В доме Шиллинга

Онъ рзко разсмялся и повернулся къ ней спиной, чтобы отпустить рабочихъ, которые между тмъ окончили осмотръ. Слдуя за ними по пятамъ онъ, казалось, хотлъ удалиться вмст съ ними.

– Что же я остаюсь здсь одна? – воскликнула она сердито, но не трогаясь съ мста; напротивъ она крпко оперлась рукой на рояль, подл которой стояла.

– Разв теб надо еще что нибудь сказать мн? – спросилъ онъ, стоя на порог, посл того какъ рабочіе удалились – онъ держался за ручку двери. – Въ такомъ случа я попрошу тебя пойти со мной въ садъ. Я не нахожу приличнымъ такъ безцеремонно вести переговоры въ комнатахъ, которыя въ настоящую минуту не принадлежатъ намъ.

– Боже мой! разв мы ихъ сдали по контракту! Впрочемъ, твоя гостья, вроятно, настолько благоразумна, чтобы понять, что о поправк разрушенной стны надо обсудить на мст…

– Если бы ты только этимъ и ограничилась…

– Но скажи, пожалуйста, чего же я еще касалась? Мое переселеніе въ эту комнату такъ тсно связано съ этимъ… Впрочемъ, ты можешь мн поврить, я подавила бы въ себ это страстное желаніе, – она говорила самымъ изысканно вжливымъ тономъ, – еслибы я не узнала, что миссія въ дом Шиллинга окончена. Примиреніе состоялось, состоялось окончательно, въ чемъ я убждаюсь каждый день. Маіорша Люціанъ потребуетъ въ скоромъ времени внучатъ къ себ, и тогда комнаты здсь останутся пустыми. Я не думаю, чтобы фрау фонъ Вальмазеда осталась въ нашемъ скромномъ дом хоть однимъ днемъ боле, чмъ это будетъ необходимо. Она ужъ и такъ слишкомъ много жертвъ принесла своему покойному брату, какъ мн кажется. И ты, конечно, не будешь требовать, чтобы она осталась…

Его рука выпустила ручку двери, и онъ снова вошелъ въ комнату.

– Разв я могу хоть на одну линію переступить права, данныя мн Феликсомъ? Къ тому же я не имю никакой власти, а еще мене хочу желать и требовать этого.

– Ну, въ такомъ случа мы согласны, мой другъ! И фрау фонъ Вальмазеда извинитъ безъ сомннія…

Въ эту минуту дверь сосдней комнаты отворилась, и вошла донна Мерседесъ. Она, очевидно, не намрена была показываться, такъ какъ ея густые волосы, обыкновенно подобранные въ стку, были лишь приколоты гребнемъ, выбивались изъ подъ него длинными локонами и падали кольцами на спину, на лобъ и виски.

– Мн нечего извинять вамъ, баронесса, вы имете полныя права, – сказала она, любезно кланяясь хозяйк шиллингова дома. – Я очень хорошо вижу, что надо какъ можно скоре сдлать поправки въ вашемъ салон, и все-таки я принуждена просить васъ, какъ это ни тяжело мн, отложить это на нсколько дней. Мой маленькій племянникъ не довольно еще окрпъ, чтобы безъ вреда для здоровья переносить шумъ и безпокойства жизни въ отел. Докторъ ршительно противъ такой перемны жилища.

Баронесса не спускала своихъ полузакрытыхъ глазъ съ поразительной красавицы. Она только что говорила вжливо и кротко, но ничто не могло такъ испортить ея расположеніе духа, какъ появленіе красивой женщины. А эта американка, если разсматривать ее вблизи, была необычайно красива и притомъ большая кокетка, умвшая пользоваться своей красотой. Могло ли быть что нибудь прекрасне этихъ роскошныхъ волнистыхъ волосъ, небрежно подобранныхъ на затылк, окаймлявшихъ изящное личико съ большими блестящими глазами и открывавшихъ нжныя очертанія шеи? Это ршило все.

– Кажется, въ дом Вольфрама теперь такая тишина, больше которой нельзя желать, такъ какъ маіорша Люціанъ живетъ тамъ одна, – монотонно, но колко сказала баронесса, опустивъ глаза и съ добродушнымъ выраженіемъ лица, – но, само собой разумется, что домъ не удобенъ для помщенія элегантной дамы.

– Дло не въ томъ, – прервала ее донна Мерседесъ. – Для меня было бы гораздо пріятне перебраться туда, чмъ здсь повторять свою просьбу. Но это длается не изъ-за меня, а изъ-за дтей моего брата. Я только исполняю свой долгъ, не желая переводить ихъ въ мрачный домъ, недоступный для свжаго воздуха, въ которомъ они кром того испытываютъ страхъ и безпокойство. Да и бабушка ни за что не желаетъ этого.

Между тмъ баронъ Шиллингъ подошелъ къ рояли, взялъ ноты и перелистывалъ ихъ.

– Къ чему эти излишнія объясненія, и какъ вы можете говорить объ отел, донна Мерседесъ, – сказалъ онъ спокойно и холодно, не поднимая глазъ отъ нотъ. – Мои комнаты, въ которыхъ жила фрау Люсиль, въ вашемъ полномъ распоряженіи на все время, что вамъ угодно будетъ пробыть въ дом Шиллинга.

– Благодарю васъ, баронъ, – отвчала она отрывисто и рзко. – Рчь идетъ, какъ уже сказано, лишь о нсколькихъ дняхъ. Я покупаю виллу въ окрестностяхъ города…

– Вы?!

Онъ выронилъ ноты и сильно покраснлъ.

– Вы кажется уже стояли одной ногой на палуб корабля, чтобы „веселиться“ на своей далекой родин – и вдругъ хотите бросить якорь на нмецкой почв? На нмецкой почв!

– Да, баронъ, на нмецкой почв, – подтвердила она ршительно. – Намрены вы отказать мн въ этомъ?

– Шиллинги не обладаютъ такой привилегіей, – возразилъ онъ съ холодной улыбкой. – Мое замчаніе относилось только къ быстрой перемн настроенія.

– Можно ли обращать вниманіе на настроеніе, когда отношенія такъ сильно измнились? – сказала она раздраженно, но, несмотря на это, въ голос ея слышались подавленныя слезы. – Я полюбила мать моего брата, его дти принадлежатъ ей. Эти три существа, единственныя близкія мн, единственныя, говорю я, дорогія моему сердцу, и это ршаетъ все. Я чувствую, что не могу разстаться съ ними, и поэтому я бросаю якорь на нмецкой почв, которой не терплю больше прежняго! Да, больше прежняго!… Если вы думаете, что я въ этомъ отношеніи измнила свое мнніе, то это забавная ошибка съ вашей стороны, иллюзія германскаго національнаго высокомрія.

Она остановилась и провела рукой по лбу, – казалось, она сама испугалась своей горячности, къ тому же противная срая женщина все время внимательно и пытливо разсматривала ее. Овладвъ собой, она прибавила спокойно.

– Вилла по постройк и положенію напоминаетъ мн мой сгорвшій родной домъ въ далекой стран, и лтомъ мн можно будетъ легко воображать себя не на нмецкой почв. Въ огромныхъ оранжереяхъ много тропическихъ растеній, которыя окружаютъ прелестный замокъ и доходятъ почти до примыкающаго къ нимъ парка…

– Вы хотите купить помстье князя Требра? – прервалъ ее изумленный баронъ Шиллингъ, между тмъ какъ баронесса широко открыла глаза отъ удивленiя, досады и невольнаго уваженія.

– Да, баронъ, что-же тутъ удивительнаго? Неужели вы думаете, что женщина не можетъ совершить никакой покупки безъ опекунскаго совта и помощи?… Могу васъ уврить, что я отлично знаю, что я длаю. Князь на будущей недл узжаетъ въ Италію, чтобы тамъ поселиться навсегда, и агентъ, служившій намъ посредникомъ, увряетъ, что нижній этажъ недавно отдланъ заново, и мн можно будетъ тотчасъ же перебраться туда съ дтьми.

– Все это очень кстати, – вжливо сказала баронесса, собираясь уходить. – Прошу васъ смотрть на этотъ домъ попрежнему, какъ на свой собственный. Но противъ твоего предложенія перебраться въ твои комнаты, милый Арнольдъ, я буду энергично протестовать, такъ какъ не могу боле допустить, чтобы ты оставался въ тсныхъ душныхъ комнатахъ надъ мастерской. Въ этомъ низкомъ помщеніи подъ самой крышей такой тяжелый воздухъ, въ чемъ я недавно сама убдилась. Я прикажу немедленно приготовить теб твои комнаты.

Какимъ невыразимо насмшливымъ взглядомъ посмотрлъ баронъ Шиллингъ на свою жену, которая хотла хитро воспользоваться присутствіемъ третьяго лица, чтобы вынудить у него согласіе на переселеніе въ домъ.

– He безпокойся, – холодно возразилъ онъ. – Объ этомъ давно ужъ позаботилась моя добрая Биркнеръ… Но ставни останутся закрытыми и, можетъ быть, не одинъ годъ даже. Завтра я отправляю свою послднюю работу на выставку въ Вну и дня черезъ два послдую за ней самъ, а потомъ надолго отправлюсь въ Копенгагенъ.