В долине солнца
Шрифт:
– Ну, мама, можно еще чуть-чуть посидеть?
– Нет, сэр, нельзя. А теперь верни мистеру Стиллуэллу его нож.
Мальчик посмотрел на лезвие, и на миг показалось, что он его не вернет. Тревис вспомнил, как Сэнди размахивал палкой, ударяя по камням за мотелем, и каждый летел все ближе и ближе к окну. Но Сэнди вернул нож и покорно поднялся на крыльцо, громко захлопнул за собой дверь.
Через некоторое время Аннабель тоже встала, подошла к сетчатой двери и тихо ее открыла. Из ванной послышалось, как мальчик чистит зубы. В доме прямо у двери стоял старинный стол, а на
Он достал сигарету из пачки и позволил ей для него прикурить. Он зажал ее шестью новыми зубами, которые выросли после кроликов. С тех пор он долгими часами спал на своей полке, приятным, мирным сном. Дни превращались в ночи, ночи – в дни. Голод отступал. Зубы росли. Лоскуты кожи затягивались. Проснувшись в первую ночь, он увидел, что Рю сидит на корточках на краю его полки и дрожит, на губах у нее чернеет кровь. Рана в бедре, где она порезала его ранее, снова стала влажной, а кожа вокруг нее посинела и была вся искусана.
«Я только струйку выпью», – проскулила она и зарылась ему между шеей и плечом, и он услышал ее голос, чистый, мягкий, тонкий, как пух, голос девушки, танцевавшей под звездами.
«Я взяла твою кровь, а потом ее вернула, и теперь ты должен взять достаточно, чтобы вернуть мне. Тогда я стану настоящей, а не этим призраком. Стану из настоящей плоти и крови, а мои глаза обретут оттенок теплого и манящего моря, а ты меня будешь любить».
Сейчас он затянулся дымом, набрав полную грудь, затем выдохнул. Подождал, думая, что его стошнит, но это не случилось.
– Я прячу по пачке у каждой двери в доме, – сообщила Аннабель.
Они наблюдали за тем, как на горизонте вспыхивали розовые молнии.
Тревис сидел и курил, а она была совсем рядом, и ему, казалось, расстояние между ними тоже электризовалось само по себе. Он задумался, чувствует ли она то же самое. Ему представлялось, что да, но он боялся, если нет. Не то чтобы он был к этому склонен, к такой близости, и от этого его объяла тревога, будто он случайно наткнулся на неизведанную пещеру, и это оказалось не темное место, где рыскают ужасные безглазые создания, а некая область с удивительным изобилием всевозможных мелких существ, отчаянно жаждущих солнечного света.
Но также он чувствовал – помимо того, что слышал шорохи ее джинсовой рубашки без рукавов или штанов о качели, слышал каждый скрип, каждое ее движение, каждый затяг, когда она вдыхала сигаретный дым, и как потом его выдыхала, – он чувствовал, как мягко пульсировала артерия у нее в шее, под откинутыми назад волосами, как слегка ускорялось течение крови, возможно, из-за возбуждения между ними.
Кровь ее была насыщенной, ярко-красной и могла бы брызнуть широкими горячими кляксами на побеленную стену дома, где порхали мотыльки.
Когда их сигареты сгорели почти до фильтров, он вдруг опустил глаза на треснутое окно своего кемпера и увидел за грязным стеклом лицо: оно, точно луна, резко белело между острых пальцев. А красные глаза походили на огоньки сигарет, что они докуривали. И
оно ухмылялось, это лицо, и ухмылка его была похожа на борону с пружинными зубцами.«Сейчас, – сказала тварь по имени Рю. – Бери ее сейчас».
Тревис перевел взгляд на Аннабель. Она сидела, обратив лицо во двор, на мотель. И смотрела на бурю.
Он поднял дрожащую руку и убрал с ее шеи прядь волос.
Она вздрогнула, лишь слегка, но этого хватило, чтобы электричество между ними сошло на нет.
Тревис резко замер и медленно отвел руку.
Затем встал с качелей.
Аннабель посмотрела на него. Ее лицо выражало вопрос, но не предлагало никаких ответов.
В небе вспыхнула полоса похожих на вены молний.
Тревис сбежал с крыльца, не оглядываясь.
Аннабель сидела на качелях.
Она смотрела вслед Стиллуэллу, пока тот не исчез в своем кемпере.
От раската грома по крыльцу пронеслась дрожь.
– Вот черт, – сказала она в пустоту.
Чуть позднее, когда буря подобралась ближе, она затушила третью сигарету о подошву ботинка, вернулась в прихожую и положила пачку обратно в ящик стола. Заглянула к Сэнди и увидела, что тот спит у себя в кровати в углу комнаты.
Снаружи молния бросала тень старой мельницы на сухую траву, и крылья вращались, скрипя на ветру. Аннабель закрыла окно над кроватью Сэнди и села рядом с ним и убрала волосы с его лба. Он забормотал во сне.
– Ч-ч-ч, – протянула она. – Ч-ч-ч.
Она вышла и села на ступеньки крыльца, откуда какое-то время наблюдала за ковбойским кемпером, где в пассажирском окне горел свет. Время от времени она видела, как вдоль этого прямоугольника света расхаживает его силуэт.
«Встань и иди туда, – сказала она себе. – Спустись и извинись, пусть даже не знаешь, почему и за что. Скажи ему, что не хочешь, чтобы он уезжал. Что ты рада, что он здесь. И что сын тоже рад».
Но она этого не сделала.
Она не была уверена, что вправду так считает.
Все-таки что-то в этом Стиллуэлле было совсем неправильное. Он сбросил фунтов десять-пятнадцать с того утра, как она увидела его впервые. И это был не рак – она знала, как выглядит рак, лучше, чем стоило знать кому-либо в ее возрасте, – но что-то болезненное, это она точно чувствовала. И еще этот нож, и то, как Сэнди смотрел на лезвие, когда держал его, с пугающим благоговением. Нож ведь был боевой. Она это знала, потому что находила похожий в одном из ящичков Тома через несколько месяцев после его смерти. Она сдала тот нож в комиссионный магазин в городе, вместе с вещмешком Тома, его флягой и шинелью.
Она подумала о Билли Калхуне, его седых волосах и кроссвордах. Вспомнила ту ночь десятилетней давности, очень похожую на нынешнюю: ранний вечер, гром, сотрясающий доски, стены и окна, дождь, падающий в темноте с черного неба. Она тогда стояла почти там же, где сидела сейчас. Тогда на ней был только развязанный халат поверх пижамы, и ее продувал прохладный ветер.
Она стояла и ждала.
Ждала Тома.
Ждала мужчин.
«В вечном ожидании», – подумала она, глядя на ковбойский кемпер.