана Купреянова. Я успел заснять расположенный в северной части острова Митькова город Петербург с полуторатысячным населением. На западе скрывались за горизонтом знаменитый остров Баранов и город Ситка. Дальше к северу русские наименования встречаются еще чаще: остров Крузова, Павловская гавань, залив Шелехова, остров Чичагова…

В этом пустынном уголке погибли в 1741 году пятнадцать русских моряков. Было так. С борта «Св. Павла», экспедиционного корабля Алексея Чирикова, спустили шлюпку под начальством боцмана Абрама Дементьева; моряки углубились в залив и исчезли. Искать их отправилась вторая группа, во главе с Сидором Савельевым, но и она не вернулась. Позднее из залива вынырнули индейские челноки; издав воинственный клич, туземцы скрылись… В течение двух столетий судьба моряков остается загадкой; впрочем, недавно стало известно предание, будто индеец Аннахуц, вождь племени ситха, напялил на себя медвежью шкуру, пробрался к берегу и, ловко подражая движениям зверя, заманил моряков в лес, где их убили индейские воины…

— Скоро будем в Джуно! — раздельно прокричал Кюртцер.

За пятьдесят восьмой параллелью леса заметно поредели, в проливах появились льдины, резко похолодало. Гидроплан шел над ледниковой областью. Время превратило слежавшийся и уплотненный снет в лед. Они кажутся неподвижными, эти ледники, но очень медленно, незримо для глаз, белые громадины сползают по горным склонам и ущельям в океан.

Ледниковый остров Адмиралтейства, узенький пролив, какой-то зеленый островок пробегают под поплавками гидроплана, и совсем неожиданно выскакивает из-за хребта городок-столица. В глубоком фьорде Чилкет подковой взбираются по склонам кварталы деревянных домиков. Заметно выделяются резиденция губернатора, банковское здание, православный храм.

Гидроплан опустился в Джуно. Тогда это был главный город Аляски.

Еще не заглушив мотора, пилот обернулся ко мне и, постучав по стеклышку наручных часов, выразительно щелкнул пальцами:

— Мопеу!

Я отсчитал доллары. Воздушный бизнес Кюртцера удался.

«ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ»

В полдень рейсовый «локхид» вылетел из Джуно в Фэрбенкс. Со всех сторон надвинулись горы. Гигантские глетчеры необычайной голубизны сверкали в ущельях. Суровые оголенные скалы не оживали под лучами скуповатого солнца. В глубине каньонов лежал снег. Далеко на западе маячила белая шапка шестикилометровой вершины Св. Ильи.

Маленькая, будто погрузившаяся в землю хижина прилепилась у подножия крутого склона, увенчанного седловиной.

— Чилкут! — сказал пилот. — Тропа на Дайе, к Соленой Воде…

Вот он какой, Trail, знаменитый чилкутский перевал, волок конца прошлого века!.. По тропе, проложенной через седловину неведомыми пионерами, в занесенных снегом ущельях и долинах, через озеро и протоки влачились одержимые «желтым дьяволом» безжалостные ко всем окружающим и к самим себе охотники за самородками, искатели счастья, неудачники, авантюристы. Клондайк и Бонанза, Доусон и Эльдорадо манили их неисчислимыми сокровищами. Околдованные мечтой о легком обогащении обыватели, конторщики, разорившиеся фермеры, лавочники, безработные матросы, студенты за бесценок сбывали свой скарб, нажитое годами добро, бросали на произвол судьбы жен, детей, родителей и заполняли пароходы, отправлявшиеся к берегам Аляски. Они не задумывались о жестоких испытаниях, которые готовил пришельцам Север. Trail был только первым этапом далекого и страшного пути в глубь страны. Стужа, голод и цинга грозили новичкам уже от самого чилкутского перевала, смертельная опасность таилась в порогах и стремнинах Белой Лошади, где шквальный ветер шутя опрокидывал тяжело нагруженные лодки.